Великая оружейница. Рождение Меча

Смилина рассказывала, что дальше делать с пластинами, сколько лет давать волшбе вызревать, а Гремислава слушала и кивала. Ей не нужно было объяснять дважды, она дело знала, всё понимая с полуслова. Не зря же Смилина считала её своей лучшей ученицей.

– Моего века тоже не хватит, чтоб сей меч выковать до конца, – молвила Гремислава, выслушав указания. – Но ничего, мне есть кому доверить его. Обещаю тебе: клинок будет передаваться в нашем роду, покуда сам род жив.

– Ну, вот и хорошо. – Оружейница коснулась плеча ученицы – впрочем, Гремислава уже давно сама была большой мастерицей.

Тепло руки Смилины сгустком светлой волшбы отправилось к сердцу северянки и отразилось в её лиловато-синих глазах.

Шёпот Тихой Рощи теперь звал её каждую ночь до нежной тоски, до отрыва души от тела. Полянка вокруг выбранной Смилиной сосны вся покрылась душистым земляничным ковром: Тихая Роща всё знала, всё ведала. Любила оружейница эту ягоду за дух её щемящий, нежный, летний. Уж пять лет как упокоилась в дереве старшая сестра, Драгоила; теперь наставал черёд Смилины. Вешенка стала супругой Дунавы – молодой, но уже искусной и востребованной мастерицы каменного дела. Работы у Дунавы всегда было много: строились новые города, а старые росли и ширились. В любви жили они с Вешенкой, надышаться друг на друга не могли, а дом их – большой, добротный, построенный волшебными руками Дунавы – хранил тепло их крепнущей год от года любви. Прошлой весной родилась у них первая дочка – кошка.

Но как уйти, как оставить хрупкое сокровище с нездешними глазами? Кто станет охранять его, беречь, лелеять? И хотела бы Смилина жить вечно ради Горлинки, и ныло её сердце, но сил день ото дня становилось всё меньше. Оружейница работала до последнего, держась за спасительную огненную пуповину, которая питала её силой земных недр, но всё чаще темнело в глазах, а руки опускались, отяжелевшие, скованные зовом сосен-сестёр.

Не было работы – не было и жизни для Смилины.

Настал день, когда она не смогла поднять свой молот. Застучало, затрепыхалось сердце, захлёбываясь кровью, улетучился из груди воздух, и сникла оружейница на наковальню. Повисли плетьми её трудолюбивые руки, покрытые мерцающим панцирем огрубевшей кожи. Но домой она не пошла – просто сидела в кузне, впитывая её жар, её звуки, а ученицам и мастерицам помогала советом, подсказкой.

– Ничего, ничего. Устала сегодня что-то, – говорила она в ответ на их обеспокоенные взгляды, улыбаясь одними лишь глазами.

Лишь старшей дочери оружейница сказала правду, когда они вечером вместе покидали Кузнечную гору.

– Всё, моя родная. Отработала я своё. Принимай кузню во владение и распоряжение. А меня моя сосна в Тихой Роще уж заждалась. Пора мне к ней идти, покуда ноги ещё сами меня носят.

Стиснула Владуша родительницу в объятиях. Смилина положила ей на голову отяжелевшую, слабеющую руку:

– Что поделать, дитятко… Матушка моя Вяченега уж там, сестрица Драгоила тоже, теперь и мой черёд пришёл. Всех нас своя сосна поджидает.

Дома её, как всегда, ждала тёплая вода для умывания и чистое полотенце. Дочь зашла вместе со Смилиной – поддержать, помочь, подать, что нужно. Оружейница попросила:

– Собирай всё семейство наше завтра на обед. Уж сама все хлопоты на себя возьми: у меня силы на исходе.

– Сделаю, матушка, – сказала Владуша.

Тихая печаль прозвучала в её приглушённом голосе, но держалась она правильно – как и следовало. В который раз согрелось сердце Смилины: значит, верно воспитала дочь.

Горлинка витала в своём далёком мире. Не поблёкла её краса, не заиндевело белое золото её кос, но не откликалась она на зов. Может, так оно и лучше… Мысль о прощании тоскливым эхом отдалась в усталом сердце Смилины.

Сон уже не шёл к ней, хотя усталость была велика. Всю ночь оружейница прощалась с любимой яблонькой, которая нынче расцвела пуще прошлых лет. Сидя под её душистой кроной на чурбаке, Смилина задумчиво взирала на звёзды, и чудилось ей, будто с небосвода подмигивала ей ласково и маняще светлая путеводная искорка – душа Свободы.

За обедом собралась вся родня, и Смилина в последний раз всматривалась в дорогие лица. Смородинка прильнула к её плечу со слезами, и оружейница шепнула:

– Не плачь, дитя моё. У тебя есть силы продолжать свой путь без меня.

А к другому плечу прижалась Вешенка – её лебединая песня, её последнее, самое красивое творение.

– Обещай, родная, взять матушку Горлинку к себе в дом. – Оружейница приподняла лицо младшей дочери, всмотрелась в полные слёз незабудковые очи. – Она – гостья из иного мира, душа у неё нездешняя, и тяжко ей будет без меня. Обещай, что вы с Дунавой станете беречь и лелеять её, как это делала я.

– Мы обещаем, матушка Смилина, – прошептала Вешенка, обращая зовущий взор на супругу.

Дунава приблизилась, опустилась на колени и облобызала руки оружейницы.

– Исполним волю твою, не сомневайся, матушка, – сказала она.

– Что ж ты, сестрёнка, всех собрала, а меня не позвала? – раздалось вдруг.

На пороге трапезной стояла Изяслава – с блеском первого инея на висках и пронзительной светло-голубой печалью во взоре. Неизменная чернота её наряда не оттенялась даже вышивкой и была как никогда глубока и бархатна.

– Мне и не нужно было тебя звать, государыня. Твоё сердце само тебя позвало. – Хоть и наливалось тело тяжестью, но Смилина всё же поднялась навстречу княгине.

Пожатие-поцелуй, нерушимое единство взглядов – и названные сёстры обнялись. Следом за княгиней подошла проститься Надежда с дочерьми. А Изяславу волновала судьба Северной Звезды:

– Сестрёнка, а что Горлинка? Я могу взять на себя заботу о ней?

– Благодарю тебя, государыня. О ней позаботятся Вешенка с Дунавой, – улыбнулась Смилина с потеплевшим сердцем.

– Ты права, с родными ей будет лучше, – со вздохом согласилась Изяслава.

Поддерживая Смилину под руку, она помогла ей дойти до светёлки, где Горлинка сидела у окна, по-прежнему погружённая в своё иномирное счастье. Хотелось бы Смилине услышать напоследок её дивный голос, согреться теплом её любящего взора, но так было лучше. Боялась оружейница от нежной жалости к супруге потерять тихорощенское спокойствие, которое уже простёрло над нею свои крылья. Опасалась она, что стоит упасть хоть одной слезе из любимых глаз – и она не сможет уйти, так и умрёт у ног Горлинки, не слившись с сосной.

– Благодарю тебя за всё, весна моя, – шепнула Смилина, целуя супругу в лоб. – Мои сны в Тихой Роще будут о тебе.

К месту последнего упокоения её провожали двое – старшая дочь Владуша и Изяслава, как наиболее выдержанные, а со всеми прочими Смилина простилась дома. В Тихой Роще её уже ждали и встречали девы Лалады; они отвели её в подготовительный домик для отходящих на покой – уютный, деревянный, с золотистой соломенной крышей. Там пахло мёдом и сосновой живицей, по стенам висели веники сохнущих душистых трав, а свет из оконца падал на купель, полную воды из Восточного Ключа. На лавочке белела свёрнутая чистая рубашка.