Великая Мечта

– Дружище, моя доза – полкило в день.

– Хочешь – можем зайти в магазин. Возьмем водки. Согреешься и успокоишься.

– Я в порядке...

Юра напоминал тренера, участливо бубнящего подопечному боксеру советы в перерыве между раундами.

– Думаю, тебе хватит пяти минут... Ты же не собираешься там лясы точить... Повторим еще раз?

– Хватит.

– Нет, – упрямо возразил друг. – Повторим. Вламываешься, достаешь пушку – и погнал сходу: ты чего, Сережа, все на свете перепутал? Или за кого-то другого меня принял? Ты что, решил последнее у меня забрать? А ты знаешь, как называются такие движения? А ты знаешь, как называется тот, кто такие движения совершает? Может, знал раньше, но забыл? Клянусь – я тебе память освежу в любое время! Мозги твои прочищу! А если не прочищу, то вышибу! Могу – прямо сейчас! Не веришь – давай проверим! Чего ты глазами сверкаешь? Злишься? Так ты на себя злись! Ты же сам меня на край поставил! Ты сам меня к черте подвел! Над кем ты решил поглумиться – надо мной? Отвечаю – у тебя не получится! Ни у кого не получалось – и у тебя не получится! А теперь – сядь на жопу ровно, тихо будь и слушай сюда: не дай Бог я в ближайшие полгода тебя в поле зрения увижу, или твой голос в трубе услышу, или запах твой рядом учую, или твоих псов! А через полгода – я сам тебя найду. Долг – остается за мной. Я его признаю. Но отдавать начну – когда дела налажу. И буду отдавать частями. Так, как удобно мне, а не тебе... Я все сказал. Теперь – ухожу. А ты думай, в кого ты превратился и правильно ли ведешь себя с людьми... Если по нормальному рассудить, надо бы серьезно спросить с тебя – за твои корявые жлобские ходы, за гнилые разговоры, за предъявы козлиные, за жадность, за то, что мусоров на меня навел и жену побеспокоил, – да только добрый я, и не стану с тебя спрашивать. А ты цени. И на полгода, повторяю, испарись с моего горизонта... – Юра перевел дух и улыбнулся. – Примерно так. На весь наезд – меньше двух минут. Еще пару минут – на дорогу туда, и столько же – обратно. Итого, повторяю, пять-шесть минут, не больше. Коротко объяснишь дураку, что он дурак, – и прощайся. Иди, брат.

– Постой. У меня телефон звонит.

– Не бери трубку! – выкрикнул Юра. – Плохая примета.

– Это сын.

– Ладно. Иди. Я буду ждать тебя здесь.

– Папа, – сказал ребенок. – Ты ничего не забыл?

– В смысле?

– Значит, уже забыл...

– Что именно?

– Как «что»? Мы же сегодня вечером идем в кино... Ты обещал...

Как всегда в такие моменты, раскаленный лемех стыда развалил мою душу на составные части. Действительно, было. Утром. Наобещал, идиот, с три короба. И велосипед, и поход в кино. А раз обещал – надо сделать. У нас с сыном только так. У меня всегда со всеми только так.

– Обещал – значит, пойдем.

– Когда ты вернешься домой?

– Вечером.

– А какой фильм будем смотреть?

– Сам выберешь.

– Я бы посмотрел ужасы.

– Ужасы – стало быть, ужасы.

– А ты? Что хочешь посмотреть ты?

– Слушай, мне сейчас немного неудобно разговаривать. Я перезвоню тебе минут через пять, и мы договоримся обо всех деталях. Мама с нами пойдет?

– Не знаю. Надо спросить.

– Предлагаю пойти втроем. Организуй это. Семейный культпоход по полной программе. А после – все вместе сходим в ресторан и как следует поужинаем.

– Точно! Я закажу себе чипсы и мороженое.

– А я – большой кусок жареного мяса.

– Наверное, и я тоже буду мясо.

– Тебе давно пора начать есть мясо. Ты же мужчина.

– Только мама, наверное, с нами не пойдет. Она допоздна работает.

– Жаль. Придется идти вдвоем. Без мамы.

– Тогда пока, папа. Удачи тебе. Жду тебя вечером.

– Я перезвоню, сынок...

Пока я говорил, Юра не сводил с меня внимательного взгляда, и едва телефон был выключен, он упер ладонь в мою грудь.

– Не ходи никуда.

– Это еще почему?

– Ты не готов. Я сам пойду. А ты – стой здесь. Думай об ужасах и мясе.

Прежде чем я успел что-нибудь возразить, он подмигнул мне, широко улыбнулся, кинул в рот новую пластинку жвачки и легко взбежал по ступеням.

Подступы к парадному входу банка наверняка контролировались видеокамерами. Поэтому не стоило рисковать и в очередной раз поправлять проваливающийся в трусы пистолет. Пришлось идти навстречу своей судьбе слегка сутулясь, придерживая зловещий механизм мышцами живота.

6

Он вежливо поздоровался с охранником и показал пропуск.

– Как дела?

– Нормально, – вежливо ответил секьюрити. – А у вас?

– Не твое дело. Не болтай, а давай работай. Собеседник в черном был лет на десять старше Юры и счел нужным оскорбиться.

– А ты мне не груби, – покраснев, произнес он. – И не указывай.

Юра цыкнул зубом. Он чувствовал возбуждение и наслаждался сознанием того, что может, если только захочет, тут же, начиная со входа, инициировать процесс разрушения всей этой гнилой конторы, возглавляемой гнилым человеком. И чем большее отвращение овладевало им, тем обаятельнее делалась его улыбка.

– Что значит «не указывай»?! Надо будет – укажу, расскажу и на жопу посажу, понял? Где тут лифт?

– Сам найдешь! – с ненавистью бросил оппонент.

– Ладно. Будем искать.

Пошагал дальше. Развлекаясь, подставил плечо под проходящего мимо субтильного паренька в громко скрипящих ботинках – очевидно, одного из клиентов банка, – тот жалобно, несколько по-заячьи, вскрикнул и уронил свой кейс. Рассыпались какие-то бумажки, и Юра с наслаждением наступил в них. Развязно воскликнул:

– Извините! Случайно вышло.

– Осторожней надо быть!

– Спасибо за совет. Важные документы, да?

– А как вы думаете? – возопил клерк.

– Ага. Так ежели в твоем чемоданчике важные документы – держи покрепче свой чемоданчик!

Не найдя, что ответить, паренек упал на колени и стал подбирать испещренные синими оттисками печатей листы, а Юра стоял над ним, намереваясь перешагнуть и тем окончательно унизить незнакомца. Неизвестно, что бы еще натворил гость из прошлого, – но тут подоспел я. Регбийным приемом ударил корпусом в корпус. Его восемьдесят пять килограммов сопротивлялись, но мои шестьдесят пять обладали большей кинетической энергией. Он был весел, я же – разъярен, и тем победил. Схватил за локоть, оттащил, замахал оскорбленному клерку пятерней.

– Ради Бога... Умоляю... простите... Тяжелый день... Нервишки сдали...

На мое счастье, уже приглашающе раздвигались двери лифта. Из кабины совершало исход нечто стройное, юное, благоухающее, с талантливо подкрашенными пушистыми ресницами.

– Подожди, – друг едва не хохотал, – подожди! Смотри, какая девчонка!..

– Заткнись! Заткнись! – диким шепотом заорал я, и мы сбежали с места событий, оставляя за спиной недоуменные и возмущенные лица.

Сгинь, угомонись, исчезни. В подсознание, в могилу, в девяносто первый год.

Вошел в лифт. Конечно, на пятый этаж можно – и нужно, для общей тренировки, – подняться по лестнице, но силы вдруг покинули меня. По телу пробегала крупная дрожь. Ноги подгибались.

Надо было все же опохмелиться. Зря я пошел сухим на серьезный разговор.

Впрочем, это еще вопрос – надо ли идти сухим на серьезный разговор. Мне известны случаи, когда на серьезные разговоры люди приезжали капитально пьяными, либо обкуренными, или унюханными, или даже втертыми героином. Как правило, в бригаде, подъехавшей на стрелку, все, кроме одного, были трезвы, мрачны и помалкивали, зато последний – лидер и исполнитель распальцовки – мог употреблять кайф даже и прилюдно, в процессе беседы... И ничего – разговаривали. Кстати, очень серьезно. Это первое, а второе – самые серьезные разговоры, как известно, ведутся не в офисах, в рабочее время, а ближе к одиннадцати часам вечера, в отдельных кабинетах престижных ресторанов, под обильные возлияния «Чиваса» и «Хеннесси».

Сам я четыре года назад, в сладчайшем московском мае, однажды был вызван на чрезвычайно судьбоносную беседу. Базар шел, конкретно, за триста тысяч долларов. Тогда, как и теперь, это была весомая сумма. Имелся у меня старинный должничок, некогда друг и обожаемый компаньон, Михаил Николаевич Мороз, однажды растворившийся в тонком воздухе со всеми деньгами, – и вот его разыскали и привезли в Москву. Деньги стребовать.

Понятно, я разволновался, принял душ и облекся в лучшие одежды. Мне порекомендовали сидеть в определенный час в некоем баре некоего кинотеатра; далее прибудет человек и доставит меня к месту стрелки. Ладно, сел я в назначенном месте, оправил слегка болтающийся пиджачок, заказал зеленый чай и стал ждать. В моих карманах покоилось порядка шестидесяти или семидесяти рублей наличными российскими ассигнациями, то есть около трех долларов. А разговор предстоял за триста тысяч.