Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи
Шрифт:
Но около этого же времени Метелл при поддержке Цезаря внес Во новое, еще более смелое предложение: он предложил призвать в за: Италию Помпея с его армией, чтобы воспрепятствовать в будущем ка незаконно казнить римских граждан. Это значило открыто поставить са вопрос, законно ли было осуждение сенатом соучастников Катилины, ю и открыто угрожать партии, продолжавшей злоупотреблять доносами и процессами, относящимися к заговору Катилины. Консерваторы задрожали. Верная своей миссии сеять возмущение, народная партия обвиняла тех, кто подвергался большим опасностям для защиты порядка. Она хотела официально поручить Помпею произвести государственный переворот. Катон, бывший тогда народным трибуном, один решился наложить свое veto утром того дня, когда закон был поставлен на обсуждение в комициях. Цезарь и Метелл приказали банде негодяев прогнать его ударами камней. Консерваторы, возбужденные их примером, побежали также за людьми и возвратились вовремя, чтобы прогнать Цезаря и Метелла, прежде чем закон был вотирован. Вопрос на время был решен. Но сканадал был слишком велик и еще увеличился, когда Метелл, угрожая отомстить за себя, уехал из Рима, чтобы вернуться к Помпею.
Сенат, где все же было много умеренных, не мог сопротивляться настояниям реакционной котерии и отрешил Метелла и Цезаря. Но последний так хорошо сумел представить себя в качестве жертвы знатных, что мятежная чернь взволновалась, и сенат, еще более боявшийся мятежей, чем реакционеров, был принужден восстановить его должности. [600] Вожди консервативной партии были раздражены и попытались вмешать его в процессы, начатые против соучастников Катилины. Но пыл черни так возрастал, [601] что сам Катон, чтобы успокоить его и расположить к консервативной партии, предложил увеличить распределение хлеба народу на сумму приблизительно до 7 миллионов, увеличив вместе с тем число лиц, имевших на нее право. [602]
600
Dio, XXXVII, 43; Plut. Cic, 23; Suet. Caes., 16, 17; Plut. Cato U., 26–29.—
601
Plut. Caes., 8.
602
Plut. (Cato U., 26) помещает этот закон до предложения Метелла, что маловероятно. Только после этого скандального предложения Катон мог быть побужден внести закон, столь противоположный его идеям. См.: Lange. R. А., III, 258.
Борьба, происходившая с 70 г. до заговора Катилины, была забыта; начиналась новая. За год политическое положение совершенно изменилось, и это глубокое изменение имело громадную важность, особенно для двух лиц: Помпея и Цицерона. Знали, что Помпей готовится к возвращению, и все спрашивали себя, какую роль будет он играть в этой борьбе. Консерваторы казались очень обеспокоенными, утверждали, что он воспользуется своей армией, чтобы заставить провозгласить себя диктатором и разрушить республику. И однако, как ни трудно было даже для самых умных людей посреди политической борьбы действительно узнать лиц, которых ненавидели просто в качестве врагов своей партии или которым удивлялись как ее борцам, никто не боялся, что Помпей по возвращении с Востока сделается новым Суллой. Он, напротив, обдумывал в этот момент проект примирения с консерваторами. Помпей был настоящий крупный вельможа старого рода, превосходный и умный дилетант в искусстве, в литературе, в науке, в политике, на войне, как это встречается в знати в цивилизованные эпохи. Но он не имел ни упорства Красса, ни пылкого воображения и энергии Лукулла, ни глубокого ума Цезаря. Поверхностный изменчивый ум его не имел глубоких страстей; честолюбивый и гордый, он не был ни жестоким, ни ненасытным; ловкий и хитрый, он, однако, был обманываем деятельными интриганами и смущался от необычайных событий. Он не был ни злым, ни жестоким, но холодным эгоистом, какими часто бывают знатные. Такой человек по природе был умеренным консерватором, а не революционером. В молодости он был пылким и горячим участником междоусобных войн. Потом его успехи сделали из него трудноудовлетворимого интригана, из честолюбия примкнувшего к народной партии, но он кончил, получив полное удовлетворение, насытив все свои желания славы, могущества и богатства. [603] При своем возвращении в Рим он был, благодаря своим великим предприятиям, самым знаменитым из всех генералов; самым богатым благодаря огромным собранным и отдаваемым под проценты капиталам; самым могущественным по причине личных обязательств, которые с ним заключили столько восточных царей. Но после удовлетворения своего громадного честолюбия его аристократический и консервативный темперамент снова выбился наружу. Он ненавидел теперь мятежную и вульгарную римскую демагогию, и его отвращение еще увеличилось, когда он узнал об интригах Красса, о прелюбодеянии, в котором обвиняли его жену Муцию и Цезаря, и о скандалах, вызванных Цезарем, сделавшимся вождем римской сволочи. В то время как масса людей боялась, как бы он не задумал самые честолюбивые проекты, он просто занимался тем, чтобы не испортить свой триумф и не оскорбить кого-нибудь. В своих письмах к сенату он ничего не говорил о деле Катилины. [604] Он думал развестись с Муцией и вступить в какой-нибудь новый брак, который подготовил бы его примирение с консерваторами. [605] Он мечтал выиграть время и собрать в своем царском путешествии через Грецию свою последнюю и самую богатую жатву удовлетворенного самолюбия. Таким образом, он отправился на Лесбос и освободил Митилену, чтобы угодить своему любимцу Феофану, уроженцу этого города. Там он удивлялся прекрасному театру и составил проект выстроить подобный, но еще более обширный, в Риме. [606] Из Лесбоса он направился в Родос, где видел Посидония, историка-философа, которому так удивлялись римляне, и роздал деньги профессорам; [607] потом он возвратился в Эфес, куда собрались армия и флот. Консерваторы могли бы найти союзника в том, кого они боялись как самого величайшего врага.
603
См. об этой перемене в характере Помпея прекрасную главу у Диона (XXXVII, 23), которая, мне кается, извлечена из Тита Ливия.
604
Cicero. F., V, 7.
605
Plut. Cato U., 30.
606
Plut. Pomp., 42; Velleius, II, XVIII, 42.
607
Plut. Pomp., 42.
Напротив, они не нашли энергичной поддержки в Цицероне, которого имели право рассматривать до сих пор как одного из своих вождей. Заговор Катилины был главным фактом жизни великого писателя, потому что отметил глубокое изменение в его характере. До сих пор он был умеренным, экономным человеком, который не любил ни могущества, ни роскоши, заботился только о своей литературной славе и скорее принимал, чем искал важных государственных должностей. Со времени заговора гиперболические похвалы, преувеличенное удивление всадников и даже знати, обычно столь гордой с homines novi, великие почести, оказанные ему, — между прочим титул pater patriae, — словом, все преувеличения, следовавшие за подавлением малоопасного мятежа, которым предавались все боявшиеся или желавшие эксплуатировать страх других, опьянили его. Он окончательно убедился, что он великий политический человек; идея величия начала возбуждать его дух; он не довольствовался более ни литературной славой, ни скромной жизнью, которую вел до сих пор. Как раз в этот год, в то время как борьба партий становилась все упорнее, он совершил самую крупную ошибку своей жизни, купив у Красса за огромную сумму в 3 500 500 сестерций громадный дом в Палатине. [608] Он хотел владеть жилищем, более достойным его нового положения, чем старый и скромный дом его отцов; но у него не было нужных денег и, чтобы достать их, он должен был, отступив от своего строгого соблюдения закона Цинция, просить друзей, которых он защищал, одолжить ему большие суммы, конечно, без процентов, и занимать деньги у большого числа лиц. Один из его клиентов, II. Сулла, одолжил ему два миллиона сестерций. [609] Правда, он рассчитывал для уплаты долгов на своего товарища Антония, бывшего тогда в Македонии. Уступая ему свою провинцию, он условился, что Антоний отдаст ему часть добычи, которую принесет ему война. [610] Но он заключил огромный заем с очень неверной возможностью уплатить его и допустил ту же ошибку, что и Цезарь, связав свою личную свободу цепью, которую ему никогда не удалось разорвать. Однако если усиливалось его честолюбие, то его энергия не возрастала пропорционально ему; и в то же время, как он заключил долги и думал сохранить в республике исключительное положение, занятое им в конце его консульства, он скрывался, предоставляя другим защищать свое дело, не осмеливаясь решительно стать на сторону консерваторов. Народная партия еще уважала его за его нападения на консерваторов, и, может быть, своей инертностью он надеялся сохранить если не прошедшее удивление, то по крайней мере известный престиж у нее. Итак, он оставался бездеятельным и в то время, как партии являлись за властью на форум, ограничивался повторением при всяком удобном случае о заслугах и славе его консульства, рассчитывая даже написать его историю на греческом языке.
608
Cicero. F., V, 6, 2; Velleius, II, 14.
609
Aul. Geli. N. A., XII, 12.
610
Об этой интриге можно дать себе отчет, читая письма Цицерона к Аттику (I, 12, 13 и 14), где Тевкр, конечно, имя, данное Антонию; ср. письма Ad. Fam., V, 5 и 6. См.: Drumann. G. R., I2, 394; V, 428.
В середине 62 г. Помпей был готов покинуть Азию. Но прежде чем сесть на корабль, он распределил награды своим товарищам по оружию: всякий солдат получил по 6000 сестерций, т. е. около 1500 франков, центурионы и трибуны получили еще большие суммы, так что общая сумма равнялась приблизительно семидесяти пяти миллионам франков. Его генералы получили шестьсот миллионов сестерций; предполагая, что их было 25, получим, что каждый из них имел сумму, равную приблизительно миллиону франков; щедрая награда за столь малоопасные кампании, продолжавшиеся только четыре года. [611] Наконец, он отплыл в Грецию со своей армией. Он направился сперва в Афины, где проводил время, слушая философов, и предложил 50 талантов для реставрации наиболее красивых зданий. [612] Из Афин он послал своей жене Муции письмо, в котором объявлял ей о разводе. [613] Затем, сев на корабль, чтобы отправиться в Италию, он к концу года высадился в Брундизии.
Консерваторы трепетали, думая увидеть приезд демократического Суллы, и Катон рассчитывал покинуть Рим вместе со своей фамилией. [614]611
Appian. Mithr., 116; Plin. Н. N., XXXVII, II, 16. — Мне кажется, следует из места Аппиана, что 100 миллионов сестерций, о которых говорит Плиний, не входят в 16 000 талантов (384 миллиона сестерций), розданных солдатам.
612
Plut. Pomp., 42.
613
Ibid.; Cicero. A., I., XII, 3.
614
Plut. Pomp., 43.
В Риме в первых числах декабря, в то время, как с беспокойством ожидали прибытия Помпея, разразился громкий скандал. [615] Жена Цезаря, Помпея, имела связь с Клодием, возмутившим легионы Лукулла. Клодий был один из тех дегенератов, которые иногда встречаются в знатных фамилиях в последней степени их падения. С слабой и почти женственной внешностью, [616] с движениями и вкусами женщины (ходить в женских платьях было для него одним из величайших удовольствий), [617] он был так развращен, что находил удовольствие только в скотских наслаждениях. Откровенный и бесстыдный в своих пороках, необузданный и страстный в своих личных влечениях, он был скорее искусен в мелкой злобной борьбе, чем в разработке какого-либо обширного проекта, и слишком ненормален и неуравновешен для того, чтобы последовательно идти к какой-нибудь разумной цели, кроме ежедневного и ежечасного удовлетворения своих отвратительных страстей. [618] В Риме ходил слух, что он соблазнил одну за другой всех своих трех сестер, [619] и теперь, зная, что Помпея в качестве жены претора должна была руководить церемониями в честь Доброй Богини (Bona Dea), на которых могли присутствовать одни женщины, он возымел фантастическую мысль иметь в это время с ней свидание, но был открыт. Такое скептическое и неверующее общество должно было бы смеяться над этим скандалом, тем более, что не было недостатка в важных делах, которыми оно могло заняться.
615
Lange. R. A., III, 261.
616
Plut. Caes., 10; Plut. Cic, 28; но ср.: Drumann. G. R., II, пр. 82.
617
Cic. De Наr., resp. XXI, 44.
618
Ср.: Lombroso. L'Uomo delinquente, t. II, eh. 1 и 2 и всю психологию человека с извращенными моральными чувствами.
619
Plut. Cic, 29.
Страх, причиненный прибытием Помпея, правда, начинал пропадать. Высадившись в Брундизии, он, к радости и великому изумлению консерваторов, распустил свою армию и приближался к Риму с небольшой свитой, чтобы просить себе триумфа. Тревожные известия шли из Галлии: аллоброги восстали и опустошили часть Нарбонской Галлии, [620] которую сенат, всегда слабый и нерешительный в своей внешней политике, с некоторого времени предоставил самой себе.
620
Dio, XXXVII, 47, 48.
Гельветы, участвовавшие в нашествии кимвров и тевтонов и поселившиеся вокруг Женевского озера, были тревожимы свевами и хотели выселиться на берега Океана, перейдя через римскую провинцию. [621]
Но консервативная партия, пренебрегая всем, хотела заниматься только Клодием, и дело принимало трагический оборот; должно было не только наказать ужасное святотатство, но новым примером, так как пример Катилины не был достаточен, подавить дерзость этой молодежи, обещавшей сделаться еще более мятежной и еще более распущенной, чем предшествующее поколение. Сенат обратился за советом к коллегии понтификов, чтобы узнать, составляет ли поступок Клодия святотатство. Коллегия ответила утвердительно, [622] и сенат поручил консулам 61 г., Марку Пупию Пизону и Марку Валерию Мессале, предложить закон, устанавливавший процесс и назначавший специальный трибунал для суда по такому тяжкому преступлению. [623] Предложение о чрезвычайном суде, сделанное в то время, когда народная партия ежедневно протестовала против незаконного осуждения сообщников Катилины, казалось вызовом для этой партии, и она тотчас взяла Клодия под свое покровительство. Началась горячая агитация против этого закона, возбужденная народным трибуном темного происхождения Квинтом Фуфием Каленом, желавшим заставить говорить о себе. Из мести консерваторы упорствовали в предъявлении обвинения в святотатстве. Галантное приключение Клодия вызвало, таким образом, в начале 61 г. настоящую политическую свалку, в которую принуждены были вступиться самые выдающиеся люди.
621
Caes. В. G., I, 2.
622
Cicero. А., I, XIII, 3.
623
Ibid., 2.
Цезарь, намеревавшийся отправиться в свою провинцию, в Испанию, должен был отсрочить свой отъезд. Но он воспользовался скандалом, чтобы развестись с Помпеей, аристократическое родство которой было для него скорее вредно, чем полезно, теперь, когда он был в открытой войне с аристократической партией. Помпея искали обе партии, и, несмотря на все свои протесты, он был принужден сделать заявления, которые по их двусмысленности были благоприятны скорее для консерваторов, чем для народной партии. [624]
624
Ibid.
Сам Цицерон не мог остаться в стороне; он был увлечен далее, чем хотел, необычайной интригой Клодия. Последний, чтобы получить его поддержку, попытался соблазнить его второй из своих сестер, женой Квинта Метелла Целера, [625] имевшей очень дурную репутацию. Говорили, что она приобрела себе сад на берегу Тибра, в том месте, где купались молодые люди, и ей приписывали бесконечное число любовников. Но вмешалась жена Цицерона, Теренция, и, осыпая своего мужа упреками, принудила дать ей для восстановления домашнего мира самое большое доказательство верности — выступить на защиту судебного закона против Клодия. [626] Последний в бешенстве напал на Цицерона за его поведение в деле Катилины и, коварно намекая на утверждения, сделанные Цицероном в сенате, назвал его «человеком, который все знает». [627]
625
Plut. Cic, 29; Cicero. ., I, XIV, 2.
626
Plut. Cic, 29.
627
Cicero. ., I, XIV, 5.
Это нападение началось в тяжелый для Цицерона момент, ибо у него были тогда другие поводы для беспокойства и печали. Антоний не только ничего не присылал ему, но так как он был разбит в экспедиции против дарданцев, то в Риме хотели даже его отозвать, и Цицерон должен был вмешаться, чтобы сохранить за ним его командование. [628] Но соглашение, заключенное Цицероном со своим товарищем, было разглашено. Народная партия стала нападать на него; требовали, чтобы всадники пожертвовали им за осуждение соучастников Катилины. Нападки Клодия в этом состоянии раздражения и беспокойства довели его до отчаяния, и он бросился, чтобы отомстить за себя, в самую середину свалки. Закон был утвержден, но с благоприятными для Клодия изменениями, предложенными Каленом. Красс, теперь немного успокоившийся, был готов войти в новые политические интриги и под влиянием Цезаря согласился дать денег на подкуп судей. Консерваторы, со своей стороны, приготовили против Клодия самые позорящие обвинения. Когда начался процесс, Клодий бесстыдно отрицал, что был на празднике Доброй Богини: человек, которого захватили тогда, был не он; его самого в тот день даже не было в Риме. Цезарь, спрошенный в качестве свидетеля, отвечал, что ничего не знает. [629] Лукулл объявил о связи Клодии с ее братом; [630] но самое тяжелое показание сделал Цицерон, заявив, что Клодий в тот день был в Риме и что он видел его у себя в доме за три часа до святотатства. [631] Все считали осуждение несомненным. Однако золото Красса оказалось сильнее истины. Клодий был оправдан, к великой радости народной партии и к великому стыду для консерваторов.
628
Ibid., I, 12, 13, 14; F., V, 5 и 6.
629
Plut. Caes., 10.
630
Cicero. Pro Milone, XVII, 73; см.: Drumann. G. R., II, 382, пр. 67.
631
Val. Max., Vili, V, 5; Cicero. ., I, XVI, 4.