Великий натуралист Чарлз Дарвин

Правила также были написаны на латинском языке. «Так как первое украшение образованного человека скромность и чистота нравов, то мы определяем, чтобы все низшие вели себя относительно высших почтительно и покорно…» Нарушающий это правило подвергается наказанию.

Двор Крайтс Колледжа и помещение Дарвина (Х)

Тутовник, посаженный Мильтоном

«Воспрещается студентам вводить в университет какую-нибудь новую или необыкновенную моду в одежде, предписывается быть скромными в убранстве голов, не завивать локонов и не носить длинных волос. Воспрещается водить знакомство с городскими и принимать участие в их банкетах. С особенной строгостью запрещается входить в табачные лавки. Самострелы и другие орудия стрельбы находятся под строгим запрещением, но обыкновенный лук со стрелами позволяется брать в руки для честной забавы».

Студенты жили в специально предназначенных зданиях.

Богатый и знатный студент занимал целый ряд роскошно убранных комнат. Он содержал слуг, лошадей. Бедные студенты жили в небольших мрачных комнатах, расположенных одна подле другой длинными рядами.

К часу обеда по узким крутым лестницам поднимались все обитатели колледжа, собираясь в общую трапезную, большой обеденный зал.

В зале со сводчатым потолком, стенами, обшитыми почерневшим от времени дубом, и стрельчатыми окнами из цветного стекла накрывались столы. Со стен смотрели портреты многих поколений прежних обитателей колледжа — деканов, прославившихся питомцев и знаменитых ученых. Окна изображали гербы их.

Обедали все вместе, но за различными столами.

За главным, устроенным на возвышении, столом обедали декан и наиболее почетные члены колледжа. За другими столами — студенты, разделяясь в зависимости от богатства родителей. Долгое время самые бедные студенты не могли обедать в одно время со всеми. Они получали остатки обеда с «высокого стола».

В университете, храме науки, бедные студенты чувствовали огромную разницу между собою и богатыми товарищами по учению.

В Кембриджский университет, как и в другой старейший университет Англии — Оксфордский, — поступали главным образом сыновья знатных людей, во всяком случае богатых. Многие родители отправляли туда сына с наставлением, что он должен подружиться со знатными товарищами. «Прислуживание, страсть к комфортабельной обстановке и роскошной жизни, — говорит один английский ученый, — вот пороки наших университетов, наиболее распространенные и наиболее постыдные».

Но что за крайний стол у самой двери?

Это стол новичков. Новичок живо рассказывает что-то соседу. Тот молчит. Новичок задает вопрос. Сосед поднимает глаза и пристально смотрит на задавшего вопрос. Тот повторяет его. Молчание… Сосед молча продолжает есть. Он глухой? Нет, но по правилам, здесь существующим, новичок не имеет права заговорить первым.

Новичку дан урок соблюдения этикета. Позднее он даст его в свою очередь.

Много было здесь таких обычаев, которые чтились как закон.

Обед проходил в торжественной и суровой тишине.

Также в обязательном порядке собирались студенты на богослужения, которые обычно совершали профессора. Это чаще всего были духовные лица.

Чарлз Дарвин должен был бы по семейной традиции поступить в Джонс Колледж, где учился его дед. Но уж очень длинны и утомительны были там церковные службы, уклониться от которых было невозможно.

В Крайстс Колледже были облегченные порядки.

Большую роль играли в колледжах так называемые туторы, репетиторы-наставники. Главная обязанность их состояла в подготовке своей группы студентов к экзаменам. Лекции профессоров, даже самых лучших, студенты посещали мало, потому что туторы разъясняли им как раз то, что нужно к экзаменам.

Дарвину повезло: его тутор, мистер Шау, любил конские скачки, высоко ценимые всеми студентами, и поэтому не противодействовал им в проявлении этой склонности. Дарвин, любивший верховую езду, увлекся конным спортом, охотно изучал приемы, которыми коннозаводчики получали ценнейшие породы лошадей, посещал скачки и знал родословные многих знаменитых лошадей.

Начальство одобрительно относилось к состоятельному, веселому, почтительному студенту, занимавшему отдельное помещение и вовремя сдававшему экзамены. А Чарлз без особого труда подчинялся университетским правилам и постановлениям, а также неписаным традициям колледжа.

Тот, что гуляет с Генсло!

Под влиянием некоторых из своих друзей Дарвин полюбил живопись и гравюру. Часами простаивал он в галерее Кембриджа перед картинами… Хранитель музея рассказывал ему о мастерах-художниках. И позднее, в Лондоне, Дарвин часто посещал Национальную галерею, наслаждаясь прекрасными произведениями искусства.

Одного своего приятеля Дарвин всё пытался сделать жуковедом. Это ему не удалось. Зато тот вовлек Чарлза в музыкальный кружок.

Наслаждение музыкой он считал наслаждением высшего порядка. Когда, путешествуя, Дарвин поднимался на Кордильеры, то, восхищенный дикими красотами их, он воскликнул: «Кому не суждено созерцать природу во всем ее величии, тот пусть вообразит себя в концерте, где исполняется образцовое произведение образцовым оркестром…»

Дарвин часто подсмеивался над собой, утверждая, что он не обладает никаким музыкальным слухом.

«Мои музыкальные друзья, — рассказывает он, — вскоре подметили это и очень потешались, делая мне иногда экзамен, состоявший в том, что я должен был угадывать знакомые мне мотивы, когда их играли быстрее или медленнее, чем следовало. „God save the King“ ^[17] при таком исполнении являлся для меня неразрешимой загадкой. Был еще один человек с таким же дурным слухом, как у меня, и, странно сказать, он немного наигрывал на флейте. Однажды, к великому моему торжеству, я победил его на одном из этих экзаменов».

17

Английский гимн.

Дарвина часто видели гуляющим около церкви при Кинг Колледже. Там был прекрасный хор, который он слушал в таком экстазе, что дрожь пробегала у него по спине.

Иногда он наслаждался звуками песнопений во время репетиций хора, даже приглашал певчих к себе на дом, чтобы получить высокое удовольствие от их пения.

С годами эти склонности к искусству ослабевали и вытеснялись одной-единственной — к науке.

Однако воспоминания о прежних наслаждениях произведениями искусства остались у Дарвина до глубокой старости и вызывали сожаление о том, что они утрачены.

Что касается академических занятий, то можно прямо сказать, что ими Чарлз Дарвин, как и в Эдинбурге, совсем не обременял себя. И слова его о том, что «три года, проведенные в Кембридже, были так же потеряны мною, как и годы, проведенные в Эдинбурге и в школе», которые он часто повторял, в этом смысле справедливы.

Каждый экзамен по-прежнему оставался для него трудным делом. В письмах того времени Дарвин говорил о них, как о чем-то ужасном, а одному из своих друзей, Фоксу, он писал: «Я выдержал экзамен! Выдержал! Выдержал! Выдержал! Я готов исписать целый лист этим великолепным словом…»