Веления рока

– У тебя никак понос, касатик. Мало ли бывает. Надо обя– зательно пенталгину выпить. Сейчас я принесу, выпьешь – и сразу пройдет.

Опираясь на свою палку, она пошмыгала. Пришла в дом, и забыла, зачем пришла. Стояла, стояла, так и не вспомнила.

х х х

В то время, когда Дыба направился к дому старушки, Эрудит и Генка продолжали сидеть у окна и следить за ним.

– Я пойду посмотрю, куда он намылился, – сказал Генка.

– Не спеши, – остановил его Эрудит, – пусть отойдет подальше.

Только спустя минуту, Генка вышел со двора и медленно пошагал за Дыбой. Вернувшись, рассказал Эрудиту, что тот остановился возле дома бабы Дуни, о чем-то поговорил с ней, и они вместе пошли на ее огород. Эрудит не понял, что задумал Дыба, его лицо застыло в напряжении. Он был уверен, что Дыба потерял терпение и, сообразив, что все равно ничего у него не выйдет, решил покинуть хутор. На это Эрудит и рассчитывал, пытаясь избежать встречи с ним. «Значит, не судьба».

За огородами по кустарникам и бурьяну Эрудит скрытно пробрался до подворья бабы Дуни и нырнул в малинник, который густо расползся по саду, заняв почти треть участка. Прополз два-три метра и сквозь торчащие вперемешку шелушащиеся и сочно-зеленые основания веток малины увидел Дыбу, который орудовал лопатой. «Ни хрена себе,– поразился увиденным Эрудит, – Дыба тимуровцем стал! Можно было чего угодно от него ожидать, но только не этого. Что бы все это значило? Если ему потребовались деньги, он нашел бы другой способ раздобыть их. Зарабатывать деньги – не в его правилах. Но вот же, он копает? Как это понимать?» И тут Эрудиту все стало ясно. Теперь он понял, чего Дыба искал в его огороде. «Значит, он потерял деньги и теперь устроил спектакль, чтобы ограбить бабу Дусю».

Дыба копал землю, поглощенный тревожным ожиданием, и с предельным вниманием держал в поле зрения окружающую его местность. Хотя прошло уже много времени, и ничего подозрительного не замечал, он все же был уверен в удачном исходе своего плана, в котором, казалось, заключался весь смысл его жизни. И вот справа, в центре малинника, несколько высоких веток шелохнулись. Он краем глаза стал наблюдать за ними – больше ни одного движения. Но каким-то звериным чутьем ощущал, что на него кто-то смотрит. Вдруг ветки снова шелохнулись. И из его груди чуть не вырвался насмешливо-восторженный возглас: «Все, получилось! Фокус удался!» Он не сомневался, что в кустах затаился именно Эрудит.

Два недруга следили друг за другом, как заигравшиеся котята, когда они, внезапно разбежавшись по сторонам, опасливо выгибаются и готовятся к нападению. Это взаимное наблюдение Дыбе показалось забавным, занимательным. Он ощущал свое превосходство, предвкушал победу, и у него даже возникло желание потешиться, окликнуть Эрудита, подшутить над ним. Однако уже в следующее мгновенье внутри его со зловещим вожделением возбуждалась волна взлелеянной мести. Он обуревал злобными чувствами. Но казался всецело погруженным в работу, равнодушным ко всему, его взгляд с видимым безразличием переходил от грядки на старый дощатый сарай, который стоял в пяти шагах от него.

Спустя минуту, он воткнул лопату в землю, с выразившейся на лице досадой чуть пригнулся и, взявшись руками за живот, нетерпеливо пошел за сарай. Эрудит, решив, что Дыбу позвало продолжить свои приседания, выбрался из кустов, выдернул из земли лопату и последовал за ним. Заглянул за угол сарая и удивился – там никого не было. Дыба тем временем обошел вокруг сарая и, оказавшись сзади Эрудита, с ножом в руке бросился на него. Но удача оказалась не на стороне Дыбы – задев нагой за что-то торчащее из земли, он споткнулся и рухнул пластом. Эрудит резко обернулся, увидев на земле Дыбу, от внезапности вздрогнул, но спокойно произнес:

– Опаньки! Что ж ты так-то? Надо бы поаккуратней. – Затем, наклонился и с издевкой спросил, – Не ушибся?

Дыба хотел вскочить, но Эрудит со всего маху ударил его ногой. Подождав, пока он очнется, занес над головой лопату в положении секиры. Дыба заслонился рукой и дико завопил:

– Не-е-т! Не руби! Не надо! Не руби!

– Тебе не кажется, что ты загостился? Нож-то выбрось!

У Дыбы затряслась челюсть, он кинул в сторону нож и снова завопил:

– Пощади! Пощади!

– Слушай, урод, тебя сюда никто не звал. Чего ты в нашем хуторе ошиваешься? А? – спросил Эрудит, переводя дыхание. И вдруг пришел в ярость. – Отвечай, когда тебя спрашивают!

– При этом обрушил сокрушающий удар кулаком по его голове. Дыба изогнулся, чтоб вскочить, но Эрудит со всей силы несколько раз стукнул ногой по его груди, как по футбольному мячу. – Это тебе за Ахтыма Гыргенова, – рассвирепев вконец от злости, прокричал он.

Дыба скорчился и, пытаясь вздохнуть воздуха, судорожно открывал рот, его исказившееся от боли лицо посинело, а без того выпученные глаза вылезли из орбит еще больше. Эрудит знал, что эти удары могут оказаться смертельными. Подняв с земли нож, он нервно топтался на месте и смотрел на Дыбу как на бешеную собаку, которую нельзя вылечить, которую можно только убить. Он испытывал нестерпимое желанье отомстить за Ахтыма Гыргенова и с трудом сдерживал себя.

Прошло несколько минут. Дыба, казалось, лежал бездыхан– ный. Наконец, схватил ртом воздуха и пошевелился.

– Ожил, мразь, – процедил, взглянув на него, Эрудит. Пролежав еще некоторое время без движения, Дыба со стонами перевернулся на бок, поднялся и, не взглянув на Эрудита, поплелся в сторону улицы, ухватившись руками за грудь и, сильно хромая. Вероятно, споткнувшись, он повредил ступню. Изо рта его текла кровь.

– Запомни, уродина, еще раз объявишься здесь, вот этой лопатой сниму черепок, как кочан капусты, – внушительно выкрикнул ему вслед Эрудит.

Дождавшись, когда Дыба скроется из поля зрения и, немного успокоившись, Эрудит потер руки и стал копать, завершая начатую Дыбой работу. Он срезал плоский слой земли, вдавливая лопату на полный штык и, повернув ее ребром, два-три раза легко ударял. Рыхлый ком рассыпался. Земля была мягкой, не утоптанной, копать ее было легко и приятно.

х х х

Превозмогая невыносимую боль в груди и с трудом передвигая ноги, Дыба шел в сторону Сала. Его мучила жажда. Подойдя к реке, он припал к воде и с жадностью пил. Еле поднялся и стоял, кое-как удерживая равновесие, ощущая во рту струившуюся кровь, ее тошнотворный привкус. Вдруг увидел лодку, она была от него метрах в ста, не более. «Вот оно, мое спасение, – подумал он. – Только бы хватило сил добраться, влезть в нее и оттолкнуться от берега, а течение само унесет меня». Но идти он больше не мог. «Неужели это все? – пронзила его ледяная дрожь, – Нет, я не должен умереть». Но в какой-то момент ему показалось, что о том, жить или не жить – думать уже бессмысленно, смерть неотвратима, костлявая рука впилась в его горло и больше не отцепится, будет давить до тех пор, пока не сдавит окончательно. Ему казалось, что та жизнь, когда он был здоровым, крепким и сильным, была не час назад, а в далеком ярком и радостном сне, теперь сон этот исчез, и его никогда не вернуть. Дыбу охватил ужас, из груди его вырвался надрывный стон. Он почувствовал головокружение, боясь упасть, опустился на илистый песок и лег. Лежал совершенно неподвижно, ощущая тяжесть своего немеющего тела, и ждал, пока утихнет боль. Он говорил себе, что все это ерунда, еще немного – и станет легче.

По небу плыли облака, в разорванную в них дыру лился золотой солнечный свет. Откуда-то донеслось требовательное мычание коровы, а следом – сердитый лай собаки. «Больше ждать нельзя, надо ползти к лодке, – решил он. – Буду плыть по течению, кто-то заметит и спасет». Намерившись осмотреться, нет ли кого поблизости, он перевернулся на живот, приподнял голову. Невдалеке брело стадо коров, за которыми, перевесив через плечо длинный кнут, шел вялой походкой пастух. Дыба смотрел на него с надеждой в глазах и попытался позвать его на помощь, но крикнуть не смог; ощутив, как в легкие что-то вонзается, он уронил свою голову на вытянутые вперед руки. Через минуту, преодолевая тяжесть тела, которое почти совсем онемело и сделалось непослушным, он из последних сил пополз к лодке. Ему хотелось вздохнуть всей грудью, но каждый вздох и каждый выдох причиняли адскую боль, адское страданье. Расстояние до лодки сокращалось медленно. Наконец, вытянутой рукой он ухватился за веревку, снял петлю с железного штыря и, сжав ее пальцами, застыл без движения. Собравшись с последними силами, стал толкать лодку плечом и толкал ее до тех пор, пока сам не оказался в воде. Наклонив борт лодки, медленно, рассчитывая каждое движение, перевалился через него и упал на дно. Лодка пошатнулась, течение ее развернуло и увлекло за собой.

Пастух не обратил внимания на уплывающую лодку и продолжил свой путь за стадом. Вскоре раздался резкий хлопок пастушьей плети, послышался лай собаки.

х х х

Бабу Дуню все-таки озарило: она вспомнила о таблетках. Нашла их, вышла в огород и, увидев совершенно другого человека, чуть не лишилась чувств.

– Тьфу! Тьфу! Нечистый! – испуганно запричитала она, осеняя его крестом. – Оборотень! Нечистая сила! Сгинь! Сгинь!

Эрудиту оставалось прокопать всего несколько штыков. Оглянувшись на бабу Дуню и увидев судорожные движения ее руки, он замешкался.