Великий Гусляр
Шрифт:
Эта идея пришлась Ксении по душе. Она схватила сковороду и метнула ее в Татьяну Ларину.
Сковорода пролетела сквозь тело гостьи и разбила на полке три любимых чашки.
— Ах, она еще посуду бьет! — закричала Ксения и вторую сковородку метнула в мужа.
Через месяц видения прекратились.
Гусляр опустел.
Затем куда-то пропал и сам Петро Поганини.
А уже осенью Минц как-то постучал половой щеткой в потолок, призывая Корнелия.
Корнелий сбежал вниз.
У Минца был включен телевизор. Вот что говорила дикторша:
— Новый роман известного бестселлериста
На экране появилась вилла.
Возле виллы в шортах и с теннисной ракеткой стоял Петро. На нем повисли две темнокожие от морского загара испанские красавицы. В окно кухни выглядывала осунувшаяся Дарья Гофф.
— Как вам удалось придумать такой удивительный сюжет? — спросил корреспондент.
— Непросто, — ответил Петро.
— Как вы относитесь к вашим шансам получить Букера?
— Букера возьмем, — ответил Петро. — А Оскар не за горами.
И он засмеялся, уставившись в экран, будто догадался, что профессор Минц, избавивший Великий Гусляр от плодов буйного воображения Петро, не отрываясь глядит в экран телевизора.
Вирусы не отстирываются
У профессора Минца было своеобразное чувство юмора.
В прошлом году оно спасло Землю от страшной опасности, хотя с таким же успехом могло ее погубить.
Началось это невинно, на стадионе.
С недавнего времени Минц и его друг Корнелий Удалов зачастили на футбол. Начали болеть за команду «Речник», и сами посмеивались над своим увлечением, называя его старческой причудой.
Ксения эти походы не одобряла. Несмотря на солидный возраст, она продолжала ревновать Корнелия. К тому же рыбалка и грибная охота приносили дому прибыль, а стадион — разорение.
— Мы с тобой теперь на хозрасчете, — объяснила она свою позицию мужу. — Будем жить по замкнутому циклу. Что съел — возврати в хозяйство!
Удалов был поражен такой житейской хваткой Ксении и скромно предложил:
— Давай тогда туалет на дачу перевезем.
— Зачем? — не поняла Ксения.
— Ну, не горшки же полные на автобусе возить! Если приспичило — едем на дачу…
Развить свою мысль он не успел, потому что ему пришлось, прихрамывая от радикулита, бежать прочь из дома от скалки. Впрочем, и это входило в интересы хитроумного Удалова. Он попросил политического убежища в квартире Льва Христофоровича, откуда они потом вместе отправились на стадион.
Именно там на профессора Минца, гениального изобретателя и без пяти минут лауреата Нобелевской премии, снизошло озарение.
Озарение было вызвано опустившимся на стадион туманом, который плавал над полем так, что некоторые игроки бегали по пояс в белой гуще, а от других вообще были видны только ноги.
— Куда ж он бьет? — кричал Удалов. — Куда же он бьет, если ворот не видно?
— Так и вратарь его не видит, — ответил разумный Саша Грубин, сидевший рядом с Корнелием. — Они равны. Но на уровне анекдота.
И тут
Минц воскликнул:— Вот так и поступим! То-то будет смешно!
Закричал он громко, но не то, что принято кричать на стадионе. Туда приходят смотреть и просто кричать, а не выступать.
Однако ругаться на Минца никто не стал, люди сидели свои, из тех, что приходят на стадион и в солнце, и в непогоду. Мест на «Речнике» было всего две тысячи, но и половины не заполнялось. Не очень-то теперь в Великом Гусляре увлекаются футболом. То ли дело в пятидесятые годы!
На крик Минца люди обернулись, но, увидев, что это вопит лысый профессор с Пушкинской улицы, сразу отвернулись. Пусть себе вопит.
— Ты чего? — спросил Удалов.
— Нашел решение, — просто ответил Минц.
— Отложи его в мозжечок, — посоветовал Удалов. — Футбол кончится, тогда и займешься наукой. Каждому овощу свое время.
Тут начал накрапывать сентябрьский дождик. Зонтика у друзей не было, они растянули на троих грубинский плащ и смотрели из-под него, как с правительственной трибуны. Слава богу, дождик прибил туман, и стало видно, что происходит на поле и почему наши опять проигрывают.
После матча они медленно побрели с толпой к выходу из парка, потом, так и не опуская плаща, направились к Пушкинской, к дому № 16. Дождь припустил вовсю, и приходилось перепрыгивать через лужи. В такой обстановке не особенно поговоришь, так что дотерпели до дома, где Минц позвал друзей побаловаться чайком.
Еще чайник не закипел, как Удалов первым спросил:
— Признавайся, Лев Христофорович, что ты на этот раз приготовил человечеству в подарок?
— Не в подарок, а в наказание! — ответил профессор и рассмеялся. — Они еще пожалеют, что хотели устроить у нас соревнование чекистов!
— Проще, Лев Христофорович, — попросил Грубин. — А то мы, простые труженики, вас не понимаем.
— Куда уж проще! Савичей знаете?
— Еще бы не знать!
— Они меня рассмешили. Сначала приходит ко мне Ванда и просит… знаете о чем? Просит установить на ее любимом муже подслушивающее устройство.
— Это еще зачем?
— А затем, что он, по ее подозрениям, завел себе любовницу из числа продавщиц ее супермаркета и даже намеревается улететь с этой продавщицей на Багамские острова.
— И в самом деле смешно, — сказал Грубин. — Савичу уже седьмой десяток…
— Возраст не помеха, мой юный друг, — ответил Минц, и Удалов не сдержал улыбки, потому что Грубину тоже было не двадцать лет.
— Так что же тебя так рассмешило? — настаивал Удалов.
— А то, что муж Ванды, Никита Савич, побывал у меня на следующий день и спросил, не могу ли я установить подслушивающее устройство на его жене?
— Неужели тоже взревновал?
— Хуже! Ему не дает покоя ее богатство. Он уверен, что она заработанные в супермаркете деньги прячет от него и транжирит, устраивая оргии. Смешно?
— Очень смешно, — согласился Удалов, но не засмеялся, и Грубин тоже смеяться не стал.
Минц вздохнул и заметил:
— Чувство юмора у вас плохо развито.
— Не в этом дело, — сказал Грубин.
— Мы их знаем практически с детства, — пояснил Удалов. — Я с Савичем в школу ходил.
— Что вы мне хотите доказать? — удивился Минц. — Что люди не меняются или что все, кто ходил с тобой в школу, застрахованы от ошибок и лишены недостатков?