Великие пророчества о России
Шрифт:
Случалось, кто-то из братии не выдерживал такого послушания и отшельнического жития и уходил в монастырь, где жить легче. Сергий никого не упрекал. Негодных людей он к себе не брал, но слабости человеческие легко прощал.
Сохранились имена некоторых первых иноков обители. С верховьев реки Дубны пришел старец Василий, за строгое воздержание прозванный Сухим. Дьякон Онисим и его сын Елисей, земляки Сергия, тоже переселились в Радонеж из Ростова. Крестьянин Яков, по прозвищу Якута, служил в обители посыльным. Иногда приходилось отправлять его в мир за самым необходимым, хотя братия старалась обходиться своим.
Сильвестр
В то время на Руси старчество еще не было так распространено и так широко известно, как в XVIII и тем более в XIX веке, когда центром русского старчества стала Оптина пустынь, куда потянулись за вразумлением и крестьяне, и купцы, и писатели, и государственные деятели. Однако можно считать, что у истоков православного старчества стоял именно Сергий Радонежский.
Братия стала приступать к нему сначала с просьбами, а потом с требованиями стать их духовным пастырем. Кому же и быть игуменом обители, как не монаху, который ее основал и много лет на деле является ее настоятелем?
Но Сергий и слышать не хотел ни о каких чинах. Он долго убеждал братию в том, что недостоин быть игуменом, что желал бы умереть в обители скромным иноком, всю жизнь учиться, а не учить, повиноваться, а не начальствовать. Но братия была неумолима. Иноки даже пригрозили, что если Сергий не захочет заботиться об их душах, то они покинут обитель и будут блуждать в этом мире, как овцы без пастыря.
И Сергий уступил: как решит митрополит или епископ, так и будет. Епископ Афанасий Волынский, замещавший отсутствовавшего митрополита Алексия, повелел Сергию принять игуменство. Братия встретила эту весть с ликованием.
Время шло, численность братии стала расти, обитель строилась и расширялась, слава ее крепла. Постепенно обитель стала приобретать вид большого монастыря.
Все больше и больше притекало в обитель народу, все надеялись получить здесь совет, вразумление и исцеление. Людей привлекал прежде всего светлый образ преподобного Сергия: ведь и других монастырей в окрестностях Москвы было немало.
Самого игумена это многолюдье тяготило, но он никому не отказывал, всех принимал — и князя, и простого крестьянина. Его тихое ласковое слово каждому приходящему несло утешение, ободрение, облегчение в болезнях.
Епифаний рассказывает только о нескольких случаях чудесных исцелений. На самом деле их было много. Преподобный запрещал разглашать их, и больные не смели его ослушаться. Но истории о чудесах все равно просачивались сквозь монастырские стены: келейник преподобного по большому секрету рассказывал их братиям, братия с гордостью повторяла мирянам, миряне разносили по всему свету. И вот уже новые потоки страждущих устремлялись в обитель.
И вот уже появилась хорошая дорога к обители.
И каждый день шли и ехали по ней паломники, и никто не возвращался без ободрения, доброго совета и благословения. У всех встречи со старцем оставляли
самое благотворное и светлое впечатление.Нужда и голод с годами забывались. Монастырь уже не был таким убогим, как прежде, благодаря дарам богатых паломников. Сергий запрещал просить, но он не запрещал брать подаяние, если оно дается от чистого сердца.
Благосостояние обители росло, она расстраивалась, пополнялась иноками и могла уже сама помогать нищим и убогим. Никто из просящих и нуждающихся не уходил из обители без помощи. И только игумен ее оставался таким же, как и прежде, нищим, равнодушным к одежде и еде и другим благам. И зимой и летом носил он одну и ту же рясу из грубой неокрашенной сермяги, ветхую, перешитую, иногда с заплатами.
Пророчество или прозорливость проявились в Сергии постепенно, с годами, сначала в малом, потом в великом. Рано он научился видеть все тайные помышления и устремления людей, ничего не возможно было скрыть от него. Но позже дано было ему прозревать и будущее каждого человека, его предназначение.
Порой чудо и пророчество словно сливаются воедино в чудесном пророческом видении. Это уже не предсказание об отдельной человеческой судьбе или каком-то событии в жизни семьи. В таких видениях заключаются большие и важные пророчества — о судьбах целых городов, стран, народов.
Преподобный Сергий удостоился таких видений, и не однажды. Об одних он рассказывал братии, другие держал при себе, стараясь постичь их потаенный смысл.
Между тем молва об игумене Троицкой обители растекалась все дальше и дальше по Руси. И в княжеских палатах, и в крестьянских избах жадно слушали рассказы о чудесах, творимых радонежским старцем: о том, как он воскрешает мертвых и исцеляет болящих, о том, как наказывает лихоимцев и защищает бедных сирот. Человеческое сердце всегда жаждет чуда, а в смутные, кровавые времена — особенно.
Всем согревала душу весть о пророке, который в глуши радонежских лесов молится о грехах мира, об избавлении от татарского зла и губительства, от глада и мора, от княжеских распрей. Само появление таких подвижников и светочей внушало измученным людям надежду на лучшее.
Слава и нравственный авторитет Сергия были огромны. Ему едва исполнилось пятьдесят, а его уже величали «чудным старцем», «святым старцем». По своему возрасту троицкий игумен едва ли мог так именоваться. Но за тридцать лет тяжкого подвижнического труда преподобный достиг высочайшей степени духовного совершенства и приобрел огромную любовь и доверие братии и паствы, чего другие праведники достигали только на закате жизни.
При такой славе и авторитете преподобному не суждено было оставаться скромным игуменом Святотроицкой обители. Он неминуемо должен был выдвинуться на общественное поприще, послужить отечеству. Сначала митрополит Алексий, друг преподобного Сергия, потом подросший князь московский Дмитрий просили святого о помощи. И Сергий не уклонялся.
Еще в 1358 году при жизни великого князя московского Ивана Ивановича, когда Дмитрий был малолетним ребенком, Сергий ходил в свой родной город Ростов, чтобы уговорить князя ростовского Константина никогда не выступать против Москвы и не поддерживать ее врагов. В 1363 году Сергий снова ходил в Ростов, где сумел уговорить князя не обострять отношений с Москвой. Вскоре Константин передал Ростов своему племяннику Андрею, который стал верным союзником Москвы, а сам удалился в Устюг.