Великие исторические сенсации. 100 историй, которые потрясли мир
Шрифт:
И вот ошалевшая от собственной «революционной значимости» толпа ринулась к тюрьме. Но депутат де Росье с возмущением узнал, что его миссию свободы опередили соперники – трое других депутатов с толпой собственных сторонников уже вошли в ворота тюрьмы. Оставив своих людей во дворе, депутаты прошли к коменданту тюрьму, маркизу Делоне, и уселись с ним завтракать. Разгневанный Росье влетел следом и… тоже присоединился к завтраку. Кухня оказалась отменной, спешить, собственно, было некуда. Комендант, понимая обстановку, сказал, что готов открыть ворота тюрьмы, дабы решить дело миром. Но – увы – толпа, дожидавшаяся депутатов, не знала, что те просто уселись завтракать. Народ волновался. Люди, вооруженные ружьями, крючьями, топорами, кричали, угрожая: «Долой Бастилию! Долой гарнизон!» Кто-то из умельцев сумел взобраться на поднятый мост, разбить его цепи. Старый мост, заскрежетав, опустился, и толпа хлынула во двор.
Естественно, гарнизон ответил оружейным залпом. Но не в людей, а поверх голов. Никто из нападавших даже не был ранен, но
Словом, пока депутаты дегустировали завтрак, а члены Учредительного собрания решали свои дела, восставший народ устремился во двор тюрьмы. Там располагались подсобные строения: кузни, конюшни, сараи, дом коменданта, военные казармы. В мгновение ока мятежная толпа разрушила, что смогла. Строения подожгли. Выбежавшего коменданта Бастилии, маркиза Делоне, зверски убили – походя отрезали голову мясницким ножом. Солдаты еще попытались выстрелить из легендарных пушек Бастилии. Но удалось дать всего один залп. А восставшие уже подкатили собственные пушки и начали палить без разбора по стенам тюрьмы. Стены, как известно, были старыми и ветхими. Они пали сами, и разрушать их не пришлось. Гарнизон капитулировал.
Освобожденных узников торжественно провели по улицам города. Во главе процессии «человеколюбивые революционеры» гордо несли голову коменданта, насаженную на пику. Это был апофеоз. На крышах домов собрались тысячи любопытных – все ликовали. На другой день завалы бастиона деспотизма начали разбирать. Нагнали строителей. Ну а парижане, ликуя, кружились вокруг, танцуя и напевая. Взятие Бастилии было описано в газетах как подвиг революционного народа. Ну а потом, как водится, начались приписки – легендарные события, провозглашение героев, погибших за правое дело. А чтобы в героях действительно оказались погибшие, взяли списки городских воришек, бездомных клошаров, умерших в городе еще прошедшей снежной зимой.
Почти 150 лет, вплоть до конца 1930-х годов, легенда о взятии Бастилии, геройстве народа и прочих революционных «справедливостях» прочно бытовала и во Франции, и во всем мире. И только ХХ век решился сказать, что штурм тюрьмы народов всего лишь легенда. Не говоря уже о погибших в этом штурме «верных сынах Отечества». Просто легенда была нужна – революции всегда питаются такими легендами. Не то же разве произошло и во время Октябрьской революции в России? Сколько мы слышали о массовом героизме во время взятия Зимнего дворца, о матросах и солдатах, погибших от руки подлых наймитов Временного правительства, от пуль оголтелых солдат женского батальона под командованием Бочкаревой! И только спустя век узнали правдивые факты. При взятии Зимнего дворца, как отмечают историки, погибли единицы – и то по собственной неосторожности, а не от пуль обороняющихся. Помню, как мой дед, Петр Павлович Кириллов, бывший в то время одним из тех матросов, кому было приказано взять Зимний, рассказывал тихонько (дело было в советские времена), что сам видел, как погибли матрос и солдат: оба пьяные упали с лестницы, сломав шею. А пьяные они были оттого, что первым делом взяли не дворец, а его винные погреба, где выпили и перебили все содержимое. Ну а Марии Бочкаревой вообще не было в то время в городе.
Легенды – на то и легенды, дабы их создавать. Если нет ничего героического – его следует выдумать.
Легенда о французском дофине, или Дети революции
История Французской буржуазной революции, начавшейся в 1789 году, полна загадок. Но самой жгучей загадкой всегда считалась жизнь и смерть дофина-наследника, сына казненного короля Людовика XVI. И только XXI век сумел разгадать ее.
Известно, что «революция пожирает своих детей». Но самое ужасное случается, когда слово «дети» употребляется не в символическом, а в реальном смысле. Когда свергнутого Людовика XVI и его жену Марию-Антуанетту заточили в тюрьму Тампль, туда же в августе 1792 года попал и их наследник – Людовик-Карл. Ему было всего 7 лет, но он воспринимался как угроза победившей революции. Это вам ничего не напоминает, дорогие читатели? Пройдет ровно 125 лет, и другой мальчик станет восприниматься другой революцией тоже как реальная угроза ее существованию. Его будут звать цесаревич Алексей, а дело будет происходить в России…
Судьбы этих мальчиков поразительно перекликаются. Кажется, словно сама история подавала знаки: этим детям не стоило рождаться. Недаром Романовы так долго не могли зачать наследника мужского пола, а впоследствии Александру Федоровну упрекали в том, что наконец-то родившийся Алексис – не сын Николая II. Марию-Антуанетту подозревали в том же. Королева Франции славилась легкомысленностью и тщеславием, почти открыто имея любовников-фаворитов. Даже сам король Людовик XVI не считал Людовика-Карла своим сыном. Дело в том, что этот мальчик не был первенцем королевской семьи: до него родился Людовик-Жозеф-Ксавье, вылитая толстощекая копия увальня Людовика XVI. Он и стал дофином Франции. Второго же сына король не признал за своего и даже записал в дневнике: «Роды
королевы. Все прошло так же, как и с моим сыном». Однако докапываться до правды апатичный Людовик XVI не стал. Он точно знал, что трон перейдет к его сыну по крови – первенцу Людовику-Жозефу-Ксавье. Разве он мог подозревать, что его возлюбленный наследник неожиданно скончается за десять дней до взятия Бастилии?!Случившееся поражает своей невероятной трагичностью: Людовик-Карл никогда и не предназначался для трона, но именно ему пришлось стать разменной монетой в борьбе за власть и пережить ужасы, предназначенные исключительно наследнику престола. Если бы за десять дней до революции он не оказался бы вынужденным дофином, возможно, судьба его сложилась бы иначе. Ведь многие члены королевской семьи, не претендовавшие на монархический трон (в том числе старшая сестра Людовика-Карла), уцелели, но несчастный ребенок оказался втянут в кровавую воронку борьбы за власть. А ведь ему было всего 4 годика в 1789 году, когда от туберкулеза умер его старший брат!
Что может чувствовать мальчик, когда его мир рушится? Ему было 4 года, когда началась революция и полились потоки крови. Ему исполнилось 7 лет, когда его вместе с родителями заточили в Тампль, а через несколько недель разлучили со взрослыми и бросили в одиночную камеру – сырую, холодную, полутемную. Ему не исполнилось еще и 8 лет (он родился 27 марта 1785 года), когда 22 января 1793 года его отца (пусть и не родного, но все равно любимого!) казнили. Узнав эту ужасную весть, Мария-Антуанетта попросила свидания со своим крошечным сыном. Она опустилась на колени перед мальчиком и присягнула ему как новому законному королю. Волна боли, гнева и возмущения казнью законного монарха Франции прокатилась по всему миру. Практически все страны Европы и даже республиканское правительство США, не признавшие Французской революции, объявили юного дофина законным королем Людовиком XVII. Екатерина II особым указом приказала, чтобы все французы, находившиеся в России, присягнули новому юному монарху. Французские эмигранты чеканили монеты и медали с изображением Людовика XVII, издавали документы от его имени. Но ребенок в Тампле этого, конечно, не знал. Зато тюремщики с удовлетворением известили его о том, что 16 октября 1793 года казнена «угнетательница Мария-Антуанетта» и он теперь свободен от монархического влияния, портившего ему жизнь. Отныне и навсегда он может зваться как истинный простой гражданин – Луи-Шарль Капет.
После казни родителей власти не отважились казнить ребенка. Все-таки сказалась французская просвещенность – через 125 лет в России не стали сильно церемониться: юного Алексея расстреляли вместе с родными. А вот тюремщики, воспитанные на идеях Руссо и Вольтера, решили юного гражданина Капета перевоспитать. В качестве воспитателей к нему приставили сапожника Антуана Симона и его жену Мари-Жанну, убежденных республиканцев. Симоны научили ребенка петь «Марсельезу» и ругаться французским матом. Впрочем, они были люди не злые, приносили мальчику игрушки и даже цветы, за что и поплатились. В январе 1794 их уволили, а через несколько месяцев Антуана Симона казнили – нечего жалеть потомка королевских извергов. Ребенок остался один в камере-одиночке. Никто даже не говорил с ним, только стража бросала ему скудный тюремный паек. Мальчик дичал, болел. Когда же к нему приходили представители Конвента, он молчал, как немой, не отзываясь даже на свое имя. Крайнее физическое и душевное истощение подорвало его здоровье. 8 июня 1795 года он умер. Было ему 10 лет и два с половиной месяца.
После смерти юному гражданину Капету было оказана еще одна милость: его похоронили в общей могиле, как «равного среди равных» на кладбище Сент-Маргерит. Однако после реставрации монархии из этого общего захоронения тело ребенка извлекли и похоронили отдельно. Поставили небольшой беломраморный крест. На нем надпись, словно шифр истории: «L XVII», внизу надпись по латыни: «Скажите, есть ли в мире скорбь, подобная моей?..»
Дальше началось странное. В 1816 году могилу вскрыли и врачи в изумлении обнаружили, что там покоится ребенок весьма великовозрастный, а никак не десятилетний. Словом, тело дофина утеряно. К тому времени начались и другие «чудеса» – появились многочисленные свидетельства о том, что в Тампле умер не дофин, а мальчик, которым подменили наследника престола. Так, жена сапожника Симона, которая чудом избежала революционной гильотины, рассказала, что с их ведома подопечного подменили. Мальчик был настолько слаб, что доверенный стражник сумел вынести его, положив в большую бельевую корзину. Появились также и свидетельства роялистов, оставшихся верными королю. Они рассказывали, что еще в начале июля 1793 года Марии-Антуанетте разрешили погулять с сыном в парке Сен-Клу. Во время этой прогулки юного Людовика XVII верные люди увели с собой и спрятали, а королева вернулась в Тампль с подмененным мальчиком, похожим на ее сына. Конечно, и этого ребенка было жалко, но он все равно был обречен – болен, слаб умом и к тому же почти не разговаривал. Не этого ли «немого» ребенка увидели потом члены Конвента?