Ведущий в погибель

Уехали мы вместе следующим же утром. Мечта сбывалась – я выбрался из этой ямы с мышами, которая была моим домом… Только меня не бросили на борьбу с оборотнями и стригами, как я полагал по наивности. Провели краткий курс по ликвидации безграмотности в области «малефики и их разновидности», месяц тренировки со старшим инструктором и – долгая нудная работа по отлову этих самых малефиков. Мне никто не потрудился растолковать, что произошедшее в нашем городе – редкость, исключение, что твари не ходят табунами по всей Империи… Я злился, что моих достоинств не ценят, и оные достоинства старался усовершенствовать – быть может, тогда оценят и заметят… Заметили.

Когда я показал выходку со свечкой, у руководства едва не приключился сердечный приступ. Не знаю, не видел, но предположить могу, что буза наверху началась немалая. Как только меня ни допрашивали, о чем только не говорили, чего только не предполагали – я и подозревать не мог, что в богословии могут быть такие выверты и закоулки. В первую очередь мне предъявили гордыню; ну, не обвинили напрямую, но упомянули. Логика такая: поскольку я продолжал твердить, что человеку все под силу, сие можно было истолковать как самомнение, от которого до дьявольского прельщения один шаг. Я, знаешь ли, и теперь не слишком много времени провожу за науками – некогда. Чтоб не быть совсем идиотом и не позорить Конгрегацию, что-то узнал, что-то выслушал, что-то даже и прочел, но – сам понимаешь, я не философ и не мудрец; а тогда и вовсе знал лишь, что Господь – Бог наш, мы – дети Его, а из Евангелия запомнил только одно: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: “перейди отсюда туда”, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас». Там же не сказано, что Господь эту гору передвинет или кто-то еще, чья-то сила, так? сказано – «она перейдет». Только имей веру. Уверенность попросту – в том, что это получится. И не будет невозможного для вас. То есть – что? Ясно сказано, что человек может всё, если только оставит сомнения. Да Создателем и должно быть в нас это заложено: где живем-то? На земле, для жизни опасной, в тяжелых условиях, среди врагов зримых и невидимых, а стало быть, арсенал, которым мы снабжены, чего только не содержит, надо лишь покопаться в нем как следует, найти, что нужно, и научиться с этим обращаться…

В общем, говоря откровенно, все эти выкладки – не мои измышления. Просто, когда обсуждение наверху закончилось, что-то подобное они и вывели; ну, другими словами, само собою. Уж как суть запомнил, так и излагаю. Надо думать, наши мыслители навернули и еще что-то; этого уже не знаю. А поскольку теория это теория, подтвердить это дело решили практикой. Ты об этом монастыре знаешь, что к чему – в курсе, посему секрета никакого не выдам… Abyssus [5] , верно. Где подвизается братия, чьи молитвы прикрывали тебя на том деле в Кельне. Меня попросту посадили среди них; братия заняла круговую оборону, а я в центре повторил свое представление со свечкой. Это, собственно, и подтвердило тот факт, что бесами дарованных способностей во мне ноль. Зато вполне человеческих старший инструктор нашел массу, после чего мои мечты и начали сбываться всецело. Зондергруппа, потом – шарфюрер [6] … Вот только своих экспериментов я не оставил. А когда вот на этом самом плацу вздумал поделиться с сослуживцами кое-чем из моего опыта, старший инструктор написал запрос – и с тех пор на оперативную работу меня более не выпускали. Теперь старший инструктор – я… Отдышался? Бегом.

5

Бездна (лат.).

6

Scharf"uhrer – командир отделения (нем.).

Глава 1

– Стоишь на ногах?

– Да.

– Славно… Тогда – бегом. Еще круг.

Оттолкнувшись от шершавого серого камня стены, Курт распрямил готовую сломаться пополам поясницу и двинулся снова вперед, не чувствуя ног, головы и себя самого. Мыслей в голове уже давно не осталось – даже грез об отдыхе; даже нехитрое по своей сути действие – отсчет дыхания – пробуждало боль почти физическую.

Вдох на четыре шага – задержка – на четыре шага выдох; снова вдох, задержка, снова выдох…

Круг.

– Довольно. Всё.

Хауэр сегодня был необыкновенно благодушен и незлобив, посему к концу дня Курт ожидал некоего особенно утонченного измывательства. К инструктору он приблизился, едва переставляя ноги, пытаясь усилием воли заставить дыхание не скакать, словно заяц в мешке, и готовясь услышать все, что угодно, вплоть до «сегодня ты пройдешь сквозь строй».

– Всё, – повторил Хауэр, глядя оценивающе на то, как Курт прислоняется к стене спиной, упираясь в колени подрагивающими ладонями. – Не то ты на детали рассыплешься.

– Не идет ко мне сегодня озарение, – отозвался тот сквозь резь в горле, и инструктор укоризненно вздохнул:

– Потому что ты его ждешь. А ждать его нельзя; это как Господне благословение, как просветление на молитве – нельзя, читая «Ave…», каждое мгновение думать о том, что вот-вот должна низойти на твою душу благодать и осиять тебя, грешного, с ног до головы… Припомни, как это было. Ты же провел на этой стежке весь день.

– И в постели пластом – следующий.

– Неважно, – отмахнулся Хауэр. – Дело в самом факте – ты смог это. Ждал ты этого? Нет. Думал ты об этом? Нет. Заметил ли сразу, что – вот оно, пришло? Убежден, что – тоже нет. Ты просто никак не можешь расслабиться; не сейчас, не сегодня – в жизни. Ты смотришь на мир, ища в нем подвоха; неплохо для инквизитора, но временами, Гессе, надо думать и о себе, а временами – не думать вообще ни о чем… Ну, да Бог с тобой. Идем-ка.

– На плац? – уточнил он, переводя дыхание; инструктор качнул головой в сторону двери:

– Идем, присядем. Побеседуем.

По темной и тесной, как рукав, лестнице Хауэр шел в безмолвии – по все той же лестнице, чьи ступени вели Курта каждое утро вниз и уводили после наверх, к его комнате; более он ничего здесь не видел за все три месяца – комната, отрезок коридора до лестницы, ступени, тропка вдоль каменной стены главного корпуса, плац и – все то же в обратном порядке. В первый же день ему непрозрачно намекнули, что бродить по зданию и совать любопытствующий нос повсюду не следует; двери его обиталища, однако, не запирали, полагаясь целиком на его честность. И, скорее всего, на пару-другую стражей где-нибудь за поворотом плохо освещенного коридора…

– Ну, – заговорил Хауэр вновь, когда оба уселись к столу, – вот ты и снова майстер инквизитор, а я всего лишь инструктор. Теперь можешь хамить и на меня покрикивать… Сегодня являлся курьер с документацией на тебя – новое назначение, подтверждение присвоения первого ранга и самое приятное – жалованье следователя этого самого ранга за эти три месяца. Говоря проще, твое обучение закончено, и завтра ты свалишь отсюда вон.

– «Закончено»? – переспросил Курт, нахмурясь. – Не сказал бы.

– Рад, что и ты это понимаешь. Вот об этом я и хотел побеседовать, Гессе. Ничего, что все еще на «ты» и без должного именования?

– Бросьте издеваться, – огрызнулся он раздраженно.

– Я, – отозвавшись ему усмешкой, продолжил Хауэр, – намереваюсь написать в ректорат академии пару рекомендаций и надеюсь, что ты согласишься с их необходимостью. Первое – касательно тебя лично. Ты сам заметил, что твое обучение завершенным считать нельзя, что ты не достиг того, чего мог бы достичь, будь у тебя больше времени; и я вполне с этим согласен, а посему хочу в своем заключении указать, что рекомендую сделать твои визиты сюда регулярными. Станешь этому возражать?

– Не стал бы, – неуверенно произнес Курт, – однако же… Я провел здесь три месяца, верно? Если и впредь…

– Понимаю, – оборвал инструктор, – служба, борьба со зловредными малефиками, officium vocat [7] ; все понимаю. «Впредь», Гессе, я не буду настаивать на том, чтобы держать тебя здесь по три месяца. Будет довольно одного, но пару раз в год; да хоть и один раз… – на миг Хауэр умолк, глядя на своего подопытного оценивающе, и вздохнул. – Вот что, парень; обыкновенно я такого не говорю – никому, это пробуждает гордыню, ученик расслабляется, и учебе крах. Но тебе скажу; хотя бы потому, что служба твоя такова – можем больше не увидеться, и ты должен знать это, чтобы понимать, чего ты можешь требовать от себя.

7

Долг зовет (лат.).

– Неужто подаю надежды?

– И немалые, – кивнул инструктор серьезно. – Скажу правду. В первый день – ты помнишь? – я устроил тебе испытание, и ты не просто прошел его – ты меня сразил, Гессе. Тринадцать кругов; ты второй, кто не отрубился на десятом круге – из всех прошедших через мои руки. Тринадцать кругов, час на плацу, еще три круга и еще полчаса в первый же день; это не показатели для новичка, это для тех, кто провел здесь не одну неделю. Три промаха из пятнадцати на стрельбище после двух часов бега. Здесь ты первый. Ты первый, кто словил это озарение, которым я продолбил тебе все мозги – первый, кто сумел это не через полгода; пусть повторить пока и не смог, это ерунда. Сумел раз – оно вернется снова. Я мог бы петь тебе псалмы бесконечно, но попросту выскажу свою мысль, которую ты должен осознать. Ты можешь.