Ведогони, или Новые похождения Вани Житного

Время близилось к полуночи: Деревня как вымерла. Костер развели на горе, подальше от забора. Златыгорка принесла воды из колодца, уверяя, что в ней отразилось созвездие Волосожары [47] . Ваня достал чародейные травы, положил в новую сковороду, залил звездной водой, накрыл решетом… Стеша посмотрела на часы и махнула рукой, пора, де, двеннадцать часов — и мальчик поставил вещу на огонь. А потом велел девочке переобуться в желтые лапти да накинуть на голову белое полотно, десантница поворчала–поворчала, но кроссовки да берет сменила — и совсем стала похожа на девчонку из Деревни. Ей надо было помешивать вещу и время от времени причитывать: «Пойду я в поле… Навстречу мне бежит Вихорь из чистого поля со своею негодною силою, с моря на море, через леса дремучие, через горы высокие, через долы широкие; и как он бьет травы и цветы ломает и бросает, так бы Соколина–дева била–ломала и бросала Змея лютого и до себя вплоть не допущала». Стеша бормотала заговор, хотя всё это казалось ей весьма сомнительным — неужто слова эти такие сильные, что зелье подействует и Соколина разлюбит того, кто ей мил?!

47

Волосожары– созвездие Плеяд. [Ред.]

Процедил Ваня зелье сквозь брошенное колесо, десантница взялась за ушки котла, зажмурила разные глазки — и мальчик повел ее к башне. Хорошо, что идти-то недалече. Как Ваня и велел, меж собой они не разговаривали, дескать, ежели хоть словечко промолвишь — всё насмарку. Ежели сплеснешь вещу — тоже пиши пропало…

Включил мальчик фонарик — и ведет Степаниду Дымову под ручку, где какая кочка или выбоина, щипками предупреждает… И вдруг соловей слетел Ване на плечо и зачивиликал:

— Ой, убивают! Ой, Златыгорку убивают! Убьет, гад, хозяюшку нашу! Ой, на бой она снарядилася, полетели–ко скорей — может, вместе одолеете супостата!

Ваня споткнулся, чуть десантницу не уронил. — Но — ура! — не сплеснулось вещее варево! — и ни словечка не проронил, даже не охнул!

— Чего ты молчишь-то, падаль? — выдал целую трель соловей. — Али воды в рот набрал? Али травы забудьки нажрался, язык наш понимать перестал?!

Молчит Ваня, думая про себя: панику разводит птица. Непонятно, с кем надумала сражаться посестрима, - но только не родился еще тот, кто одолеет могучую девушку. Хорошо Стеше — ничегошеньки не разумеет, чего гуторит соловей. А тот уж из себя выходит, драться изготовился — крылышками в лицо метит, того ведь гляди глаза начнет выклевывать! Ваня знаками показывает злой птахе, дескать, веща у нас в котле, вон башня — нам туда, сию минуту поднимемся наверх, спроворим дело - и бегом за тобой! Погоди, дескать, ради Бога, чуток! Нет, ничего не понимает птица, махнула разочарованно крылышком, напоследок покрыла Ваню такой отборной вороньей бранью, что у мальчика уши повяли, — и сломя голову улетела. Но из-под тучи напоследок донеслось:

— Ежели надумаешь, стервец, так прилетай на поле, под которым Змеиный ход, тама–ко они!

А Ваня, прибавив шагу, но стараясь глядеть под ноги, чтоб опять не споткнуться, ведет слепушу… Вон и дверь в башню… Постучал три раза, пауза… три стука, пауза… а после еще раз — как договаривались. Открылась на знаки дверь — там уж их няньки да мамки встречают, светят факелами, подхватили девочку под другую руку. Ох, по лесенкам-то тяжело с закрытыми глазами подыматься, и ступеньки-то никак не кончаются… Как бы не грохнулась десантница да не разлила вещее варево!

Но с грехом пополам одолели крученую лестницу, поднялись на верхотуру, вошли украдкой в горенку Соколины, а девушка-то спит, раскинулась, ничего не чует… Вынул мальчик пахучий базилик из-за пазухи, окунул в котел, который Стеша держала, — и окропил девицу, так что та спросонок-то заверещала! Теперь уж Степанида Дымова могла распахнуть глазки. Соколина-то раскричалась, чего вам, дескать, тут надо, выдворять принялась из башенки…

Няньки да мамки бросились к Соколине, успокаивают, для твоего же блага, де, стараются, чужане! Ваня велел Стеше вылить вещу в бочку с колодезной водой, стоявшую наготове, помешала девочка зелье своей девственной рукой, покрыла бочку белым полотном со своей головушки — вот и всё, дальше уж не их дело. Теперь мамки да няньки искупать должны в чародейной воде Змееву полюбовницу…

Дернул Ваня десантницу за руку, побежали, де, — и помчались они вскачь по башенной лесенке, а на бегу-то мальчик принялся пересказывать соловьиные вести.

Глава 6. Златыгорка и кузнецы

На какую уж битву отправилась посестрима — не могли ребята взять в толк. А вдруг Змей объявился, да не такой, что днем человеком бывает, — ведь уж рассвело, розовые облака восточную сторону расцветили! — а круглосуточный, навроде Горишняка?.. Не из Деревни, выходит, Змей-то, как они было подумали, — чужой, вражий! Зоритель! Да, скорее всего, так! Кого еще могла испугаться Златыгорка? Или не посылала она соловья за помощью, а сам он полетел?!

Надо было снарядиться по–боёвому, ежели хотят они помочь посестриме, а кони-то их у Колыбана на конном дворе! Как их оттуда вызволять?! Подумает старик, что слинять решили чужаки, — и не отдаст коней, а объясняться долго! Или же скликать всю Деревню на бой со Змеем?! А вдруг ошибаются они — и нет никакого Змея? Вначале поглядеть надо, а потом, ежели что, — бежать за подмогой!

Когда мимо Колыбанова двора проходили, Ваня, понадеявшись на авось, стал насвистывать мелодию из «Генералов песчаных карьеров» — и помогла песенка! Уж за ограду Деревни выскочили — глядь–поглядь: бежит косматенький Бурушко! Молодец, конек! Жаль только, что не оседланный.

По пути-то забежали в избушку бабушки Торопы, где оружие с доспехами оставалось. А старуха у печи возилась, и, глядя, как снаряжаются чужане, закричала, чего, де, это случилось-то? Тут надысь Мохната Кочка прибежала да ни с того, ни с сего спрашивать принялась, какого полу было дитё у Чурилы–кузнеца, вот то Горбушино… А потом умчалась, как вихорь, — и вернулась уж с оленцом своим рогатыим, снарядилась, всё оружие боёвое собрала, скочила на оленя — и была такова!

Ваня ничего понять не может, что тут к чему, а Степанида Дымова закричала:

— И какого полу ребенок был у кузнеца: мальчик али девочка?

— Известно кто, — жмет плечами старушка, — девка была.

— А как звали? — не унимается десантница.

— Вот, вот, — загоношилась Торопа, — и та точно так же стала спрашивать. А мне-то откудова знать–помнить… Уж сколь времени прошло… Да что случилось-то?

Но ребята уже во дворе были, и тут лешачонок проснулся с хортом своим, Ваня первым на Бурушку скочил, десантница за спину ему взлезла, а Березай заорал:

— И я с вами! — и дубину свою тащит. А за ним-то Забой, спущенный с цепи, бежит.

А Бурушко уж через ворота сиганул — и мимо золотых хлебов мчится. Березай же сзади бежит–отпыхивается, почти ведь и не отстает, и черный хорт вровень с ним.

Попытался мальчик выспросить у девочки, что всё это значит, а та не объясняет, там увидишь, де. Вот ведь — решила реванш взять за то, что вечно всё последней узнаёт из-за незнания инотварных языков!..

Подбегают к реке, к обрывистому берегу, на поле, под которым подземный ход прорыт, — но нет тут никого… Неужто опоздали! Или в другое место переместилось сражение, или соловей что-то понапутал?..

Ваня лег на край обрыва, голову вниз свесил, а десантница, ловко цепляясь за выступы да кустики травы, к дыре спустилась, покричала: эге–ге–гей! — но из подземелья никто не отозвался… И вдруг Ване на голову кто-то сел, встряхнулся мальчик — соловей к его ногам упал, глянул: перебиты у птаха оба крылышка… А тут и жаворлёночек объявил о себе — клюнул его прямо в нос.

— Больно ведь! — Ваня-то кричит.

— А ей не больно было?! — орет заполошная птица. — Оборотить бы тебя червяком — склевал бы и даже не задумался! Эх ты!