Великий канцлер
Шрифт:
– Это непонятное дело, – тихо ответил Римский.
Помолчали. Грянул телефон. Варенуха схватил трубку, крикнул в неё: «Да!», потом тотчас «Нет!» – бросил трубку криво на рычаг и спросил:
– Что же делать?
Римский молча снял трубку и сказал:
– Междугородная? Дайте сверхсрочный с Владикавказом.
«Умно!» – подумал Варенуха. Подождали. Римский повесил трубку и сказал:
– Испортился телефон с Владикавказом.
Римский тотчас же опять позвонил и заговорил в трубку, в то же время записывая карандашом сказанное.
– Примите «молнию» Владикавказ Масловскому. Ответ фотограмму 803.
«Умно!» – подумал Варенуха, а сейчас же подумал: «Глупо! Не может он быть во Владикавказе!» Римский же взял обе «молнии» и фотограмму, положил в конверт, заклеил конверт, надписал «в ОГПУ» и вручил конверт Варенухе со словами:
– Отвези, Василий Васильевич, немедленно. Пусть они разбирают.
«Это очень умно!» – подумал Варенуха и спрятал в портфель таинственный пакет, потом взял трубку и навертел номер Степиной квартиры. Римский насторожился, и Варенуха вдруг замигал и сделал знак свободной рукой.
– Мосье Воланд? – ласково спросил Варенуха.
Римский затаил дыхание.
– Да, я, – ответил в трубке Варенухе бас.
– Добрый день, – сказал Варенуха, – говорит администратор «Кабаре» Варенуха.
– Очень приятно, – сказали в трубке, – как ваше здоровье?
– Мерси, – удивляясь иностранной вежливости, ответил Варенуха.
– Мне показалось, – продолжала трубка, – что вы вчера плохо выглядели, и я вам советую никуда сегодня не ходить.
Варенуха дрогнул от удивления, но, оправившись, сказал:
– Простите. Что, товарища Лиходеева нет дома?
– Нету, – ответила трубка.
– А, простите, вы не знаете, где он?
– Он поехал кататься на один час за город в автомобиле и сказал, что вернётся в «Кабаре».
Варенуха чуть не уронил трубку и замахал рукой встревоженному Римскому.
– Мерси, мерси! – заговорил и закланялся Варенуха, – итак, ваше выступление сегодня в десять часов вечера.
– О да, я помню.
– Всего, всего добренького, – нежно сказал Варенуха и, грянув трубкой, победоносно воскликнул:
– Уехал кататься за город! Никакой не Владикавказ, а с дамой уехал! Вот-с!
– Если это так, то это чёрт знает что такое! – воскликнул бледный от негодования Римский.
– Всё понятно! – ликовал Варенуха, – уехал, надрался и застрял.
– Но «молнии»? – глухо спросил Римский.
– Он же и телеграфирует в пьяном виде, – вскричал Варенуха и вдруг, хлопнув себя по лбу, закричал:
– Вспомнил! Вспомнил! В Звенигороде есть трактир «Владикавказ»! Вспомнил! Оттуда он и молнирует!
– Нет, это чересчур! – заговорил озлобленный Римский, – и в конце концов я буду вынужден…
Но Варенуха его перебил.
– А пакет нести?
– Обязательно нести, – ответил Римский.
Тут же открылась дверь и вошла… «Она!» – подумал Римский… И действительно вошла та самая женщина и опять с белым пакетиком.
В телеграмме были слова:
«Спасибо подтверждение Молнией пятьсот Вылетаю Москву Лиходеев».
– Ну, не сук… – вскричал Варенуха, – не переводи! Он с ума сошёл!
Но Римский ответил:
– Нет, деньги я переведу.
Варенуха,
открыв рот, глядел на Римского, думая, что не Римского видит перед собой.– Да, помилуй, Григорий Максимович, этот Масловский будет поражён, если там только есть Масловский! Я говорю тебе, что это из трактира!
– Это будет видно часа через два, – сказал Римский, указывая на портфель Варенухи.
Варенуха подчинился своему начальнику и условились так: Варенуха повезёт немедленно таинственные телеграммы, а Римский пойдёт обедать, после чего оба опять сойдутся в «Кабаре» заблаговременно перед спектаклем, ввиду исключительной важности сегодняшнего вечера.
Варенуха вышел из кабинета, прошёлся по коридорам, оглянул подтянувшихся капельдинеров командирским взглядом, зашёл и в вешалки, всюду и всё нашёл в полном порядке, узнал в кассе, что сбор резко пошёл вверх с выпуском афиши о белой магии, и наконец заглянул перед самым уходом в свой кабинет.
Лишь только он открыл дверь, как на клеёнчатом столе загремел телефон.
– Да! – пронзительно крикнул Варенуха в трубку.
– Товарищ Варенуха? – сказал в телефоне треснувший тенор. – Вот что, вы телеграммы сейчас никуда не носите. А спрячьте их поглубже и никому об них не говорите.
– Кто это говорит? – яростно закричал Варенуха. – Товарищ, прекратите ваши штуки! Я вас обнаружу! Вы сильно пострадаете!
– Товарищ Варенуха, – сказал всё тот же препротивный голос в телефон, – вы русский язык понимаете? Не носите никуда телеграммы и Римскому ничего не говорите.
– Вот я сейчас узнаю, по какому номеру вы говорите! – заорал Варенуха и вдруг услышал, что трубку повесили и что никто его больше не слушает.
Тогда Варенуха оставил телефон, нахлобучил кепку, схватил портфель и через боковой выход устремился в летний сад, в который публика выходила во время антрактов из «Кабаре» курить.
Администратор был возбуждён и чувствовал, что энергия хлещет из него. Кроме того, его обуревали приятные мысли. Он предвкушал много хорошего; как он сейчас явится куда следует, как возбудит большое внимание, и в голове его зазвучали даже целые отрывки из будущего разговора и какие-то комплименты по его адресу.
«Садитесь, товарищ Варенуха… гм… так вы полагаете, товарищ Варенуха… ага… так…», «Варенуха – свой парень… мы знаем Варенуху… правильно…», и слово «Варенуха» так и прыгало в голове у Варенухи.
Ветер дунул в лицо администратору, и в верхушках лип прошумело. Варенуха поднял голову и увидел, что темнеет. Сильно посвежело.
Как ни торопился Варенуха, он всё же решился заглянуть по дороге в летнюю уборную, чтобы проверить, исполнили ли монтёры его повеление – провести в неё свет.
Мимо только что отстроенного тира по дорожке Варенуха пробежал к зданьицу, выкрашенному серой краской, с двумя входами и с надписями: «Мужская», «Женская». Варенуха пошёл в мужское отделение и, прежде всего, увидел, что пять дней тому назад выкрашенные стены исписаны неплохо сделанными карандашом рисунками половых органов, четверостишиями и отдельными очень употребительными, но почему-то считающимися неприличными, словами. Самое короткое из них было выписано углём большими буквами как раз над сиденьем, и сиденье это было загажено.