Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»?

Филиппо Казавекья устроил специальное празднество для Макиавелли, и пригласил его погостить в своем доме, обещая чудесную форель и самые лучшие вина.

Он не находил слов, чтобы описать в достойной степени все достославные деяния секретаря Второй Канцелярии. Правда, он предупреждал его попридержать язык, потому что идеи, им высказываемые, « пойдут на пользу только мудрым, которых всегда немного».

Что сказать – он был прав. Процитируем Маурицио Вироли, автора книги о Макиавелли:

« Человек, который служит общественным интересам с полной самоотдачей и честностью, который пытается понять проблемы, стоящие перед его страной, и старается найти для них подходящие решения – такой человек должен быть ценим и уважаем своими согражданами. Но поскольку люди часто завистливы и невежественны, куда чаще случается обратное: чем больше труда, ума и старания вкладывается в служение общему делу, тем больше яда и подозрений это служение на себя навлекает».

Прибавим к сказанному и то, что сам Никколо Макиавелли делу не помогал. Замечательный дипломат, на редкость проницательный человек, он был тем не менее очень не склонен к лести и лицемерию. Трудно, собственно, сказать, почему – он безусловно был честолюбив, безусловно стремился сделать карьеру и прекрасно знал, как это делается.

Ho y него было, по-видимому, ощущение определенного превосходства над окружающими – какие-то вещи он видел столь ясно, что не понимал, как их могут не видеть другие. Он не любил просить и совершенно не умел кадить самолюбию людей, которых не уважал.

Такие черты характера мало способствуют успешной бюрократической карьере, и Никколо Макиавелли держался на плаву в основном благодаря покровительству Пьетро Содерини. Ну, в результате всего вышесказанного, наверное, он не очень удивился, когда узнал от верного друга Бьяджо, что в Синьорию на него поступил донос. Интересно, что этот донос был анонимным.

В нем утверждалось, что Макиавелли не может занимать никакого официального поста в администрации, потому что его отец числился в списке неплательщиков налогов.

Такие вещи вели к «поражению в гражданских правах», что касалось как самого неплательщика, так и всего его потомства. Бьяджо рекомендовал не реагировать – донос не был подтвержден документами, на стороне Никколо были и закон, и обычай, так что лезть в грязь и разгребать ее было совершeнно незачем. Письмо Бьяджо дошло до Никколо Макиавелли на пути назад, во Флоренцию – он возвращался из Мантуи и Вероны, где был по дипломатическим делам Синьории.

Он последовал совету. Настроение у него было хорошим – удалось подкопить немного денег, и он рассчитывал вложить их в покупку курятника и просил Луиджи Гвиччиардини разузнать, не найдется ли где достойный доверия человек для ведения этого хлопотного хозяйства:

« Полагаю, что от этой поездки у меня останется немного денег, и по возвращении во Флоренцию я хотел бы пристроить их в какое-нибудь дельце. Хорошо бы устроить птичник, мне нужно для этого найти помощника. Я слышал, что Пьеро ди Мартино может тут пригодиться. Узнайте, подойдет ли ему это, и сообщите мне; если он не возьмется, я подыщу кого-нибудь другого».

Странный вроде бы переход от дел государственных к делам сугубо личным, да еще связанным с таким предметом, как куроводство, – но что поделаешь, жизнь есть жизнь.

III

В то время Макиавелли, помимо курятника, конечно же, занимала и проблема его ополчения. В своем путешествии через Швейцарию он собрал немало информации о том, как все это происходит в швейцарских кантонах. К этому приобщались и сведения, добытые о германских наемных солдатах, ландскнехтах – они тоже стали появляться на итальянской земле.

Что его удивило сильнее всего, так это бедность селений, откуда ополчение идет на службу к иностранным государям.

« Германцы, – писал Макиавелли, – живут как нищие, они ничего не строят, они не тратят деньги на украшения, они счастливы, если у них есть хлеб, немного мяса и очаг, чтобы отогнать холод» [3].

Под германцами он, конечно, имел в виду жителей немецко говорящих кантонов Швейцарии, в собственно Германии он так и не побывал. Однако местные нравы его очень занимали. Он полагал, что жители горных селений тратят на одежду не больше двух флоринов в 10 лет, что они не беспокоятся о множестве вещей, которые у них отсутствуют, что их нужды гораздо проще, чем у флорентийцев, – и что заработанные деньги собираются в сундуках общин и принадлежат общине в целом.

Трудно себе представить, что такого рода жизнь показалась ему привлекательной – 2 флорина в 10 лет на одежду его вряд ли устроили бы. Макиавелли был щеголь и одевался настолько хорошо, насколько позволяли ему его средства, а иной раз и повыше этой отметки. Скажем, совсем недавно Макиавелли уплатил за один только материал своего нового бархатного костюма четыре с половиной флорина – а уж сколько ему стоила пошивка...

В селеньях, которые он видел, совсем не было вина. Не видел он и женщин, к которым мог бы прицениться – предмет, который его всегда интересовал. Даже после женитьбы он был постоянным клиентом флорентийских борделей и с интересом посещал такие же заведения в Риме.

Маловероятно, что он нашел что-нибудь в этом духе в бедных кантонах Швейцарии.

Тем не менее идея, при которой средства не идут частным гражданам и используются общиной, ему в целом понравилась. Военная организация швейцарцев его прямо-таки поразила своей эффективностью – все мужчины держали какое-то оружие под рукой и умели им владеть. Имелись общественные склады для более серьезного оружия и содержались они в полном порядке. Как тут было не вспомнить собственный опыт, когда при осаде Пизы ему самому пришлось метаться по округе, пытаясь добыть порох для артиллерии и аркебузиров.

Общины даже имели запас продовольствия и дров, достаточный для того, чтобы прожить год в осаде, и это рассматривалось как норма. Ясное дело – при таких условиях жители кантонов были свободны, подчинялись только собственным властям и не делали различий между гражданами по имущественному цензу – что нравилось Макиавелли еще больше.

Он, конечно, не так уж и разобрался во внутренних механизмах политики кантонов, но его это особо и не занимало. Записи, которые Макиавелли делал в то время, отражали не столько интерес к швейцарцам, сколько интерeс к флорентийцам, и слова в похвалу швейцарского образа жизни – свободная бедность – были скорее укором согражданам, жившим наоборот: богато, но в тягостной зависимости от других, и все потому, что нуждами своей собственной обороны, зависящей только от граждан, постыдно пренебрегали. Интересно, приходили ли ему в голову аналогии, почерпнутые из столь любимых им латинских авторов?

В конце концов, у Корнелия Тацита в его работе «О Германии» написано почти то же самое...

ПРИМЕЧАНИЯ

1. «Ваше великолепие» – по-видимому, выдумка Бьяджо. Такого титула в общепринятом обороте не было. «Мессер» – уважительное обращение. Соответствует русскому «господин». Французское слово «месье» пошло оттуда же. Титул «капитан-генерал» был одним из нескольких возможных обозначений высшего воинского ранга, в теперешних терминах – главнокомандующего – и просуществовал довольно долго. Два столетия спустя, в начале 1700-х, так именовали Джона Черчилля, 1-го герцога Мальборо.