Век
Шрифт:
Теперь каждый из присутствующих начал высказывать свое мнение, почему итальянцы не преуспевают. Все принялись говорить разом, зашумели, чему способствовало и выпитое за обедом вино. Наконец Виктор сумел добиться тишины.
— Хорошо, — подытожил он. — Ясно, что существует масса причин. Однако теперь я в состоянии оказать соотечественникам некоторую помощь, потому что, благодаря счастливому стечению обстоятельств, единственный из итальянцев руковожу банком. Господа, «Декстер-банк» намерен давать ссуды иммигрантам в гораздо большем масштабе, чем это делалось раньше. В прошлом итальянцам мешало отсутствие начального капитала, это препятствие следует устранить.
Здесь собрались влиятельные представители итальянской общины. Я был бы очень благодарен вам, если бы вы рассказали
Как я уже сказал, я собираюсь на этом заработать, но убежден: выиграют и наши люди. Если мы, итальянцы, хотим прижиться в Америке, то нужно выйти из гетто, которые мы создаем для себя сами, и влиться в гущу американской жизни. Вклады в банк мне кажутся хорошим началом. — Он помолчал, затем улыбнулся и добавил: — Кроме того, мы платим вкладчикам три процента.
Его речь была встречена одобрительными аплодисментами и обещаниями помочь. Потом, когда гости начали расходиться, Ломбардини отвел Виктора в сторону.
— Я восхищен тем, что вы делаете. — Он пожал руку банкира. — Нам нужны такие люди, как вы, — лидеры. Можете рассчитывать на стопроцентную поддержку моей газеты.
— Отлично. Я как раз сейчас собираюсь провести рекламную кампанию; предположительно, на следующей неделе представители рекламного агентства свяжутся с вами.
— С нетерпением жду с ними встречи. Кстати... — Ломбардини смущенно замялся, — у меня есть племянница... Славная девушка, ей только что исполнилось двадцать три... Хорошо говорит по-английски и по-итальянски, поскольку выросла в этой стране и училась в колледже. Она закончила школу секретарей, знает стенографию и машинопись. И сама племянница, и мы, ее родственники, хотим подыскать ей работу, чего, впрочем, не одобряет большинство наших друзей. Я рассчитывал, что она придет работать в мою газету, но племянница заявила, что хотела бы работать в Манхэттене. Не найдется ли для нее места в банке?
— Я как раз ищу нового секретаря, поскольку секретарь моего отца уходит на пенсию. Буду рад встретиться с вашей племянницей.
Ломбардини остался очень доволен:
— Отлично! Она вам понравится, я уверен. Хорошая девушка, славная девушка... Конечно, она моя племянница и я не могу быть объективным, но что из этого... Ее зовут Джулия. Джулия Ломбардини. Когда она может встретиться с вами?
— Как можно скорее.
— Тогда она зайдет к вам завтра.
Надежда на то, что воспитание Люсиль защитит ее от проблем, с которыми сталкиваются люди, когда на них внезапно сваливается богатство, не оправдалась. Неожиданное наследство пробудило в жене Виктора дотоле дремавшие дурные качества: сумасбродство и снобизм выскочки. В защиту Люсиль следует сказать, что эти недостатки в полной мере были свойственны и ее времени, что, впрочем, мало утешало Виктора, с нараставшей тревогой наблюдавшего, как его жену захватывает страсть к расточительству. Вначале у Люсиль возникла идея построить свой дом, и Виктор мало что мог возразить, потому что жилье, в котором обитала после свадьбы Люсиль, пусть и достаточно удобное, было гораздо хуже того, к которому она привыкла. Поэтому ее многолетние жалобы на тесноту и нехватку слуг хотя и раздражали Виктора, но казались вполне обоснованными. Теперь она с пылом Людовика XIV занялась проектированием дома. Для этого Люсиль наняла приятеля Родни, молодого архитектора Арчи Уинстеда, выпускника Йеля и Парижской школы изящных искусств. Объясняя мужу, почему она пренебрегла Стэнфордом Уайтом и Уильямом Делано, Люсиль сказала, что молодой архитектор обойдется дешевле, но Арчи любил все
дорогое, что и выяснилось вскоре из его изысканных проектов.— Взгляни! — воскликнула, обращаясь к Виктору, Люсиль в один из вечеров в первую неделю ноября. — Арчи уже подготовил эскиз фасада, пока черновой, конечно, но он дает общее представление... Красиво, правда? В качестве строительного материала мы выбрали не совсем белый известняк из Индианы, который имеет такой чудесный оттенок.
Виктор внимательно посмотрел на чертеж. Он изображал, бесспорно, красивый четырехэтажный дом в строго классическом французском стиле с изящной проработкой окон и изысканными украшениями. Уинстед, симпатичный молодой человек, с интересом наблюдал за мужем своей клиентки.
— Ну как? — спросила Люсиль с нетерпением. — Тебе нравится?
— Да, очень красиво, — произнес Виктор без особого энтузиазма.
— Не обращай на него внимания, Арчи. Единственное, что его интересует, — сколько это будет стоить. У всех мужей и банкиров на уме только деньги, деньги, деньги. Позволь тебе заметить, дорогой Виктор, что когда работа будет закончена, то Декстеры станут хозяевами самого красивого особняка в Нью-Йорке и каждый сочтет за честь у нас побывать! Увидишь, каким будет вестибюль! Весь из мрамора, с великолепной, изящно изогнутой лестницей... Арчи уже сделал несколько набросков кованых перил, таких же, как в отеле Ламбер в Париже...
Люсиль почти без умолку проговорила о будущем доме весь обед, не дав другим вставить ни слова. Виктор молча слушал, а когда Уинстед ушел, зажег очередную сигару, которых с каждым днем выкуривал все больше и больше, выдохнул дым и посмотрел на другой конец гостиной, где сидела его жена, поглощенная чтением свежего номера «Городских пересудов» — детища полковника Манна, сомнительного журнальчика, специализировавшегося на светских сплетнях.
— Отдаешь ли ты себе отчет, — сказал Виктор, — что ставишь себя, как, впрочем, и меня, в глупое положение?
Она отложила журнал:
— В глупое положение? Каким образом?
— Строя этот претенциозный дворец. Понимаешь, Люсиль, я люблю тебя — полюбил с того самого момента, как увидел, но мне известны твои недостатки. Ты спишь и видишь, как бы добиться успеха в обществе.
— Ну и что? Разве в этом есть что-то дурное?
— Да. Хотя бы потому, что ты впустую тратишь время. Люди, на которых ты хочешь произвести впечатление, просто пустоголовые снобы.
— Вот как? Тогда с кем прикажешь водить компанию? С твоими итальянскими друзьями? Может быть, ты хочешь, чтобы я растолстела и начала готовить спагетти?
Виктор щелчком сбросил пепел с сигары и усмехнулся:
— Отличный способ посмеяться надо мной. Нет, готовить спагетти от тебя не требуется, я только хотел предупредить: не все то золото, что блестит. И еще: да, я действительно думаю о деньгах. Ты хотя бы в общих чертах представляешь себе, во что обойдется этот дом?
— Виктор, я не прошу тебя за него платить, я сама достаточно богата, чтобы построить дом по своему вкусу и обставить его красивой мебелью. Думаю, мне не придется прибегать к твоей помощи. К тому же если бы ты любил меня, как говоришь, то радовался бы, что исполняется моя мечта.
— Разумеется, я рад этому и хочу, чтобы ты была счастлива! Но не понимаю, почему ты не можешь быть счастливой с тем, что у тебя есть? Я люблю наших детей, но, похоже, они наскучили тебе...
— Знаешь, я тоже люблю детей, но мне неинтересно смотреть, как Дрю учится ходить, неинтересно отучать Лорну от дурной привычки сосать палец. В мире множество гораздо более любопытных вещей. Тебе легко насмехаться над светской жизнью, но чем еще мы, женщины, можем заняться помимо воспитания детей? Вы, мужчины, управляете миром и думаете, что мы должны падать в обморок от счастья, когда мужья приходят с работы и торопливо чмокают нас в щеку. У меня есть голова на плечах, я хочу от жизни большего. Кругом полно блестящих мужчин и женщин, и я намерена с ними познакомиться. Но для этого требуются соответствующие декорации, значит, нужны деньги. Они у меня есть, и я собираюсь заплатить положенную цену. И предупреждаю тебя, Виктор, тебе не удастся мне помешать.