Великие дни. Рассказы о революции

— А вопросительный зачем? Когда, стало быть, еще неясно: помрет человек или нет? — спросил Дубовик.

— Да не то! Знак вопросительный не обязательно ставится, когда говорят о смерти. Можно и в жизни его приспособить. Например, я спрашиваю: "Дубовик, кто у тебя родился — сын или дочь?"

— Чудно! — хохотал неженатый Дубовик, мотая головой. — Хоро шо это — быть грамотным!

— Ну как устроились, товарищи? — спросил, входя в класс, комдив Примаков.

Комдив был удивительно молод — чуть постарше двадцати лет, — бритоголов и быстр.

За ним шел такой же молодой, только отпустивший широкую черную бороду, комиссар и по-настоящему старенький, в очках и линялой сатиновой рубашке, здешний учитель Петр Семенович, которого в селе звали просто "Семенычем".

— Устроились на славу!

— Подходяще устроились, товарищ комдив! — весело отвечали из разных углов конники.

— Будьте осторожны, товарищи, с окнами, не разбить бы стекол. Парт не ломайте — ребятишки по осени сядут за них учиться, — говорил комдив, оглядывая класс.

— Хорошо, что парты составлены в угол, — одобрительно заметил учитель, озабоченно смотревший на свое школьное имущество.

— Товарищ комдив, а вот мне еще за партой не довелось ни разу сидеть. Как бы это и нам немножко подучиться грамоте, — несмело обратился к Примакову Дубовик. — Пока наша бригада находится в лезерве, можно было бы… Пусть бы товарищ учитель позанимался с нами…

Дубовика со всех сторон поддержали красные казаки:

— Верно! Хорошо бы хоть трошки подучиться!

— А то ни карту тебе прочитать, ни какой документ…

— К тому же теперь школа не работает, и товарищ учитель свободен!

Старик учитель стоял, смущенно улыбаясь.

— Что ж, по-моему, хлопцы говорят дело, — оживился комдив, глядя на комиссара. — У них есть несколько дней — потом надо будет сменять вторую бригаду у хутора Преображенского. Попросим Петра Семеновича помочь нам. Верно?

— Попросим, — согласился комиссар.

— Я с полным удовольствием, — сказал Петр Семенович. — Только как же они будут учиться, если вон пушки палят?

— А мы, дорогой товарищ, до пушек привычные, — ответил за всех Костенко. — Под пушками мы не только что, а даже спимо!..

— Да, пушки нам нипочем, — улыбнулся Примаков. — Научите их чтению и четырем правилам арифметики!

— Вот-вот, товарищ комдив, и в этой самой арихметике мы тоже не очень, — признался Дубовик.

— Времени маловато, товарищ комдив, — почесал затылок учитель.

— А мы устроим, так сказать, вроде ускоренного выпуска, — улыбался Примаков. — У них не будет никакой службы, никакой работы, кроме азбуки.

— Постараюсь, товарищ комдив. Могу заниматься хоть целый день.

— Вот это хорошо! — потирал руки обрадованный Дубовик.

— Значит, Петр Семенович, с завтрашнего утра и начнем?

— Начнем, товарищ комдив, — ответил учитель.

— Знаете, я так люблю школу, — сказал Примаков, выходя с Петром Семеновичем из класса. — Мой отец был сельским учителем на Черниговщине. Я и сам, когда приезжал из гимназии на каникулы, помогал отцу. И до сих пор помню эти слоги в букваре: "Маша ела кашу…"

2

На следующий день школьный двор напоминал полковое собрание — был полон конниками. Погода стояла теплая, солнечная, и учитель, посовещавшись с комдивом Примаковым, решил устроить занятия прямо под открытым небом. Тем более, что класс не вместил бы всех желающих. Да в классной комнате было бы и несподручно работать: ученики повыросли из этих ребячьих парт.

"…О том, как в ночи ясные, о том, как в дни ненастные…" — пелось в знаменитой песне о буденовцах. Один из таких ненастных дней изображен на картине художника Б. Грекова "Переправа у реки Чир".

Дубовик, ни разу не имевший удовольствия сидеть за партой, примерился было сесть, но чуть втиснулся за парту со своей шашкой и подсумками. Он сидел, и его лицо сияло от счастья.

Дрібен дощик іде, А я в ямці сижу. Не рухайте мене, хлопці, Бо я мамці скажу!

Но веснушчатый озорной казак гаркнул над ухом:

— Встать, смирно-о!

Дубовик, затарахтев шашкой, с трудом поднялся из-за парты.

Конники потешались над ним:

— Твое счастье, что парта одна, а если бы стояла в рядах, ни за что бы ты не выбрался!

— Нет, лучше сидеть на чем стоишь, чем за этой штуковиной! — смеялся и сам Дубовик, оглядываясь на парту.

Красные казаки очистили на дворе место, поставили стол и школьную доску, а сами разместились прямо на земле: кто сел, поджав по-турецки ноги, кто прислонился к плетню. Лучше всех устроились пулеметчики: они сидели на своих тачанках. Сверху им было хорошо видно.

Занятия начались сразу же после чистки лошадей и завтрака. В назначенный час во двор вошел учитель. Вчера все видели его в старенькой черной косоворотке, а сегодня на Семеныче был пиджак, а на голове соломенная шляпа — солнце припекало порядком.

Из школы на крыльцо вместе с учителем вышел инструктор политотдела дивизии, светлоглазый, с журавлиной шеей, Виктор Горшков.

Увидев их, Дубовик, который сам вызвался дежурить, зычно скомандовал:

— Смирно-о!

Загремев ножнами сабель, казаки встали.

Учитель оторопело остановился на ступеньках крыльца. Он оглянулся на инструктора политотдела, не зная, к кому относится вся эта честь, и не зная, что делать ему дальше.

Но Виктор Горшков и не подумал сходить с крыльца.

— Это вам. Теперь вы у них начальник, — вполголоса сказал Семенычу инструктор политотдела и поспешил юркнуть за дверь, в сени.

Старый учитель, смущенно улыбаясь, пошел к столу, махая снятой шляпой:

— Садитесь, товарищи, садитесь!

И когда эти необычные ученики наконец уселись, начал свой первый фронтовой урок.

3

Уже солнце сошло с полудня, когда комдив Примаков вернулся в Перво-Константиновку. Он ездил в свою дежурную вторую бригаду. Бригада красных казаков стояла у хутора Преображенского и занимала фронт от Черного моря до Сиваша. Ее задачей было наблюдать за Перекопским валом, за которым укрепился — и думал, что сидит в полной безопасности, — барон Врангель.