Великий диктатор

– Хуорапэнникка, хае ветта!

– Кхрр, кха, шшс!
– попытался я не остался в долгу, но пересохшее горло и непослушный язык трансформировали моё «кисс май асс» в неведомую хрень. Ну, хоть руки меня слушаются, и я смог показать ему средний палец на правой руке.

Пацан удивленно на меня вытаращился, потом осклабился и уже набрал в грудь воздуха, чтобы продолжить наше, явно высококультурное, общение, но ничего сделать не успел. В комнату вошли две женщины и боевой запал соседа моментально сдулся.

– Ой, ты уже проснулся, а тут матушка к тебе приехала, - радостным тоном проворковала мне женщина в белом платье с красным крестом на груди.

– Ты опять перевязку трогал?
– при виде мальчишки с кровью на бинтах она, тут же забыв про меня и про приведенную ею женщину, схватила его за здоровую руку и куда-то поволокла.

– Мита куули пойка?
– спросила у меня оставшаяся женщина, а до меня только сейчас дошло, что услышанное ещё вчера слово «пойка», переводиться на русский как «сын». Вот только откуда я это знаю? Я, что? В Финляндию ездил?

Моя новая мама тем временем напоила меня водой, обула в вязанные тапочки и за руку сводила к отхожему месту. И все это время продолжала говорить, говорить и говорить. Я в ответ только глупо улыбался, не понимая ни единого слова. При моих улыбках женщина тоже начинала улыбаться, ерошить мне волосы выбивающиеся из под бинтов и радостно вздыхать. Похоже, мне досталась неплохая мама, и это радовало. Так как вспомнить своих родителей из прошлой жизни я так и не смог. Помнил только кладбище и три гранитных памятника, маме, отцу и брату. Как в тумане, никаких надписей и фотографий.

С семьёй было получше. Помнил жену Веру и двух сыновей-близнецов, Толика и Тошку. А еще в нашей большой четырехкомнатной квартире на последнем этаже семнадцатиэтажной свечки, построенной в самом конце СССР, жила чёрная кошка по имени Мышь. А также три персональных компьютера, один ноутбук и неучтённое количество мобильной электроники. Сыновей помнил. Супругу тоже. Даже кошку по имени Мышь, которая каждую ночь спала у меня в ногах. Но вот, себя, нет. Ни внешности, ни имени, отчества и фамилии, ничего. Правда, я не знал имени и финской мамы моего нынешнего тела. Да и красотой она, на мой взгляд, не блистала, но и откровенной уродиной тоже не была.

Пока я копался в своей памяти и пытался «вспомнить всё», моя новая мама меня накормила вкуснейшей ухой и кусочками явно озёрной рыбы, очищенной от косточек. А на десерт была калитка с творогом и малиновый морс.

Фух. Объелся. Прилёг на кровать. И не заметил, как уснул. Правда, поспать мне удалось не долго, пришла сестра милосердия и повела меня на перевязку, запретив матери идти вместе с нами.

Снятие присохшего к ране тканевого тампона, то еще развлечение. А потом еще и выдергивание присохших ниточек, обработка, новое бинтование. Я терпел, тем более меня отвлекал монолог врача, который на русском языке, диктовал медицинской сестре что со мной делали и рекомендации для дальнейшего лечения.

Так я и узнал, что кожные повреждения не обширны, хватило всего четырёх швов, свод черепа не повреждён и всякое прочее, на непонятном мне медицинском языке девятнадцатого века. Радовало одно, что завтра меня выпишут и приехать будет нужно только через неделю для снятия швов.

Глава 2

– Эх, дождём разрушит эту красоту скоро. Вон, правая башня уже поплыла, - сокрушался Ахти глядя на песчаную крепость, которую построил малыш Матти.

– Можно навес сделать, - внес предложение Эса.

– Только вряд ли отец досок на это даст.
– И он вопросительно посмотрел на старшего брата Кауко, который частенько приходил в их детский дворик, скрываясь от своей беременной жены.

– Точно не даст, - разрушил он все надежды.
– Но Матти построит еще лучше. Правда, братик?

– Угу, - проворчал я, пытаясь согреть озябшие ступни под рогожкой порванного мешка.

За прошедшее лето, я выучил много финских слов и уже почти полностью понимал о чём говорят аборигены. Отвечал на вопросы правда коряво, с неправильными ударениями или даже совсем неправильно составляя слово. Но меня быстро поправляли и заставляли произносить правильно до тех пор пока не запомню.

Пасли теперь меня, после того несчастного случая, очень строго. Со двора выпускали только в большой компании, а так предпочитали запирать в детском дворике. Местные отделили часть двора, поставили там лавки, насыпали кучу песка и содержали там детишек моего примерно возраста, когда все взрослые были заняты на работах. Такого рода, большой манеж. Видимо, все отпрыски семьи Хухта прошли через это место, и теперь в нём они собирались ежедневно. Посидеть, полежать, поболтать, а старшие и покурить. И никто из взрослых не покушался на это детское место, по крайней мере, по вечерам точно.

Чаще всего присматривать за мной оставляли младшую из девочек, восьмилетнюю Анью, имя которой я сразу перекроил в Аню, а затем, за мной, так стали её звать и остальные. Аню была девочкой тихой и не конфликтной в отличие от старшей сестры Тюуне, в сокращении, Тю.

Эта та, которая отвлеклась на малину и, оступившись, уронила себя и моё нынешнее тело вместе со старым владельцем на камень в кустах. Когда меня привезли из больницы, она первая бросилась ко мне, упала на колени и стала что-то эмоционального говорить, видимо просила прощения. А я ни хрена не понял из её речи кроме многочисленного повторения своего нового имени, но всё равно обнял её и поцеловал в щёку, что и было расценено ею и окружающими как знак прощения.

И именно она чаще всего выступала в роли моего учителя, когда исправляла неправильно произнесенный мной слова или поставленные ударения, а так как я воспринимал это на полном серьёзе, то часто, вместе с Аню, становился учеником импровизированной школы одной одиннадцатилетней учительницы.

Но, в основном, проводил время только с молчуньей Аню и, чтобы не закиснуть от скуки, придумывал себе развлечения. Так, одним из них стала песчаная крепость. В прошлой жизни я со своими мальчишками каждый год ездил на Чёрное море в Анапу. И вот именно там научился возводить настоящие города из песка чтобы развлечь детей и себя.

Вот и здесь. Сначала построил одну квадратную башню с бойницами и зубчиками, затем стену и вторую башню. И так увлёкся, что за месяц возникла целая фантастическая цитадель, на которую приходили пялиться не только все местные хуторские дети, но и почти все взрослые. Хотя, на мой искушённый взгляд, получилось так себе, все-таки ручки двухлетнего ребенка еще не обладают нужной моторикой.

Единственным минусом всего этого лета было то, что оно холодное. Температура не поднималась выше плюс восемнадцати, иногда двадцати градусов. А все местные, включая иногда и взрослых, ходили босиком. Ну и мне приходилось. Бррр.