Величья нашего заря. Том 1. Мы чужды ложного стыда!

Но Валентину сейчас было даже интересно. Мадам Ляхова ему нравилась, был в ней особый аристократический шарм, который напрочь отсутствовал и у Татьяны, и у всех остальных женщин «Братства», за исключением, может быть, Ларисы. Даже Ирина при всех её статях и совершенстве тут не тянула – её ведь как советскую девушку конца шестидесятых годов готовили, а не для Пажеского корпуса, как его самого.

Хотелось посмотреть, не дрогнет ли что в её лице, когда она узнает, что имеет дело с монстром своего рода, выведенным «в пробирке» неизвестно из какого материала. Тут ведь нужно учитывать ещё и то, что в её мире репродуктивная биология и медицина делали только самые первые шаги.

Но нет, ничего, разве только любопытства в глазах прибавилось. Надо же, казался нормальным человеком, а оказалось – гомункулюс какой-то.

– Размножаться, значит, вы тоже можете? – только и спросила она, теперь уже Лихарева слегка ошарашив.

– Да, а к чему ты спрашиваешь?

– Чтобы знать. А почему тогда ни у кого из вас нет детей?

– Кого – вас? Ты только меня и Ирину знаешь. Остальные в «Братстве» – совсем обычные люди. У меня дети, наверное, есть, и не один. Я в этом вопросе никогда себя не сдерживал. А Ирину… У неё и спроси, если смелости хватит…

Он хотел сказать проще – «нахальства», но в последний момент смягчил выражение.

– А меня это как раз не касается. Я и сама такая. Знаешь, движение недавно появилось, «чайлдфри» называется… Ну, это когда женщины сознательно не желают иметь детей, поскольку беременность и прочее лишают их истинного равноправия…

Лихарев о таком слышал, но это очередное извращение возникло и приобретало всё большую популярность совсем не в реальности Майи. Впрочем, сейчас всё так перепуталось, люди, даже самым краем прикосновенные к «Братству», смотрели фильмы, читали книги из самых разных параллелей и времён и сами то и дело попадали в «параллели». Оно, может, и к лучшему, чрезмерная открытость нередко способствует сохранению тайн куда лучше, чем зверски-серьёзная упёртость секретчиков, со всех сторон огороженная уголовными статьями, допусками и «подписками о неразглашении». На собственном опыте Валентин в этом убедился.

А Майя расспрашивала его об интересных для неё деталях, потому что окончательно решила для себя стать полноценной участницей этого увлекательного «карнавала». Ну, как в прежние времена в Европе или сейчас в Бразилии – на несколько дней улицы и площади городов превращаются в нечто невероятное и загадочное, где не действуют прежние законы и правила морали, и люди ведут себя… Ну, не так, как весь прошлый скучный год и такой же будущий. И она представила, будто вокруг этот карнавальный, бесконечный, непостижимый город, в то время как сама она пребывает, заточённая, в тесной комнате с наглухо зашторенными окнами. И неважно, как отнесётся к её желаниям Вадим. Поймёт – хорошо, нет – ему же хуже. Своим идеалом она сейчас видела Ларису – красивую, сильную, независимую, умную, необузданную в желаниях и крайне рассудительную, когда в этом есть необходимость. Тем более уж она, как окончательно подтвердил Валентин, полностью земная женщина, никаким образом не «инкубаторская».

– Но должно же в вас присутствовать и что-то такое, нечеловеческое? – продолжила она расспросы с лёгким замиранием сердца. Интересно до невозможности и страшновато в то же время. Этакие новые Маугли, воспитанные негуманоидами. Она и раньше имела возможность несколько раз убедиться в необыкновенной физической силе довольно изящно сложенной Ирины и невероятной быстроте реакции и иных сверхспособностях самого Лихарева. Но избегала касаться этой темы.

– Да ничего такого, – Валентин понял смысл интереса девушки [44] . – Всё по науке. Просто доведённые до физиологического предела возможности абсолютно здорового человеческого организма. «Сотку», скажем, за девять-ноль суперспринтер в ближайшие лет двадцать пробежать сможет, а я и сейчас могу. А быстрее уже строение организма не позволяет. То же и с мышечной силой. Ограничивается только прочностью костей и связок. Выносливость – как если бы постоянно на фенамине или кокаине существовать. Индейцы колумбийские листья коки постоянно жуют и за сутки по горам с грузом больше проходят, чем наш горноегерский спецназ. Правда, до тридцати редко доживают. Тут нам без гомеостатов никуда. Или живи, как все, или от нервного и физического истощения сгоришь в неделю.

44

Как-то так сложилось последнее время в России, что даже мать двоих детей в возрасте уже и за тридцать прилично стали называть «девушкой», и не только в личном общении, но и за глаза, хотя совсем недавно это слово имело одно, вполне конкретное значение. Равнозначное официальному (в документах указываемому) дореволюционному «девица».

– Да, очень интересно, – сказала Майя. На самом деле, это же ужас как классно! На вид – ничем не примечательная барышня (тут она слегка пококетничала сама с собой), а по скорости – гепард (или – гепардиха), по силе – горилла, по реакции – южноамериканский паук. И никто не догадывается, а догадается, поздно будет.

– И с нами, взрослыми, такое можно проделать? На пароходе Наталья Андреевна показывала нам, как внешность менять. А дальше?

– Можно. На универсальном гомеостате можно полную реконструкцию пройти. Но тогда уже нужно ручной постоянно носить или непрерывно самоконтроль поддерживать. Забудешься, захочешь с земли на крышу, как кошка запрыгнуть, и пожалуйста – мышцу, да не одну, вместе с куском кости оторвешь сама себе…

– Ладно, это ещё не сегодня будет, – усмехнулась Майя и вдруг спросила: – А почему ты со мной только сейчас откровенничаешь, а до этого два года ваньку валял?

Лихарев сейчас смотрел на Майю какими-то другими глазами. Всё время знакомства он воспринимал её только как жену одного из младших «братьев», и никаких особых, мужских эмоций она у него не вызывала. Как, впрочем, и Лариса тоже. Ту он скорее остерегался, как разумный человек остерегается пусть и прирученную, но всё же от природы дикую пантеру. Да Лариса и сама культивировала у окружающих этот образ. А сейчас он почувствовал, что ещё немного, и эта станет почти такой же. Не многовато ли на одну компанию? Хорошо, что теперь они окончательно «в одной лодке», остерегаться никого не нужно, даже наоборот.

И одновременно Валентин почувствовал к Майе нечто похожее на внезапное влечение. Раньше ему вполне хватало одной Эвелин и для души и для тела. А сейчас вдруг представилось…

– Какого такого я ваньку валял? – взял себя в руки Валентин. – Ты мне кто была? Случайная, хотя и хорошая знакомая. Не больше. Ты ведь со мной не делилась, даже в подходящей обстановке, своими семейными, а тем более внесемейными тайнами? Я вот, признаться, не знаю, осталась ты в штатах прокурорской «генеральной инспекции» или выбыла «по семейному положению».

Лихарев посмотрел на неё с замаскированной, но не так, чтобы она была совсем незаметна, усмешкой.

У Майи слегка загорелись щёки. Сама по себе «Генеральная инспекция Российской императорской Верховной прокуратуры» была весьма засекреченным подразделением, де-юре не существующим, и о причастности к ней Майи, дочки Генпрокурора, по собственному классному чину – титулярному советнику Бельской, из всех входивших в круг её знакомств знал только муж и в какой-то части – Тарханов. Ну, генерал Чекменёв, само собой, но тот вообще знал в Империи всё и всех. Для всех прочих она была лишь кавалерственная дама (что ощутимо выше) Ляхова.

Но откуда об этом знать Лихареву? Майя действительно, выйдя замуж, была переведена в «резерв второй очереди», и два года о ней в «конторе» никто и не вспоминал, на другой уровень она перешла, и по отцовской должности, и по мужу.

– Кто тебе сказал? – и тут же прикусила язычок. Однако Валентин не стал задерживаться на этой будто бы случайной проговорке. Намекнул на степень своей осведомлённости – и достаточно.

– А теперь, исходя из того, что мы с Воронцовым обсудили, союз у нас заключён прочный, я бы даже сказал, «аншлюс» «Братства» и нашей с Дайяной корпорации. Теперь какие-либо тайны всякий смысл потеряли, напротив, чем больше мы друг о друге и в личном плане и в, так сказать, общеобразовательном узнаем, тем успешнее наше воссоединение происходить будет. Уловила смысл?

– Да уж как не уловить. Я, признаться, очень этому рада…

– Ещё бы. Теперь уж точно твоя мечта исполнится…

– Ты какую имеешь в виду?

– А у тебя их много? По-моему, одна и есть, остальные вокруг неё, как спутники, крутятся. Жить вечно молодой и красивой, долго и счастливо, в своё удовольствие…

– И что в этом плохого, – вскинула Майя подбородок.

– Ничего абсолютно, за одним исключением – осознание реальности лично твоей, не загробной, а текущей вечной жизни ужасно отравляет жизнь повседневную. Настолько усиливает страх случайной, она же в просторечии «нелепая», смерти, что может превратить человека в вечно дрожащую тварь.