Великий Гусляр

Он переводил взор с профессора на скромно, по-походному одетых аборигенов, которые мило улыбались…

Удалов пошел к ним, протягивая руку.

Глава поисковой партии тоже сделал шаг навстречу. Рукопожатие получилось теплым, дружеским, настоящим.

— А это профессор Минц, — сказал Удалов, указывая на друга.

Тот стоял со шприцем в руке, и с иглы капал ценный увеличитель…

И только тогда Удалов понял, что местные жители — это не нормальные люди, не большие люди, а очень маленькие люди, почти такие же, как Удалов, Минц и космонавты. И нет нужды никого увеличивать.

Или, как сказал вечером профессор Минц после окончания официального банкета по случаю прилета дружественных инопланетян с Земли:

— А кто тебе сообщил, что все существа во Вселенной должны быть одного роста? Шансов на то, что они будут человеческого размера, не больше, чем на то, что они — карлики. И еще меньше, чем на то, чтобы они оказались осьминогами. Нечего удивляться. Нам просто повезло, как бывает в приключенческих романах или в телевизионных передачах, где в кустах обнаруживается рояль.

— И все-таки это странно и невероятно.

— Не более невероятно, чем зарождение белковой жизни. А это произошло, — сказал Минц.

Удалов задумался.

— Ты не отвлекайся, — сказал Минц, — снимай кино про наше пребывание. С тебя на Земле строго спросят — где доказательство того, что мы утерли нос американскому империализму?

Удалов снимал встречу, и постепенно его настроение улучшалось. Куда хуже было бы, окажись братья по разуму скорпионами или гигантами-циклопами. А ведь и те, и другие в Галактике существуют, занимаются науками и культурой, ходят на свидания и не подозревают о своем страшном уродстве. Может, даже считают нас, людей, не очень красивыми.

— Лев, — сказал он между делом, — а ведь мы можем с их помощью всю Вселенную освоить.

— Не понял, — откликнулся Лев Христофорович, который в этот момент пожимал руки почтенным старцам из встречающей комиссии.

— Они же мелкие, значит, экономичные.

— И как же ты это представляешь?

— А так, что мы им поставляем технику, а они летают. Дешево и сердито.

— А зачем летают? — спросил Лев Христофорович.

— Ну… это самое, чтобы врагам нашим дулю показать.

— Мы уже показали, — заметил профессор. — Пора собираться в обратный путь. Теперь никакой Киссинджер не сможет сказать, что мы здесь не были. Были!

* * *

Пять дней пребывания на планете Столоки, как называли ее жители крупнейшего из континентов, пролетели как сон. Космонавты и консультанты питались как на убой, посещали увеселительные заведения, а также школы, фабрики, заводы и сельскохозяйственные фермы. Хозяева были откровенны и доброжелательны. Они предложили установить дипломатические и торговые отношения, обмениваться студентами и попросили оказать им помощь в развитии новой технологии.

Минц с Удаловым взяли на себя формальную сторону общения, а молодые Петры пропадали неизвестно где и даже ночевать на корабль не являлись. Это было грубейшим нарушением дисциплины, Удалов хотел было собрать всю группу и обсудить поведение молодежи, но Минц возразил.

— Зачем, — сказал он, — изображать из себя тоталитаризм? Раз в жизни наши космонавты попали к живым людям, в свободное общество, а ты тут же — собрание!

— Не лежит у меня душа к этим гулянкам. Ох, плохо это кончится.

И вправду, это кончилось неожиданно.

На шестой день космонавт Петр Гедике заявился к ужину с молодой зеленоватой особой (таким был цвет кожи у жителей Столоки) с небольшим третьим глазом во лбу, но в остальном простой девушкой. Девушка смущалась и все порывалась уйти.

— Мы полюбили друг друга, — сказал Петр Гедике.

Девушка потупилась. Петр Иванов нарушил молчание.

— Ну, блин! — сказал он.

— И что же вы предлагаете? — спросил профессор Минц.

— Придется мне жениться, — сказал Гедике.

— Этого еще не хватало! — воскликнул профессор. — Да вы понимаете, что говорите!

— Понимаю, и сам бы не спешил с браком, но Гругена настаивает.

Минц посмотрел на Удалова. Удалов на Минца.

— А ничего в этом плохого нету, — сказал Гедике. — Ну привезем мы с собой представительницу другой планеты — нам же за это спасибо скажут. А американцы уж точно утрутся!

— Молодой человек! — сказал тогда Минц. — Это вы ошибаетесь, когда полагаете, будто наш полет осуществляется в пику Западу. Он осуществляется с научными целями.

— Во блин! — сказал Петр Иванов.

В его голосе Минц уловил справедливое осуждение. Ведь космонавты хотели как лучше…

— А может, мы отложим свадьбу? — спросил Минц. — Вы же даже взаимную генетическую терпимость не выяснили!

— Любовь превозможет, — сообщил Гедике.

Невеста висела на его локте, как спелая груша.

— Так что вас так торопит? — спросил Минц.

— Я ее обесчестил, — признался Гедике.

— Нет, я сама напросилась, — доверчиво возразила девушка.

— Это еще не трагедия, — вмешался Удалов. — Мы с моей женой Ксенией активно встречались до свадьбы — и ничего.

— А мне, по законам нашего общества, придется утопиться.

— Не может быть! — удивился Минц. — У вас такое гуманное общество!

— Для кого гуманное, а для меня сволочное, — ответила девушка. — Живем здесь, как в четырех стенах, отстаем в прогрессе, даже кино не изобрели, а чтобы из Галактического центра попросить — ни-ни! И всё эти проклятые старцы!

И она с неприязнью поглядела на Минца.

— Если ее утопят, я тоже утоплюсь, — сказал Гедике.

— И ребеночек, который развивается во мне, тоже утонет, — сказала Гругена.

Она зарыдала, Гедике заплакал, и даже Иванов уронил мужественную слезу.

— Приготовьтесь выслушать горькую правду, — сказал Минц. — Вы садитесь, садитесь, в ногах правды нет. Я хочу вас сначала спросить, известно ли вам, что наша страна переживает некоторые временные экономические трудности?

— Читали, — ответил Гедике. — Только при чем тут моя любовь?

— А при том, что в естественном состоянии ты не смог бы поцеловать свою невесту, потому что случайно проглотил бы ее вместе с ее прекрасными тремя глазами.

— Во блин! — Петр Иванов даже зажмурился от отвращения.

Гедике страшно побледнел. Он начал дрожать в предчувствии роковых новостей.

И тогда, понимая, что отступать некуда, Минц рассказал собратьям по полету всю горькую правду.

Наступила тишина, прерываемая лишь короткими вздохами невесты.

Потом Гедике сказал: