Век гигантов

— Вы… бы… ста-но-чек им по-ка-за-ли… И-ли лек-ций-ку о ком-му-низ-ме прочли… Хо… хо… хо!..

— На ги-тар-ке… На ги-тар-ке… — надрывался Николка, не будучи в состоянии окончить фразу. — Изо-бра-зи-ли бы что-нибудь на ги-тар-ке им…

Жалкие остатки гитары валялись подле них — какой-то любитель музыки из обезьян треснул ею по голове коровы…

Как ни смеялись друзья, все-таки на душе было грустно…

…Сквозь открытые настежь ворота вошел медлительный мастодонт. Ему странно показалось, что ворота открыты, и совсем чудно стало при виде трупов коров, свиней и сайг… Подняв кверху хобот, он затрубил в тоске и гневе.

— Бедный Малыш, — сказал Скальпель, — его друзья, которых он так любил… дергать за хвосты, — мертвы…

Обезьянка, сидевшая на плече фабзавука, насколько Керзона боялась, настолько не выразила ни малейшего страха при виде исполина-слона. Мало того, тонким голоском она попыталась подражать его мощному трубению…

Мастодонт, услыхав этот новый для него звук, осторожно приблизился к Николке и, вытянув хобот, обнюхал маленькое существо с ног до головы. Друзья насторожились, и даже Керзон, гавкнув удивленно, тихо сел на задние лапы и склонил голову набок: мол, посмотрю, что будет дальше…

Мастодонт, казалось, что-то вспомнил: за свою чуть ли не двухсотлетнюю жизнь мало ли ему довелось видеть на свете белом? Обезьянка продолжала вести себя очень непринужденно: большим пальцем ноги, выдающимся среди всех и подвижным, как на руке, она пощекотала ощупывающий ее хобот и что-то такое произнесла, похожее на ворчание разнежившегося мастодонта. Тот же звук повторил гигант, сосредоточенно моргая глазами. Обезьянка как будто этого и ждала: спрыгнув с плеча Николки и проказливо гавкнув на остолбеневшего Керзона, она подняла с земли обломок сука и с ним смело подошла к находившемуся в раздумье гиганту.

— Урр..? — произнес гигант.

— Урр-урр… — ответила обезьянка.

— Смотрите, — прошептал восторженно Скальпель, — они разговаривают… Что вы скажете по этому поводу, мой друг?..

— Ничего, — ответил Николка, слишком увлеченный разыгравшейся перед ними сценой.

Обезьянка подошла к ноге мастодонта и суком поскребла у него складчатую столетнюю кожу. Мастодонт издал поощрительный звук. Тогда она перешла к хоботу и повторила то же с кожей хобота. Это опять понравилось гиганту, он даже закрыл глаза в истоме… Почесывая хобот в разных местах, обезьянка продолжала издавать ласковые звуки, и их хорошо понимал мастодонт, отвечая на них растроганным трубением. Керзон удивленно тявкнул: вот, мол, пройдоха! Обезьянка резко обернулась к нему и, в свою очередь, тявкнула, но укоризненно. Керзон конфузливо замотал головой.

— Смотрите: она и по-собачьи умеет!.. — тявкнул в третью очередь Скальпель.

Дальше произошло то, о чем приятели всегда мечтали, но боялись сделать. Мастодонт дутой вытянул конец хобота, эту дугу оседлала обезьянка, хобот стал медленно подниматься, и по нему, как по мосту, обезьянка, не выпуская сука, перебралась на голову гиганта…

Керзон не выдержал и обиженно залаял. Скальпель хлопнул в ладоши, Николка захохотал. Всем троим обезьянка дала наставительную отповедь. К собаке она обратилась на собачьем языке, в результате чего Керзон поджал оскорбленно хвост; к Николке и Скальпелю — на языке, состоявшем из множества гласных, — на языке своего племени. Двуногие не оскорбились, подобно собаке, а засмеялись дружелюбно. Хитрая обезьянка, чувствуя свою недосягаемость, показала им язык и суком стала скоблить за ушами у мастодонта. Гигант до того растрогался, что его нежное ворчание перешло в сплошной стон…

— Оставим нашего нового друга за его приятным занятием, — сказал со вздохом Скальпель, — и давайте подведем итоги своему двухмесячному существованию в первобытном мире.

— Цыплят по осени считают, — буркнул в ответ по своей скверной привычке Николка. — Я очень рад, — прибавил он, — что нас ничто теперь не заставляет сидеть на одном месте.

— Но… друг мой, зима…

— Ну что ж, что зима? Давайте уйдем от нее.

— То есть как?

— Очень просто. Соберем свои харахорки и пойдем на юг.

— Послушайте: идея! — воскликнул Скальпель, не жалея своего лба для лишнего удара. — От зимы действительно можно удрать, только пойдем не на юг, а на восток.

— Почему на восток?

Скальпель не сразу ответил.

— Видите ли… я надеюсь, вы не считаете, что наше пари закончено?..

— Конечно, нет. Произошло скверное недоразумение. Если бы был я, этого никогда не случилось бы.

— Не будем говорить о том, что случилось бы и чего не случилось бы, — отвел в сторону Скальпель неприятное направление разговора. — Ни вы, ни я не проиграли, не выиграли. Вернее, мы оба проиграли…

— Дальше, дальше… — предложил Николка.

— Вот я говорю: идемте на восток… В науке есть предположение, что первые люди пришли в Европу с востока, из Азии; не будем ждать их прибытия, отправимся к ним навстречу…

— Откуда вы знаете, — возразил Николка, — что людей здесь нет? Разве те, что произвели этот разгром, не люди?

— Они люди, но выродившиеся, — с апломбом отвечал медик и поспешил объяснить свой апломб: — Есть научное положение, что все животные, в том числе и человек, в ранней своей молодости строением организма походят на первобытных своих предков. Так, настоящий человек — гомо сапиенс — в утробном состоянии покрыт волосами, — указание на животное происхождение человеческого рода. В младенческом состоянии у него весьма подвижны большие пальцы ног, — указание на родство с обезьянами, — приплюснут нос…

— Знаю, — перебил Николка, — дальше!

— Вот и у нашей орды, что сделала на нас столь блестящее нападение, дети значительно отличаются от взрослых субъектов. У них крупнее голова, не так выдаются надбровные дуги, они менее волосаты, наконец. Это прямое указание, что наши громилы знали лучшие времена, т. е. я хочу сказать, что их предки если и не были настоящими людьми, то, во всяком случае, были более человекообразны.

— Значит, они все-таки люди? — стоял на своем Николка.

— Люди, — согласился Скальпель.

— Тогда я ничего не понимаю…

— Что вы не понимаете? — с укором в голосе спросил Скальпель, чувствуя, что они уклоняются от нити разговора.

— Не понимаю вот чего, — упрямился Николка. — Вы говорите, что мы находимся в плиоцене. Плиоцен предшествует ледниковым периодам. Первый ледниковый период — известно ли это вам? — начался в конце плиоцена, то есть, как считают ученые, около миллиона лет тому назад (считая, конечно, от начала культурного летоисчисления). Самыми древними останками первобытных людей Европы являются кости так наз. Гейдельбергского человека, по своим физическим признакам близкого к нашим первобытникам-громилам. Эти останки найдены в первом или втором межледниковом периоде, т. е. от нашей эры 200–400 тысяч лет тому назад и… в то же время мы встречаем людей в плиоцене, в котором, по вашему уверению, находимся мы сейчас. Как согласовать это с наукой?

— Ага, — сказал Скальпель, — понимаю. Но я вас еще больше удивлю, если скажу, что мы сегодня имели (и имеем) удовольствие видеть более высокостоящую человеческую расу, нежели раса «громил»…

— Вы говорите про малыша, — догадался Николка, — но тогда я совершенно отказываюсь вас понимать и начинаю не доверять науке.

— Напрасно, — усмехнулся злорадно Скальпель, — у вас очень короткая память… Прежде всего, я вам скажу, что вы забываете о плохой сохраняемости человеческих костей в земле. И затем, если не найдено до сих пор человеческих останков более древних, чем ледниковые, то найдены зато следы деятельности человека в самом начале плиоцена. Не помните? Ага! А я помню… В южной Франции, в местности Орильяк, в древнеплиоценовых отложениях долины Тана обнаружены скопления кремней, имеющих на себе типические признаки отбивания. Как вы знаете, кремни употреблялись первобытным человеком в качестве оружия, он их только отбивал (и то не всегда), чтобы придать им более удобную и острую форму. Мало того, я скажу вам еще один, очевидно, вам неизвестный факт: несколько лет тому назад в южной Англии был найден череп ископаемого человека, и этот череп обнаруживает близость к виду разумного человека, а не первобытного, в то время, как существование его ученые относят к концу плиоцена. Я думаю, что теперь вы достаточно убеждены?