Великая Ордалия

Никто из них не смог бы даже вообразить себе лучшего способа начать их священнодействие — или их пир?

Они скакали неровными рядами. Высоко, по правую руку от них, Сибавул и его обреченные всадники могли бы узреть гигантскую горловину, где расколотая челюсть Йаврега выпирала из песчаника, образовывавшего склоны Мантигола, утвердившиеся на скалах сверкающие точки и извергаемые ими вспышки пламени, расцветающие в разверзшихся ниже ущельях. Но взгляд их не отрывался от беснующейся впереди непристойной мерзости…

В каждой битве есть момент, когда встречаются взгляды, когда «они» становятся тобою, а грани жизней истончаются до предела. Некоторые говорят, что именно тогда всё и решается, что именно в этот миг, ещё до того, как обрушится первый удар, противники решают кто будет жить, а кто умрёт. Кое-кто даже считает, что сие — подлинный храм, это самое последнее сердцебиение, предшествующее ужасающему душу крику Гилгаоля, безумному грохоту Войны. От вознесшихся к небу склонов до длинного, вытянутого лезвия прибоя люди Кругораспятия вдруг умолкли, узнав этот миг, невзирая на дали и расстояния, и молча провожали взглядом кепалоров и их славный натиск, зная, что сейчас в мгновение ока они исчезнут как пылинки, сдутые из ярко освещенного места в тени и тьму.

Но вот только этого не случилось.

Наблюдавшие за Сибавулом заметили, как нечеловеческие массы сперва как бы вдавились, а потом раскрылись перед ним, дюжины, если не сотни существ в безудержном ужасе бросились прочь от его вида, переползая, прыгая, взбираясь по своим мерзким собратьям в исступленном поиске спасения. То же самое случилось и с его танами-всадниками. Копейщик за копейщиком въезжали в недра Орды, оставаясь невредимыми, нетронутыми, но повергающими наземь отставших, окружёнными кишащими в ужасе созданиями, превращающими толпы в пузырящиеся паникой дыры.

И на несколько удивительных мгновений, Орда, во всяком случае южная часть её, затихла. Кепалоры, длинным ожерельем разрывов, в сердце каждого из которых ярился вооруженный копьём, крушащий врагов всадник, вспахали клубящиеся массы, убив множество тварей, но не настолько много, чтобы толпы вновь не сомкнулись за ними, и посему казалось, что они пробираются вброд сквозь вопящее, бурное море. Мужи Ордалии мчались следом, силясь догнать их, и задыхаясь как от изумления, так и от усталости. Грута Пираг инграульский мечник с гор Вернма вырвался вперед, узрев крутящийся и вскипающий хаос, охвативший передние ряды врага. «Обееедаааать!» — возопил он громким, заунывным голосом, подражая крику своей возлюбленной матушки и взывая к своим родичам. Едва ли дюжина душ поняла, не говоря уж о том, чтобы услышать его вопль и всё же наступающие ряды взорвались смехом, радостным ликованием, прогнавшим прочь всякие колебания, последние остатки сдержанности — и тут же сменившимся рёвом безумной ярости, охватившим целые народы.

Это началось так, как начинается всегда — с немногих нетерпеливых душ, в своём буйстве и бешенстве вырвавшихся из наступающих рядов и обогнавших остальных. Один галеот даже срывал с себя на бегу доспехи и одежду и, когда он, в конце концов, набросился на врага со своим упершимся в живот, изогнувшимся фаллосом, на нем уже не было ничего, кроме сапог.

Прочие присоединялись к нему, словно мотыльки, привлеченные светом славы. Ещё и ещё — некоторые, кидаясь спасать своих обезумевших братьев, другие же, отвечая зову внезапно пробудившегося голода, вдруг разверзшегося в их чреве, словно древняя, раскрывшая пасть дыра…

Убивай! Лишь в мыслях немногих из них билось это слово, но все они следовали сему ужасающему и нехитрому ходу событий. Убивай. Убивай! Передние ряды истончались, а затем исчезали. Командиры срывали глотки, силясь восстановить в своих отрядах хоть какое-то подобие порядка.

Но отбросив прочь последние остатки дисциплины, мужи Ордалии единым существом прянули на своих врагов. Их рты источали слюну.

Саубон проследовал за своим Святым Аспект-Императором в исполинскую тень Циворала. В ушах у него звенело.

— По всей видимости, они долго готовились к моему прибытию, — объяснил Келлхус, голос его всё также пренебрегал окружающим их грохотом. Чародейские гимны Лазоревок возносились в унисон, эхом отражаясь от горизонта. Однако, лишь его слова были слышны сейчас, без труда прорываясь сквозь шум настолько чудовищный, что казалось будто он становится основой, сутью любого слуха, непрекращаюшейся молотьбой, беспрестанными ударами, крушащими зубы и кости.

— До тех пор, пока не явился Не-Бог, — продолжал Келлхус, — они не могут рассчитывать одолеть меня напрямую…

Врата, ведущие внутрь цитадели, плотоядно скалились провалом черноты, будучи давным-давно разбитыми вдребезги и превращенными в зияющий в стене пролом. Северные бастионы поросли лишайником, а вьющиеся травы оплетали мощное укрепление целиком, карабкаясь вверх и цепляясь за торчащие балки. Древние строители не признавали раствора и вся крепость была просто-напросто сложена из громадных, подогнанных друг к другу каменных глыб. Стены вздымались концентрическими ярусами — три уровня, один над другим, каждый следующий уже и выше предыдущего, а также подвергшийся большему разрушению. Могучие бастионы, несущие на своей спине выщербленные руины, увенчанные, в свою очередь, грудой развалин.

Келлхус положил руку ему на плечо. Как всегда, это показалось Саубону странным, ибо всякий раз напоминало о том, что он высок ростом. Странным и приятным.

— Не бойся за мою безопасность, старый друг.

Саубон вытянул шею, стараясь разглядеть получше разрушенную, выщербленную верхушку цитадели, темнеющую на фоне яркого неба, ибо утро уже разгоралось.

— Здесь… — произнес Келлхус, бросая взгляд на циклопическое укрепление, — Обитель огромна и пронизывает всю гору целиком, но её ось, Великий Колодец Вири, находится прямо здесь, у нас под но…

Аспект-Император резко перевёл взгляд вниз — на лежащие в руинах врата. Из их пасти внезапно изверглись дюжины шранков и, размахивая клинками, бросились к ним. Исступлённое неистовство искажало и сминало их гладкие лица.

Саубон вздрогнул так, что его кости едва не вывернулись из суставов, столь велико было потрясение. Но Келлхус, шагнув вперёд, без каких-либо колебаний встретил натиск нечеловеческих тварей, бормоча заклинания в той же мере освещавшие землю под его ногами, в которой они изжевывали душу. Создания рванулись к нему, их бледная рыбья кожа и убогие доспехи загадочно темнели в полумраке. Но не успели они воздеть свои тесаки, как вровень со свистящими в воздухе остриями из их тел изверглись фонтаны и струи, тут же разлетевшиеся облачками лилового тумана. Десятки существ почти одновременно рухнули замертво, а сердца их ещё продолжали выплёвывать из их тел жизнь, орошая землю фиолетовой кровью.

Саубон мог лишь отупело стоять, как, собственно, и Гванвё, замершая рядом с ним.

— Препояшьтесь! — воззвал ко всему отряду Келлхус, — Ибо я собираюсь разворошить это осиное гнездо…

Он произнес слова, исторгнувшиеся светом, и чудесным образом переместился прямо в ярко синее небо над древней цитаделью.

Саубон продолжал стоять, потрясённо моргая. Хоть он и испытывал отвращение к преклонению, презирая себя, принужденного прежде стоять на коленях, со столь же яростной убежденностью, с какой сам он требовал этого от остальных, ныне экзальт-генерал просто дрожал от струящегося по его венам благоговения, признательности за чудо, происходящее прямо здесь и сейчас. Он стоял здесь, Уверовавший король Карасканда, оказавшийся в стенах прославленной в древних легендах крепости, воздвигнутой на руинах подземного города из легенд ещё более древних, стоял, взирая на живого Бога, поправшего небеса…