Ведро, тряпка и немного криминала
Шрифт:
Катька виновато вжимает голову в плечи:
— Ну че, я-то причем… это ты так поставила, она бы все равно кокнулась…
Секунд двадцать, не меньше, обдумываю это замысловатое извинение — на первый взгляд кажется, что меня еще и обозвали криворукой, но в этом вся Катька. На нее нельзя обижаться. С улыбкой просвещаю подругу, что на самом деле в этом происшествии виноваты советские строители, которые пожалели квадратных метров для нашей кухни, после чего иду в ванную за большой тряпкой.
Катька с ногами забирается на табуретку и продолжает рассказывать: на прошлой
— Я думаю, это и есть маньяк, — заговорщически сообщает подруга.
Мне очень хочется рассказать Катьке, кто на самом деле совершил эти убийства, но нельзя, Хучик не одобрит. Особенно если при задержании случится какая-нибудь накладка и Костылеву удастся сбежать.
А жаль. Я бы с удовольствием успокоила Катьку — а то она явно видит себя следующей жертвой выдуманного маньяка. Хотя по-моему это логично — если не знать о ситуации с Костылевым, можно подумать, что убийца специализируется на уборщицах.
Пока я размышляю о маньяках, Катька ворчит, что я кулема, и как можно жалеть человека, который тебя уволил. Пытаюсь объяснить, что на самом деле Борис Семенович не плохой, просто нервный и слишком сильно печется о благополучии школы. А я… как говорится, лес рубят — щепки летят. Ну и ладно. Специалисты моей «эксклюзивной» профессии требуются везде, вот вылечу простуду и вплотную займусь работой.
Какое-то время мы обсуждаем состояние рынка труда уборщиц, потом переходим на женские мелочи, и вот наконец Катька заявляет, что ей пора. Старательно изображаю на лице огорчение. За последний час подруга совсем утомила своим пессимистичным настроем и постоянным брюзжанием в адрес несовершенного мира. Наверно, я просто отвыкла от ее общества.
В прихожей Катька с огорчением обнаруживает, что сапоги до сих пор влажные. Радушно предлагаю засунуть газету. Подруга отмахивается, уверяя, что добежит до дома и без самодельных стелек. Все равно, если на улице до сих пор идет утренний снег с дождем (а с чего бы ему перестать идти?), она промокнет меньше, чем через минуту.
Сочувственно поддерживаю разговор:
— Ага, только вышел, уже весь в грязи.
Катька подозрительно щурится:
— Ой, не надо ля-ля! Это ты везде грязь найдешь, а я хожу аккуратно!
Демонстрирую ей чуть заметные бурые пятнышки на рукаве пальто. Катька приходит в ужас и начинает перебирать всех встречных водителей, пытаясь сообразить, кто ее так обрызгал.
— Да ладно, сейчас даже шпроты отстирываются.
Последняя фраза возвращает подруге почти утерянный оптимизм:
— Скажи: Катька, дура, запарила ныть, — хихикает она.
Растягиваю губы в улыбке и открываю дверь. Запарила, конечно, но если сказать, то она обидится.
— Пока! Заходи.
— Зайду как-нибудь, — откликается Катька, исчезая из зоны видимости вместе со своим дурным
настроением, мокрыми сапогами и заляпанным грязью пальто.Скрываю вздох облегчения и отправляюсь на кухню перемывать полы после чая и Катькиных депрессивных флюидов. Запала хватает на пять минут. Еще полчаса я хожу нога за ногу, борясь с желанием забросить стихийную уборку и лечь на диван с книгой.
Потом звонит Хучик.
— Не знаю, как вам сказать, — начинает следак. — В общем, мы отзываем наружное наблюдение, так что можете сходить погулять. Предупреждаю ваши вопросы: нет, мы его не взяли. Костылев застрелился.
— Как?!
— Надеюсь, это не риторический вопрос, — хмыкает мент. — Взял пистолет, засунул в рот и нажал на курок. Что интересно, по Валентину Данилову, скорее всего, стреляли из этого же оружия. Полное соответствие установит экспертиза.
— Федор Иванович, а когда… это случилось?
— Утром, — судя по голосу, Хучик морщится. — Мы опоздали часа на три. Ну что ж, поздравляю, дело закрыто.
Мент обещает зайти ко мне вечером, но как-то не слишком уверенно. Напоследок он сообщает, что его ребята заметили, как в подъезд шмыгнула какая-то мелкая подозрительная бабенка.
— В коричневом пальто? Тогда это Катька, моя подружка. Вы ее знаете, она тоже работает уборщицей в нашей… в моей бывшей школе. Но вы не волнуйтесь, мы просто попили чаю и немного посплетничали, не про убийства.
Хучик успокаивается и снова обещает заехать.
После этого звонка и чай уже как-то не пьется, и вообще на душе становится невесело. С одной стороны, все сложилось неплохо, а гнусный убийца нашел тот же конец, что и его несчастные жертвы. С другой — мы уже никогда не узнаем всех подробностей этого кровавого дела, не заполним белые пятна в рассказанной Хучиком истории и…
Размышления о белых пятнах в кровавой истории прерывает дверной звонок. Вот кто там опять! Надеюсь, за дверью не прячется внезапно воскресший Ярослав Костылев. Или, скажем, Костылев-зомби с дырочкой в голове…
Но нет, в квартиру снова вваливается недовольная Катька:
— Еще раз привет. Я не забыла у тебя зонтик?
— Да вроде нет…
Она волчьим взглядом оглядывает прихожую и, как и я за секунду до этого, обнаруживает отсутствие каких-нибудь подозрительных зонтов.
Прикрыв глаза, вспоминаю: звонок, в дверь бочком проскальзывает Катька в своем потертом коричневом пальто. На голове у нее вязаная шапка, на ногах — коричневые сапожки длиной до середины икры, на плече сумка, в руках коробка конфет.
— Честно говоря, не припомню никаких зонтиков…
Катька жалобно шмыгает носом:
— Может, на кухне? На, подержи, — она сует мне шуршащий пакет с какой-то стеклянной бутылкой, скидывает сапожки и бросается на кухню. — Вот блин!..
Действительно, блин. На кухне нет никаких зонтов. Может, Катька забыла его у своего кавалера, любителя бюджетной «Палитры» и утренних походов в кино?
Подруга неопределенно пожимает плечами, забирает пакет и зачем-то ставит на стол бутылку водки. Неслабую такую, поллитровую, если не больше. Снимает крышечку: