Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)

Автору этих очерков много раз приходилось встречаться с работниками мест лишения свободы в неофициальной обстановке. В том числе и с оперативниками, и с режимниками. Нередко эти люди совершенно спокойно, даже с удалью рассказывали, как они лупили «этапников», «ломали» «отрицаловку» и т. д. Они воспринимали для себя подобные действия как часть рутинной работы. Их цель — не допустить «за колючкой» эксцессов, пресекать в зародыше нарушения режима содержания. Что они и делают — теми способами, которые в них выработала система. (Ради справедливости скажем, что такая характеристика относится далеко не ко всем сотрудникам колоний. Как правило, начальники отрядов и инженерно-технические работники находят иной подход к арестантам, поскольку вынуждены решать ежедневно огромное количество реальных проблем быта, производства и пр.).

Было бы неправильным рассматривать оперативных работников ИТУ исключительно как злобных, ограниченных «псов». Многие из них — опытные профессионалы в своём деле, психологи и порою даже интеллектуалы. Термин «ломки» неправильно понимать только как физический «пресс» уголовной «братвы». К 80-м годам был накоплен изощрённый опыт по так называемому «разобщению отрицательно настроенной части осуждённых». Была разработана методика стравливания различных уголовных группировок в местах лишения свободы (группируются «блатные» обычно либо по местническому принципу — ростовские, шахтинские, азовские и пр., либо по национальности, либо по принципу «семейников», «вместе кушаем» — то есть исходя из симпатии и общих интересов), провокаций, внесения раздоров в сообщество «правильных», «путёвых» через агентов из числа осуждённых, работающих на оперативную часть.

Как это обычно бывает, первые результаты были обнадёживающими. «Отрицаловку» загоняли в тюрьмы и дальние лагеря, в «зонах» увеличивали количество арестантов-«активистов», поддерживалась суровая дисциплина и надзор за осуждёнными. Внутри колоний появились так называемые «локалки» — локальные участки в виде металлических заборов, отгораживающих каждый отряд, а также жилую и производственную зоны колонии, а в промышленной зоне — даже каждый цех. Таким образом каждый шаг осуждённого брался под контроль. Все его передвижения вне отряда допускались только по специальному разрешению и строго фиксировались.

Однако в конце концов всё это только играло на руку «воровскому сообществу». Один из арестантов тех лет пишет:

Удар по отрицаловке был сделан мощный, и в зоне у «власти» стали козлы, то есть активисты…

Режим колоний принял карательный уклон, достаточный для создания сильной и волевой элиты преступности — воров… (А. Экштейн. «Дневник стукача»)

Разумеется, «прессу» и «ломкам» способствовала абсолютная закрытость исправительно-трудовой системы и полное отсутствие контроля со стороны общества.

«Белый лебедь»

Именно в этих условиях в 1980-м году возникает самая жуткая «крытка» Советского Союза — печально известный в арестантском мире «Белый лебедь».

Идею создания специальной тюрьмы для «воров» и уголовных «авторитетов» подал В. И. Снырцев (позже получивший звание генерала за блестящее воплощение этой идеи в жизнь). Он поначалу и возглавил своё детище, расположенное в Соликамске Пермской области (Усольское управление лесных исправительно-трудовых учреждений).

Сам Василий Снырцев расшифровал экзотическое название «Белый лебедь» следующим образом:

Когда первая партия «воров» прошла через профилактический центр, она сразу определила его будущее название. Здание центра построено из белого силикатного кирпича, отсюда и название «белый», а вторую часть дала «лебединая» (последняя) песня.

Объясняя, как пришла ему в голову мысль о создании «тюрьмы для воров», Снырцев поведал историю собственного детства. Когда он осваивал рабочую специальность в ФЗУ, там же якобы учился и молодой «вор в законе» Витя Пахан. По словам Снырцева, этот Витя сумел приобщить к уголовщине всех ребят из училища, за исключением самого Василия (видимо, потому, что тот был сыном фронтовика). А дальше вот что:

В 52-м году приезжаю в отпуск с Колымы в Томск и случайно встречаюсь с одним из своих товарищей по ФЗУ и, представляете, узнаю от него, что из 50 пацанов один я не стал вором. Все были повязаны и посажены в колонию благодаря этому Вите Пахану… И тогда я окончательно понял, что такое один вор в законе. Всего один! И именно тогда пришла мне в голову мысль, что с ворами в законе нужно работать на их уничтожение. Вот и работаю до сих пор. Посвятил этому делу всю свою жизнь.

Эту душещипательную историю нельзя оставить без комментариев. Прежде всего, она не имеет никакого отношения к «ворам в законе». Нехороший Витя Пахан никак не мог быть «законником». Во-первых, по возрасту (в фабрично-заводское училище, по словам Снырцева, ребят отобрали прямо из школы — наиболее рослых): 15-летних «законников» в природе не наблюдалось даже в послевоенные годы. Во-вторых, в то время невозможно было числиться «вором» и… получать рабочую специальность! Это представлялось абсолютно диким! Не зря даже в песне Михаила Танича иронично замечено:

До воровского строгого закона Меня не допускали потому, Что целый год меня на «гегемона» Учили в штукатурном ПТУ…

Наконец, говоря о криминализации подростков послевоенных лет, следовало бы в первую очередь, видимо, обратить внимание на социальные условия, в которых ребята росли. На условия, которые способствовали росту преступности, подталкивали мальчишек в объятия уголовников, помогали легко и жадно усваивать «блатную романтику». Именно обстановка тех лет приводила к тому, что какой-то мелкий «шпанёнок» вроде Витьки Пахана мог запросто сколотить вокруг себя полсотни доверчивых пацанов и сделать из них преступников. Так что претензии к «ворам в законе» по поводу «совращения несовершеннолетних» выглядят недостаточно основательными.

Все это мы говорим не в оправдание «честных воров». В конечном-то итоге юные «уркаганы» приходят в их объятия и подвергаются их обработке. Однако толкает туда ребят общество! Сводить всё к «нехорошему влиянию» злобных «отцов преступного мира» — значит лгать себе и другим, подменять борьбу с преступностью борьбой с отдельными преступниками (какими бы опасными и изворотливыми они не были). «Вешать лапшу» вроде снырцевских побасенок можно только доверчивым и малоопытным журналистам.

Но вернёмся к «Белому лебедю». На самом деле это исправительное учреждение не является ни тюрьмой, ни колонией. Оно представляет собой новый для тех лет тип учреждения — «единое помещение камерного типа».

Любопытно, что подобный вид ИТУ в те годы не был предусмотрен действовавшим исправительно-трудовым кодексом. Существовали, правда, ПКТ — помещения камерного типа. Но они действовали непосредственно внутри исправительно-трудовых колоний для изоляции нарушителей режима из числа арестантов. Водворяли в ПКТ не более чем на шесть месяцев.

ЕПКТ в Соликамске на правах отдельного исправительно-трудового учреждения фактически действовало В НАРУШЕНИЕ ЗАКОНА! Такого учреждения в природе быть не могло! Если это было помещение камерного типа (как оно и числилось в официальных документах), то содержать здесь осуждённых могли не более чем полгода. На самом же деле «воров» и «отрицалов» (а нередко — просто строптивых зэков, неугодных администрациям различных колоний) содержали — и содержат! — в «Белом лебеде» годами, стремясь их «сломать». Уже сам по себе этот факт является юридическим беспределом.