Великий океан

Проснулся он от терпкого запаха хвои. Запах напомнил детство, благоухающий кедр из диких прибрежных гор, весну, первые ароматы трав. Не отгоняя сна, Павел улыбнулся, повернул голову. Нежные иглы душмянки встретили его лицо, упали капли росы. От неожиданности он зажмурился, а потом сразу открыл глаза.

На полу и на нарах лежали кедровые ветки. Световые полосы, пробившиеся сквозь дверные щели и узкое окно, озаряли сочную нежную зелень, смолистые срезы, пучок желтых влажных цветов. Раньше этого не было. Павел удивленно огляделся и только сейчас заметил за столом у окна вчерашнюю девушку. Не поднимая головы, она что-то прилежно шила. Девушка была в том же наряде, только вместо штанов надела недлинную юбку из толстой бумажной ткани, белые, без всяких украшений, мокасины. На худое, почти детское плечо сдвинулись обе косы.

Наташа не видела, что больной проснулся. Чуть нахмурив от усердия брови, она выводила стежок за стежком. Светлая тень падала на изгиб переносицы, выделялось несколько мелких веснушек. Некоторое время девушка работала не отрываясь, затем отложила шитье, глянула в сторону нар. Увидев, что больной не спит и внимательно наблюдает за ней, Наташа вспыхнула, серые глаза ее стали синими. Торопливо схватив иголку, она потянула к себе отложенную работу, и Павел заметил, что это был его кафтан. Девушка чинила продранную выстрелом одежду.

Павел поднялся и сел. Сегодня он чувствовал себя совсем здоровым. Беспокойные мысли отошли в сторону.

Дай мне кафтан,сказал он громко.И скажи, кто ты такая.

Наташа вздрогнула, но теперь уже не покраснела. Поднявшись из-за стола, она вдруг отодвинула одежду, спокойно и дружелюбно посмотрела Павлу прямо в глаза.

Ты русский?спросила она вместо ответа.

И когда Павел кивнул головой, задумчиво притихла, подергала кончик косы.

Я тоже русская,сказала потом негромко.Поведай мне про них.

Кулик вернулся, когда Павел рассказывал о Санкт-Петербурге. Здоровой рукой недавний шкипер чертил в воздухе здания, мосты, упоминал непонятные слова, называл галереи и статуи, дворцы и фонтаны Петергофской деревни, мрачную крепость Кронштадт. Павел увлекся, прочел стихи. Черные отросшие волосы падали до бровей, блестели глаза, на бледно-смуглом лице проступил румянец.

Наташа сидела рядом. Наморщив чистый открытый лоб, она слушала внимательно, но без особенного оживления. Все было чужим и далеким и даже не походило на сказку. Только когда Павел рассказал о Ситхе, о море, о строительстве форта, девушка заинтересовалась всерьез. Оказывается, русские были в этой стране такие, как отец, как она, много их. Они жили близко, на берегу, и отец никогда не говорил о них.

Тряхнув головой, откинув назад туго заплетенные прохладные косы, она удивленно повернулась к старику. Охотник сидел на пороге, беспокойно вслушиваясь в рассказы Павла. О новой крепости он ничего не знал. Думал, что сородичи покинули этот берег навсегда... Теперь он понял, почему на Чилькуте его встретили холодно и не оставили ночевать. Но он тогда спешил домой и не расспрашивал... Баранов... Он содрогнулся, услышав давно знакомое имя.

Кулик поднялся и вышел из хижины.

Павел ничего не заметил. Разволновавшись, он быстро устал и, откинувшись на подушку, закрыл глаза. Он снова пережил события последних месяцев, страшный конец корабля, гибель людей...

После этого Наташа его не тревожила. Не обращалась и к отцу. Девушка видела, как помрачнел старик, все дни проводил в горах. Временами казалось, что вид Павла действует на него угнетающе. А то вдруг приносил крупного барана, жарил тонкие сочные ломтики мяса, кормил ими больного, не отходя от него целый день.

Девушка недоумевала и молча присматривалась.

Павел выздоравливал. Пуля прошла навылет, плечо заживало. Уже можно было двигать рукой. Остались только слабость от потери крови и резкий, надрывистый кашель. О нападении корсара юноша ничего не рассказывал, зато в первый же день по выходе из хижины проковылял, опираясь на тонкую жердину, к берегу, пытался найти остатки «Ростислава».

На рифах и в бухте было пусто. Последний шторм разметал обломки корабля, темнели среди бурунов голые камни, мерно вздымалась водяная гладь. Гудел прибой. Много времени просидел Павел на щебне, затем с трудом поднялся, побрел назад. В пути он натолкнулся на обрывок паруса, зацепившийся за сучковатую ель. Все, что осталось от дряхлого суденышка.

Он был молод. Сердце еще не зачерствело от беспрестанной борьбы, жестоких разочарований. Губы его дрогнули, опустились плечи. Он побледнел, резко содрал кусок холстины. Приступ кашля и слабости заставил опуститься на землю. Так он сидел до тех пор, пока напуганная его исчезновением Наташа не привела обратно.

Несколько дней Павел снова пролежал в хижине, а когда стал выходить, девушка далеко не отлучалась. Но он уже не стремился на берег. Следил, как строит Кулик разрушенную паводком бобровую плотину на ключе, с любопытством наблюдал за старым хвостатым бобром, появившимся сразу после ухода охотника. Речной зверь старательно заделывал ветками и илом пропущенные стариком щели.

Вместе с Павлом оживала тайга. Звонче плескался каменистый ручей, лопались почки, мягкой зеленью расцветились голые деревья, наливался мох. Гулко ревел сохатый, перекликались на недоступных вершинах бараны, кричали, пролетая, гуси. Далеко были видны прозрачные тонкие столбы дыма, поднимавшиеся над лесом. Там находились индейские селения.

Часто Кулик уходил на охоту, Наташа и Павел оставались одни. Девушка вставала первая, тихо, как мышь, одевалась у себя за занавеской. Иной раз занавеска была неплотно сдвинутаи в просвете мелькали заплетаемые в косу волосы, голая тонкая спина. Павел краснел, жмурился и, отвернувшись, кашлял громче обычного.

Однажды, напуганная сильным приступом кашля, не кончив одеваться, Наташа торопливо подошла к нарам. Босая, в одной короткой старенькой юбке, она нагнулась над Павлом. Прядь волос упала ему на грудь. Больной затих. Девушка постояла, прислушалась и озабоченная вернулась за перегородку. А Павел долго лежал с опущенными веками. Запах волос, теплота дыхания, нежные узкие плечи мерещились ему целый день.

Наташа привыкла к Павлу. Реже уходила в лес, на берег залива. Сперва боялась оставить больного, после неожиданно нашлось в хижине множество дел. Она убирала жилье ветками и березовой корой, плела из гибких корней прочную, удобную посуду. Сшила из птичьих шкурок Павлу рубашку.

Пойдешь скоро,заявила она деловито.Не будешь зябнуть.

Девушка говорила об уходе просто и спокойно, но легкая морщинка пересекала лоб.

Павел тоже временами забывал о крепости. Тихая жизнь в лесной избушке, необычайный покой, теплые дни действовали умиротворяюще. Хотелось ни о чем не думать, сидеть на обомшелом грунте, смотреть на высокие облака, далекие снеговые вершины, бескрайний лесной простор; слушать говор ключа, плеск водопада в расщелине скалы, треск сучьев под ногами пробиравшегося к водопою зверя и особенно шелест шагов Наташи.

Мир был благодатной пустыней, простой и величественной... Стадо оленей, идущих навстречу заре, светлые рыбы, тень от крыльев орла, сосны, растущие со дна ущелий, длинные острые травы.

Когда случались дождливые дни, Наташа рассказывала индейские сказки о первой жизни на земле. Втроем они сидели возле огня, старик чистил ружье, тщательно протирал кованый граненый ствол длиною в человеческий рост. Павел, закрыв глаза, о чем-то думал.

«...Сестра Китх-Угин-Си, наскучив терпеть обиды от брата, решилась бежать. Ушла далеко на морской берег. Из коры вековечной ели построила себе жилье...Наташа негромко, певуче, чуть упирая на букву «о», передавала предание. Она сидела на полу возле очага, палкой мешала угли. Свет отгоревших веток падал на ее худощавое лицо, маленькие шевелившиеся губы...В ясный день вышла она на берег, увидела играющих на море китов и, не ведая, кто таковые, начала кричать им, чтобы подошли ближе и дали ей корму, потому что терпит голод. Киты ничего не сказали, скрылись в морской глубине. Только когда стало темно и луна вылезла над самым высоким деревом, пришел к женщине сильный и большой человек, воин. «Пошто одна сидишь здесь и пошто терпишь голод?» Сестра Китх- Угин-Си заплакала, а потом поведала, что брат истребил ее детей, чтобы не размножались люди, и она убежала из его жилья. Пришедший слушал ее хорошенько, а после послал одного калги на лайду, велел принести маленький круглый камешек. Положил на огонь и раскалившийся дал ей съесть. Когда она проглотила, воин сказал, что теперь она родит сына, коего никто не убьет, и сам скрылся...»