Великий перевал

Это очень понравилось приставу.

— Привести мальчугана из десятого номера, — крикнул он, приотворив дверь.

— Такой ужасный случай, — продолжал говорить господин, сидя в кресле, — оттеснили его и вот пропал, хорошо еще, что так удачно кончилось.

В это время Васю ввели в кабинет и господин бросился его обнимать и целовать.

Вася был ошеломлен, прямо из двери попав в объятия. Но уже в следующую секунду он тоже радостно отвечал на его объятия.

— Ну, сейчас идем, — крикнул господин, и быстро сунул в руку пристава какую-то бумажку, которую тот спрятал с ловкостью фокусника.

— Еще надо костюм купить по дороге.

И оба быстро вышли из участка.

* * *

Через десять минут после их ухода приставу подали копию телеграммы, посланной из Константинополя на имя Одесского полицеймейстера и разосланную в копиях по участкам.

«Потерян в Одессе мальчик, четырнадцати лет, блондин, одет в серое пальто, серый велосипедный картуз. Зовут Василий Стахеев. Нашедшему вознаграждение тысяча рублей.

Константинополь. Европейская гостинница. Иван Стахеев».

— Что за чорт? — сказал пристав, подавая телеграмму дежурному.

Тот тоже прочел и тоже сказал: «что за чорт!»

— На всякий случай распорядитесь догнать эту парочку. Я ни чорта не понимаю.

Когда околодочный вышел, пристав быстро достал из кармана чек и развернул его. Это была просто записка и вдобавок очень простого содержания. На ней написано было только:

«Поздравляю вас еще с одной глупостью

Феникс».

VIII. СОБЫТИЯ РАЗВЕРТЫВАЮТСЯ

Вася и Феникс быстро вышли на Екатерининскую набережную, где Феникс с самым независимым видом нанял лодку для катанья.

— Грести буду сам, — сказал он матросу.

Они вдвоем выехали в открытое море. Был чудесный весенний день. Море синело, отливая бирюзой и изумрудами, а Одесса так и сияла, вся залитая солнцем.

— Великая вещь — море, — говорил Феникс, когда они отъехали уже довольно далеко. Он отклеил усы и бороду и сунул их себе в карман.

— Ну, теперь только не дать бы нам маху, — продолжал он, — они нашу компанию накрыли, да никого не поймали, стало быть теперь будут искать повсюду. А ловко я тебя из этой дыры выручил. Я знаю, что значит попасться к ним в лапы.

Он все греб и греб вдоль берега, держась верстах в двух от него.

Скоро кончились одесские дома и начались низкие рыбацкие постройки. Феникс перестал грести и сказал Васе:

— Придется нам поваландаться по морю до вечера. Хлеб у меня есть с собой, вот с водой будет скверно.

— А лодочник нас не выдаст? — спросил Вася.

— Мы с ним приятели, — отвечал тот.

Так до вечера качались они на синих волнах, то работая веслами, то предоставляя лодку течению.

Когда стемнело, Феникс причалил к берегу в том месте, где уже кончался рыбачий поселок и стояли только одинокие хижины.

Они выпрыгнули на песок, втащили за собой лодку, чтобы ее не унесло в море и направились к одной хижине.

На легкий стук в окно им отворила дверь маленькая седенькая старушка и впустила их в дом. В углу сидел старик и чинил большую рыболовную сеть.

«Точно в сказке о золотой рыбке», — подумал Вася. Феникс зашел за перегородку и выйдя из-за нее, уже имел вид заправского рыбака.

— Ну-с, — сказал он, — дайте нам поесть и попить.

Старуха поставила на стол миску с горячей ухой и жареную скумбрию.

* * *

Ночь была темная, облачная. Феникс и Вася сидели на завалинке, прислушиваясь к шуму моря.

— Куда же мне теперь тебя девать? — рассуждал Феникс. — С одной стороны, тебе здесь оставаться не безопасно, с другой стороны, может быть, родные искать тебя примутся.

— А нельзя ли как-нибудь в Москву пробраться? — нерешительно спросил Вася.

— В Москву? Да ведь там большевики, ты же от них удирал, чудак!

— Это не я удирал, а мои родные.

— Какие же у тебя там друзья?

— Большевики, — отвечал Вася.

Феникс с любопытством посмотрел на него.

— До Москвы-то уж больно далеко, — сказал он, — лучше иди к нам в контрабандисты, мы теперь в Херсон перекочуем, а большевики твои, может быть, и сами до нас доберутся.

— А разве хорошо быть контрабандистом ? — спросил Вася, — в Москве я хотел учиться, быть монтером, вообще работать.

Феникс свистнул и засмеялся.

— Работать! А мы разве не работаем? Ты еще, видно, жизни не видел, а вот ты послушай, что я тебе расскажу, и тогда скажи, что хорошо, что плохо.

И он начал рассказывать:

— Отец мой был не миллионщик какой-нибудь, а простой шахтер, работал он в Донецком бассейне на шахтах купца Коврова. Купец, братец мой, шутить не любил и зря ни одной копейки не платил. Так что шоколада я не кушал, а жевал себе черный хлеб. Было у меня еще два брата и две сестры, и помню я, как мать моя, знай, все кричала на нас, а то случалось и била ни за что ни про что, просто так от бедности. Уж очень много было ей с нами возни, не давали мы ей покоя ни днем, ни ночью. Помню, как раз стали говорить рабочие, что у бадьи, на которой спускались они в шахту, цепи заржавели и пообтерлись и, того гляди, лопнут. Только купец Ковров, осмотрев цепи, решил, что рабочие так себе зря болтают, и заявил, что цепи еще долго выдержат.

И вот однажды сидим мы все и уплетаем щи, как вдруг слышим как что-то грохнуло, словно из пушки где-то выстрелили и тотчас видим — бежит какой-то человек и кричит: «в шахте бадья сорвалася, семерых убило!» Ну, мы все притихли, а мать помчалась к шахте, не убило ли отца.

Но отец мой, оказалось, был уже в шахте и только видел, как сорвалась бадья. Среди рабочих пошли разговоры, недовольство. Отец мой больше всех шумел и бранился. В конце концов у купца Коврова все окна в доме переколотили камнями, а самого его в тачке к самой шахте подкатили и бросить хотели, да потом сжалились и вместо этого по всему поселку прокатили.

Ну, тут пошла кутерьма. Жандармерия наехала, всякие стражники. Арестовали многих рабочих и отца тоже. Купец Ковров на него указал, как на главного зачинщика. С тех пор отца я не видел. Нрава он был сурового, говорят какому-то жандармскому генералу таких слов насказал, что тот загнал его в тартарары. Впрочем, это неизвестно. Пропал, одним словом.

Ну, пришлось нам из поселка выбираться. Тут уже не то, чтоб черный хлеб, а вовсе есть нечего стало. Мать здоровьем была слабая. Пробовала было толкнуться туда, сюда, всюду отказ. Подумала, подумала, отвела нас к тетке, просила за нами присмотреть, «а я, мол, схожу к одной барыне, может она мне что посоветует», перецеловала нас всех, ушла, да в Дону и утопилась. Уж не знаю, что с моими братьями и сестрами стало, а меня один слепой нищий взял, водить его и с ним разные песни распевать.