Великий Эллипс

— Понятно, но зачем? Что они хотят этим сказать? Это какое-то предупреждение? Угроза? Вызов?

— Да кто их знает! Джив-Хьюз плавает здесь на своей лодке лет двадцать пять, а то и более, но даже он не может похвастаться, что понимает этих ягарцев. Что там у них на уме?! Бесполезно даже пытаться разгадать.

— Не считаете ли вы, что нам надо предпринять какие-нибудь меры предосторожности?

— Какие, например?

Хороший вопрос. Она наморщила лоб. Ничего путного на ум не приходило.

Заметив ее замешательство, капитан, снисходительно посмеиваясь, успокоил:

— Мадам не следует без нужды расстраивать себя. Племена настроены дружелюбно, погода прекрасная, и Джив-Хьюз у руля, — с этими словами он вновь устремил глаза вперед.

Ей явно прочитали отповедь. Еще мгновение она стояла, глядя на него, затем пожала плечами и пошла прочь. Стрелы она продолжала сжимать в правой руке, не зная, что с ними делать. Может, за борт выбросить? Они, наверное, отравлены, а значит, опасны. Хотя они так искусно сделаны, что даже как-то стыдно выбрасывать их. Она еще раз внимательно изучила свою добычу и только сейчас заметила крошечные рисунки, выгравированные на полированной поверхности каждой стрелы. Тонкая работа и странно знакомая. Напоминает символы, которые она уже где-то когда-то видела.

Она прищурилась. Тут, конечно, хорошо бы лупу иметь, но у нее острое зрение, и она смогла различить несколько параллельных линий, причудливо скрещенных многоугольников, скопление точек, рисунки листьев, лодок, символические изображения птиц и много чего еще.

Но именно рисунки листьев разбудили ее память. Эту ярко выраженную лапчатость невозможно было не узнать, и она вспомнила, где она уже однажды видела подобное — на древних резных дощечках, украшавших хижину главного тл'г-тиза Бомиро-Д'талского племени, того самого тл'г-тиза, который когда-то предложит ей стать членом его племени на правах его младшей тринадцатой жены. Она еще сильнее прищурилась: несомненно, тот же самый символ. Но как он мог оказаться здесь? Бомирские острова находятся в самом центре залива Зиф, в сотнях миль к западу отсюда. Как могли Бомиро-Д'талские племена передать свои символы Блаженным племенам, проживающим на территориях Ягаро? Простое совпадение в воспроизведении листьев одного и того же растения? Нет. Эти весьма запоминающиеся листья в изобилии попадаются в лесах Орекса. Она не знает названия этого растения, но оно здесь растет повсюду, украшая оба берега протока Яга-Та'ари. Однако ни один из таких кустарников не попадался ей на Бомирских островах. Главный тл'г-тиз называл их «лист укс хоиво-Тл'гур-ги», что означало «принадлежащий раю», и тогда ей это название показалось фантастическим и странным. Сейчас она вспомнила, что в переводе с Бомиро-Д'талского «рай» также означает «земля Блаженных» и «земля праотцов». Еще она вспомнила, что в Бомиро-Д'талских устных преданиях сохранились сказания о предках бомиров, которые проделали по морю невероятное путешествие из пределов своей родной земли в сторону заходящего солнца.

Получается, что какая-то часть древних Блаженных племен отправилась из устья реки Яги на запад, и плыли они, влекомые теплыми, богатыми рыбой течениями Нижнего океана, пока не повернули на северо-запад и не попали в залив Зиф, где и поселились на Бомирских островах. Неужели так и было? Если она найдет доказательства этому, то можно на эту тему написать книгу. Получится серьезное исследование, которое, несомненно, привлечет внимание. Ее будут приглашать выступить с лекциями — а это внушительные гонорары, и ее ждет благополучная и независимая жизнь, даже если она и не победит в гонках Великого Эллипса.

Нет, ну а почему она должна проиграть?!

Хотя мысль об альтернативной возможности…

Она почти бежала по палубе, в возбуждении крепко сжимая в руке две стрелы. Подумать только, еще минуту назад она хотела выбросить это сокровище за борт! Ну нет, она сохранит их, чего бы ей это не стоило.

Вернувшись в свою каюту, она аккуратно завернула стрелы и спрятала на дно саквояжа. Сделав это важное дело, она поспешила в машинное отделение.

Там было как в аду. Жара стояла невыносимая, дышать было нечем, а единственного находившегося там человека было не узнать. Гирайз в'Ализанте обливался потом — взъерошенный, покрытый угольной пылью. Он снял рубашку, что было совершенно оправданно в таких обстоятельствах. До сей поры Лизелл видела его одетым с выдающейся безупречностью, и от представшего ее глазам зрелища все мысли о таинственных знаках на стрелах и о диких племенах, преодолевающих моря, вылетели у нее из головы. Она никогда не думала, что его худое тело так рельефно покрыто мышцами. Она старалась не смотреть на его обнаженную грудь, плечи, руки, поэтому упорно не сводила глаз с его лица и чувствовала себя полной дурой. Она ощущала, что щеки у нее пылают, как у школьницы, и неловкость возрастает.

Она спросила, не принести ли ему чего-нибудь выпить, и он с радостью согласился. Она пошла в камбуз, наполнила пивом консервную банку с отрезанным верхом, которая служила кружкой, и вернулась назад, в машинное отделение. Она с интересом наблюдала, как он залпом осушил посудину. До этого она и представить себе не могла, что господин маркиз способен пить таким образом, да и вообще делать что-либо, что выходит за рамки приличий. Он вытер рот тыльной стороной руки, и она совсем оторопела. Она видела, что его длинные волосы прилипли тонкими прядями к мокрому лбу, и ей хотелось убрать их, чтобы они не лезли ему в глаза, но она сдержала свой порыв. Ему надо какую-нибудь повязку на лоб, чтобы пот впитывался. Она представила красную косынку над этим худым, загорелым, черноглазым лицом, золотую серьгу в ухе для большей экзотики — вот тебе и облик настоящего пирата. Она рассмеялась. Когда он спросил, чему она смеется, она не стала отвечать, а начала рассказывать о ягарских стрелах, торчащих в борту лодки, о равнодушии капитана. Она хотела рассказать ему о символе листа и его возможном значении, но огонь под котлом потребовал подкинуть угля, и Гирайзу пришлось взяться за лопату.

Она еще раз сходила на камбуз, принесла ему полную кружку пива и чашку холодного жаркого и наблюдала, как он осушал одно и жадно поедал другое. Когда она вновь предложила сменить его, он, в полном соответствии с ее ожиданиями, мгновенно ответил отказом.

— Ты, должно быть, считаешь меня абсолютно бесполезной, — обиделась Лизелл.

— Вовсе нет. Но я не могу стоять и смотреть, как ты ломаешь спину над угольным ларем.

— Но я же не хрустальная, Гирайз.

— Иногда я задаюсь вопросом, а не из стали ли ты случаем сделана, но это к делу не относится. Ты молода и сильна, и я легко допускаю, что несколько минут физического труда не повредят твоему здоровью, но мои чувства будут страдать. Полагаю, это издержки моего воспитания. Постарайся не воспринимать это как личное оскорбление, но я не выпущу эту лопату из рук.

Ей следовало бы рассмеяться в ответ на такое объяснение, но она покинула машинное отделение в покое и удовлетворении. Несмотря на его юмор и дипломатичность, было совершенно очевидно, что он считает ее бесполезной. И она будет так думать, сколько бы он ни отнекивался…

«Слепая калека» шла на хорошей скорости весь день, что было не так уж и хорошо с точки зрения безопасности. Лизелл с беспокойством следила, как Джив-Хьюз с веселой развязностью рулил по узким, мелким протокам Яга-Та'ари, обходя коварные крутые повороты, слепо бросаясь в достигающие самой воды занавеси из ветвей, сучьев и лиан. Окажись на пути одно-единственное поваленное дерево или просчитайся он на дюйм при повороте, катастрофы не избежать. Но либо капитан обладал сверхъестественными способностями, либо ему благоволила удача. «Слепая калека» неслась вперед, целая и невредимая, и опасения Лизелл постепенно угасли. Она могла бы даже наслаждаться скоростью, если бы признаков присутствия Блаженных племен не становилось все больше.

Где-то в районе полудня до нее стали доноситься едва слышные высокие ноты их флейт, и сердце у нее заколотилось. Подойдя к борту, она вглядывалась в тенистые джунгли, но ничего не видела в их полумраке. Флейты умолкли, и она расслабилась — но напрасно, потому что буквально через несколько минут музыка возобновилась, едва слышная, временами прерывающаяся. Чем ближе к вечеру, тем явственнее звучало пение флейт. Она не могла отмахнуться от этой музыки, равно как и понять ее смысл. Мелодия и ритм ни на что не были похожи, она не могла даже уловить какой-либо закономерности, но продолжала пытаться разгадать эту загадку.

Звуки стихли ближе к вечеру, и именно в это время она впервые увидела представителей Блаженных племен. Две невысокие, покрытые татуировками фигуры замерли в тени у берега, молча наблюдая за проплывающей мимо «Слепой калекой». Они стояли совершенно неподвижно, почти сливаясь с окружающими их джунглями, и хотя они не предпринимали попыток спрятаться, она могла бы не заметить их, если бы солнечный луч не сверкнул, отразившись в стеклянных бусах, вплетенных в их косы. Она затаила дыхание и не спускала с них глаз. Они также смотрели на нее не отрываясь, но она ничего не могла прочитать по их лицам. Оба дикаря держали в руках… Флейты? Или боевые трубки? При таком освещении трудно определить.

«Слепая калека» прибавила скорости. Стоявшие как статуи туземцы остались позади и почти сразу же ушли, растворившись в чаще. Снова полились звуки флейт, но Лизелл наконец-то позволила себе перевести дух.

После этой встречи всю оставшуюся часть дня они периодически попадались ей на глаза: то стоя в тени деревьев, то сидя на корточках на плоских, покрытых мхом камнях у самой кромки воды, иногда просто оседлав ветки, нависавшие над водой. Они не выражали открытой враждебности, не гримасничали, не пытались стрелять своими отравленными стрелами, но Лизелл улавливала висящую в воздухе слепую, из самой глубины поднимающуюся враждебность. По ее телу побежали колкие мурашки. И ее потянуло с палубы вниз, где она несколько часов провела над одним из одолженных Гирайзом исторических трактатов.