Век-волкодав
Шрифт:
— Это по нашим немецким делам, товарищ Сталин. Но, может, я после праздника доложу? Ничего особо срочного…
— А не особо? — негромко поинтересовался нарком, набивая трубку. — Товарищ Тулак, не хитрите. Лишние два дня не превратят плохую новость в хорошую.
Семен невольно поежился. «Культ Личности» прекрасно улавливал оттенки.
— Виноват! — отчеканил он, раскрывая папку. — Хотел перепроверить, уж больно странно выходит… Товарищ Сталин, речь, собственно, не о Германии, а об Австрии. Национал-социалистическая партия существует там с 1918 года. Она не слишком многочисленна, более того, в прошлом году произошел раскол, бывший лидер, Вальтер Риль, создал собственную организацию. Три дня назад национал-социалисты собрали очередной
Последние слова поручик произнес вполголоса, словно сам себе не веря. Сталин невозмутимо кивнул:
— «Ам Штайнхоф»… Рядом очень красивая церковь, Святого Леопольда, кажется. Продолжайте!..
— Он был в халат. Только не в больничном, а в монгольском, с погонами русского генерала. Психа не хотели пускать, он устроил драку и все-таки прорвался к трибуне. Говорил два часа подряд…
Нарком подошел ближе, оперся кулаком о столешницу. Поручик достал из папки бланк телеграммы.
— Некий Роберт-Николай-Максимилиан фон Унгерн. Местный уроженец, бывший военный. [47] Сошел с ума, решив, что он Унгерн, но не Роберт, а Роман Федорович — тот самый, которого расстреляли три года назад в Новониколаевске. Доставлен из-за границы прямиком в лечебницу, на следующий день избил санитаров, бежал… Товарищ Сталин, этого сумасшедшего австрийские нацисты провозгласили председателем партии! Вчера он приехал в Мюнхен и потребовал переизбрания руководства НСДАП. Сейчас Унгерн ведет переговоры с братьями Штрассерами…
47
Роберт-Николай-Максимилиан Унгерн фон Штернберг родился 29 декабря 1885 года в австрийском городе Граце.
Сталин молча взял из рук поручика телеграмму. Читал долго, затем, отложив бумагу, улыбнулся в усы.
— Понимаю ваши сомнения, товарищ Тулак. Какой-то нелепый цирк. В загнивающем буржуазном обществе такое вполне возможно. Но есть иная вероятность…
Затянулся трубкой, поглядел прямо в глаза:
— Один молодой писатель предложил усовершенствовать шахматы, введя в игру еще одну фигуру — «дракона». [48] «Дракон» ходит, куда хочет и бьет, кого хочет. Кто вовремя выпустит его на доску, тот и победит. Мы с вами выбирали между Гитлером и Штрассером, но кто-то решил поставить на Австрийского Дракона… Или Дракон сам решил вступить в игру.
48
Юрий Олеша.
2
Легко ли уходить в смерть? Дурацкий вопрос — как раз для самоубийцы с намыленной бельевой веревкой на шее. Но у самоубийцы есть еще выбор: хочешь табуреткой ногой отталкивай, хочешь — веревку с шеи снимай. А если выбрал уже?
На фронте командир взвода Пантёлкин, наслушавшись горластых комиссаров, в плен живым сдаваться не хотел. Не из высших соображений, а по причинам сугубо практическим. Не раз и не два видел он трупы таких же, как он, «краскомов», не успевших вовремя пустить пулю в висок. Очень наглядно выходило, убедительней, чем в окнах РОСТА. Потому и обмер до ледяного пота Лёнька-взводный, когда его, взрывом оглушенного, господа офицеры под белы ручки взяли. Сто раз пожалел, что не умер!
Но — не умер. Бежал, заслужив благодарность в приказе, доброй славой разжилася. Тогда и призадумался крепко. А после, как связался с «деловыми», окончательно понял: торопить Старуху смысла нет. Самые лихие налетчики предпочитали славной гибели в перестрелке долгие дни на «киче», пусть даже в смертной камере. Не из страха, но из верного расчета. Доживешь до завтра, а там, глядишь, и судьба переменится.
Леонид допил чай, поставил
тяжелую кружку на столик, папиросы достал. Вот и переменилась! Вместо монастырской кельи — комнатушка с фанерными стенами. Ненадолго, но и этот час лишним не будет.Закурил, пустил трепещущее кольцо прямо в низкий потолок… Хорошо!
За хлипкой, ногой вышибить можно, дверью визгливо заиграл оркестр. Пантёлкин, поглядев на уже ставший привычным «Harwood», подмигнул желтой точке возле цифры «6». 9.55 с секундами, до первого включения Канала неполных пять минут. На митинг его не пустили, да оно и к лучшему. Пусть тот, кого первым в яркую вспышку превращать будут, за них двоих отдувается. Небось, и речь парню написали, и цветами осыпали. Его же, личность подозрительную, на закуску оставили.
— Течет, течет речка да по песочку, Моет, моет золотишко. А молодой жульман, ох, молодой жульман Заработал вышку.Бывший старший уполномоченный затушил папиросу, снял со спинки стула пиджак, проверил карманы, ткань пальцами прощупал. Документы, несколько золотых десяток под подкладкой, опасная бритва, трубка-пароль, две пачки «Марса»… Оружия взять не позволили, но Леонид не слишком расстроился. Если сразу на «кичу» не законопатят, без «ствола» не останется. Не впервой!
«Приятно иметь дело с умным человеком!» — сказал сегодня утром товарищ Ким. Пантёлкин, не отвечая, склонил повинную голову. Одного боялся — глаза выдадут, потому и в пол смотрел. Мол, осознал, гражданин начальник, готов искупить. Прикажете над Временем стать, в иной мир шагнуть — с радостью, с восторгом даже!
…Древесная крона на черном экране. Белые ветви, белые листья, маленькие желтые огоньки. Какой из маячков — его?
«Ой, начальничек, начальничек, отпусти на волю!»
В восторг Ким Петрович, конечно же, не поверил. И что сломал его, Лёньку Фартового, тоже. Иное на этот случай приберег — поводок крепкий. В чужом мире дольше месяца не прожить, значит, никуда не денется строптивец, вернется!
Черная Тень, он же товарищ Вечный, про скантр рассказал со всеми подробностями. Даже показал — небольшой серебристый кружок с малую монетку размером. Вручить обещал тут же, как встретятся. Где именно, Тени все равно. Установка в Теплом Стане только до трех миров-«листков» достать может, и в каждом из них товарищ Вечный, словно в доме родном. «Агасфер НАД Временем, более того, миры, о которых мы можем лишь догадываться, для него доступны и достижимы». Не ошибся, Ким Петрович, угадал!
Обманет ли Тень? Леонид уже понял — не обманет. Зачем ему мертвый помощник? Иным привяжет, но это уже дня завтрашнего забота.
Пантёлкин надел пиджак, застегнулся. Тут и дверь отворилась. На пороге — крот очкатый в мятом костюме. Поглядел, словно на покойника, скривился:
— Слюшай, а получше найти не могли? Ладно, здесь не расстреляли — там расстреляют… На выход, без вещей!
…Под ногами — серые каменные плиты. Потом асфальт, свежий, еще черный, затем снова плиты, и наконец, бетон. Сколько шли, Леонид не помнил, что говорили — не слышал. Лишь иногда в спину конвою смотрел. Очнулся, когда по имени позвали, и то не сразу.
— Леонид Семенович! Леонид!..
Бывший старший уполномоченный поднял голову, вздохнул полной грудью.
— Со свиданьицем, Ким Петрович!
Потом осмотрелся. Не слишком внимательно, только взглядом скользнул. Над головой — сетчатые стальные ромбы, в стенах широкие окна, сквозь стекла весенняя синева сочится, вдоль стен — ящики штабелями. Чуть ближе что-то научное, с лампочками и верньерами-циферблатами. Под стальной решеткой — горящий белый кристалл.
Квадрат светлого металла совсем рядом, в двух шагах. А на столе, возле большого шкафа, знакомый чемоданчик с Кирочной. На темном экране — белое древо. Листья-миры, огни-маячки.