Век Филарета

Митрополита Платона никто не извещал о предстоящих переменах, а новости он узнавал от митрополита Амвросия всегда со значительным опозданием. Обидно было. Обидно не для стариковского самолюбия, а для дела — как он ни стар, а всё же кое-что присоветовать мог. Могли бы мнением его поинтересоваться. Но государь не соизволил распорядиться, а Феофилакт — человек молодой и не по сану отважный — и рад стараться всем вертеть...

У московского митрополита имелись основания для такого неблагоприятного суждения. Феофилакт Русанов был посвящён в сан епископа калужского в тридцать четыре года в присутствии императорской фамилии. Он получил известность своей широкой образованностью, отличным знанием французского и немецкого языков, чем сразу расположил в свою пользу обеих императриц, был красноречив и светски любезен. После смерти Павла его положение поколебалось. Присланный в Калугу с ревизией министр Державин открыл массу преступлений и злоупотреблений со стороны губернатора и губернских чиновников, с которыми, говорилось во всеподданнейшем докладе, имел тесные сношения епископ калужский Феофилакт. Однако при содействии Сперанского дело замяли.

Теперь же Феофилакт покушался отнять от него управление подлинно родными детищами — семинариями! О том ли пещься надо!

Общее состояние Православной Церкви вселяло тревогу. В письме митрополиту Амвросию в 1804 году Платон писал: «...молиться о корабле церкви очень и очень должно. Усилились: 1) неверие, 2) философия, маскою христианства прикрытая, и 3) папизм. До какой степени лукавы и злобны его орудия — иезуиты...» Верхи уклонялись в мистицизм, низы — в раскол. Борьбе и с тем и с другим не виделось конца.

Душевную радость старику доставило пострижение в монашество Андрея Казанцева. Он давно направлял на этот путь любимого своего ученика, предостерегал его от явных искушений: то граф Кирилл Алексеевич Разумовский приглашал в учителя, то один священник готов был сдать Андрею своё место с взятием его дочери в жёны. Но Господь судил иначе.

16 декабря 1804 года Казанцев был пострижен наместником лавры архимандритом Симеоном с именем Евгения, а 6 января 1806 года митрополит Платон в Троицком соборе лавры рукоположил Евгения в сан иеромонаха.

В том же январе 1806 года Александр Фёдорович Лабзин начал в Москве издание нового журнала под названием «Сионский вестник», быстро превратившегося в идейный центр мистицизма.

22 июля митрополита постиг апоплексический удар, от которого он оправился спустя два месяца, да и то не вполне — ослабли язык и правая рука. Для посторонних взоров владыка заметно одряхлел, но дух его оставался твёрд.

Глава 8 ВЫБОР ПУТИ

В июньский день 1808 года в Спасо-Вифанской церкви заканчивалась обедня. Церковь была заполнена семинаристами, не уехавшими на вакации домой, монахами и богомольцами. Владыка Платон находился, по обыкновению, на клиросе, ожидая, когда запоют его любимые «Иже херувимы».

Вдруг он заметил, что перед северными вратами в алтарь стоит свеча — видно, причетник забыл её отодвинуть, а сейчас предстоял Великий вход. Платон сказал стоявшему рядом незнакомому священнику:

— Батюшка, отодвиньте-ка свечу!

Священник искоса посмотрел на старого духовного в выцветшей коричневой рясе (Платон в тот день пришёл без клобука и без панагии) и нехотя ответил:

— Не подобает. Я священник.

Тогда Платон сам взял свечу, пронёс её перед вышедшим диаконом, остановился в царских вратах, чтобы получить благословение служившего священника, и затем, проходя со свечой мимо нелюбезного иерея, поклонился ему и промолвил:

— А я — митрополит.

Случай этот развеселил его, и из храма Платон вышел в добром расположении духа. Хотелось посидеть на скамейке возле храма под сенью выросших лип и отцветающей сирени, но в лавре ждали дела. Окружённый толпою семинаристов, владыка медленно направился к своему домику, где уже ожидала его карета.

Владыка был одинок. Большинство родных умерло, истинных друзей осталось немного, и потому всю свою нежность и ласку старик изливал на семинаристов. Он разрешил создать для них театр, в котором юноши играли духовные трагедии и исторические пьесы. На деньги, пожертвованные молодой графиней Орловой-Чесменской, купили инструменты и образовался оркестр. Калачи, раздаваемые митрополитом на занятиях, оставались для воспитанников не столько лакомством, сколько наградою.

— Ну что, мой милый!.. — погладил Платон по головке маленького семинариста. Тот как-то на занятиях получил от владыки задачу: придумать какое-нибудь противопоставление. Выпалил: «Собака чем старее, тем злее, а наш архипастырь чем старее, тем добрее», — и, с опозданием сообразив неприличность сравнения, малиново покраснел. С тех пор он при встречах жался к владыке, но молчал.

— Ваше высокопреосвященство! — через головы обратился к нему троицкий семинарист. — Дозвольте просьбу представить!

— Срочное что? — повернулся Платон, припоминая, на каком курсе этот юноша. — Ну, отойдём.

Семинарист приблизился к нему с пожилым священником. Получив благословение митрополита, священник заговорил:

— Ваше высокопреосвященство, я протоиерей волоколамский Иоанн Фёдоров. Прошу милостивого вашего согласия на свадьбу дочери моей Аграфены с воспитанником Михайловым.

— Я тебе не сват! — с неожиданным гневом отвечал митрополит. — Зачем ты сего ученика отвлекаешь от школы? Он учиться может.

— Нечем существовать, владыко, — робко вступил семинарист.

— Просись на казённый кошт!

— Просился — отказано... Вот если б владыко могли предоставить мне до окончания курса диаконское место в городе Воскресенске.

— Что, оно не занято?

— Пустует после кончины моего родителя.

— Хорошо, подай просьбу, — тут же решил митрополит. — А тебе, батюшка, придётся нового жениха искать; Бог в помощь!

Благословив просителей, митрополит направился к карете. Милые, молодые, румяные, безусые и с редкими бородками лица окружили его. Среди них одно было милее всех. Платон нашёл его глазами и мимо всех обратился к учителю Дроздову:

— Помоги мне забраться. Ты один меня поддержишь.

Ходил владыка нормально, но при подъёме ноги отказывали.

Он опёрся на тонкую, но сильную руку Василия и сказал тихо на ухо:

— Загляни сегодня после вечерни.

Карета медленно тронулась. Ещё до того, как она выехала за ворота обители, Дроздов резко повернулся и пошёл к роще. Его проводили взглядами недоумёнными, равнодушными и завистливыми. Расположение митрополита к этому троицкому учителю было для всех явно. Ходили разговоры, что после пострижения другого своего любимца Казанцева владыка уговаривал решиться на то же Дроздова, но тот уклонился.

А Василий долго ещё прогуливался по Корбухе, стараясь ни о чём не думать, просто радоваться ясному летнему дню, в котором место нашлось и солнцу, и нежной зелени берёз, не умолкающей вдали кукушке и черно-белой сороке-белобоке, робкому колокольчику и ярко-алой землянике. Он ни о чём и не думал, но сознавал внутри постоянно беспокоящий вопрос: «Готов ли постричься в монахи и на всю жизнь остаться в лавре?» Ответа у него не было. То есть ответ был, и давно обдуманный, но оставались сомнения.