Великий поход за освобождение Индии

Они упали в снег и, сцепившись, стали кататься по нему и бить один другого по лицу и невидящим глазам, пока не раздался выстрел и один перестал бить другого.

И в других местах раздались выстрелы.

Шведов сидел не двигаясь, слушал незнакомые крики, чужие слова проклятий. Стрельба разгоралась. Слепые стреляли в слепых не очень метко, но часто — до последнего патрона. Пули свистели рядом, и одна, пролетая, коснулась щеки Шведова. Он не испугался, даже не вздрогнул, а зачерпнул пригоршню снега и приложил к окровавленной щеке.

— Дзмебо, модит чемтан, ме тхвэн гихснит! [30] — кричал высокий красивый красноармеец с непокрытой головой, и те, кто понимал его язык, шли к нему.

Взявшись за руки, они образовали цепочку и пошли за ним. Он не обманывал их, просто ему, наверное, казалось, что он видит, он верил в это. Но он был слеп, как все, он повел их к глубокой, голубеющей льдом пропасти и первым беззвучно полетел в нее, увлекая за собой остальных...

Стрельба затихала, слышались только крики раненых и стоны умирающих.

30

Братья, идите ко мне, я вас спасу! (Груз.)

Шведов в задумчивости откусывал и жевал напитанный собственной кровью снег.

Не ослеп только китаец Сунь. Он щурил узенькие глазки, смотрел на сияющую вершину Нандадеви и исступленно повторял:

— Высэ! Высэ! Высэ!

Высота 6111 метров.

На ровном белом склоне алел огромный красный прямоугольник знамени. С неба сыпала снежная крупа, и потому он на глазах бледнел, становился розовым и скоро слился с окружающей белизной.

В огромной пещере горел один большой костер, и около него сидели хетти женского пола, а также дети и смотрели на ритуальное действо.

Брускин стоял у ритуальной стены, залитой старой кровью. На уровне головы комиссара на камне засохли остатки почерневшего мозга с прилипшими волосами.

Страшные и агрессивные хетти-мужчины наступали на Брускина. У передних в руках были копья с каменными наконечниками, у остальных — просто остроугольные камни.

— Хга! — скомандовал вождь, самый крупный и самый сильный, и дикари приблизились еще на один шаг.

Брускин был измучен и возбужден. Щеки его горели лихорадочным румянцем. Он был без буденовки, без очков, без штанов, но не терял надежды. И он выбросил вперед руку и заговорил скороговорно, как на митинге:

— “У Гегеля диалектика стоит на голове. Надо ее поставить на ноги, чтобы вскрыть под мистической оболочкой рациональное зерно!” [31]

— Хга!

Еще на шаг Брускин приблизил себя к мученической смерти.

— “Агностик говорит: не знаю, есть ли объективная реальность, отраженная, отображенная нашими ощущениями, объявляю невозможным знать это” [32] .

— Хга!

Кремневые наконечники на копьях нетерпеливо подрагивали у его груди. Румянец исчез с растерянного лица Брускина, и из глаз побежали слезы. Дикари ждали последнего его слова.

31

Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 23, стр. 21.

32

Ленин В. И. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 129.

— Эйнцике либе бобэн, хэлф мир... [33] — прошептал он вдруг и улыбнулся, и надежда, но иная надежда возникла в его глазах.

Вождь не давал свою страшную команду, и Брускин вдруг запел тоненько, тихо, нежно:

Их дер молзих ин дэм фрайтих авдернахт.Ой вос фар а ширэ дер татэ мит ди киндер занбэахт!Флэг зинген эмирес флэг дер татэ дих авекзэцин цу бомки мит а лэфэлэ!Гебн митн фингерл а кнак.Флэг ди бобэ мит гойдэрл — шоклн митн кэпэлэ.Ой вэй виншмак! [34]

33

Единственная любимая моя бабушка, помоги мне... (Идиш.)

34

Я вспоминаю вечер в пятницу.

Ах, как мы пели,

Отец и нас восемь детей, молитвенные песнопения!

Отец стучал ложечкой и щелкал в такт пальчиком,

А бабушка улыбалась и покачивала головкой.

Ах, какое это было счастье! (Идиш.)

НЕМАЛО СЛАВНЫХ СТРАНИЦ БЫЛО ВПИСАНО НАШИМИ КАВАЛЕРИСТАМИ В СЕКРЕТНУЮ КНИГУ ВЕЛИКОГО ПОХОДА, НО В РЯДУ ПОБЕД БОЛЬШИХ И МАЛЫХ БИТВА БЛИЗ КУРУКШЕТРА ВСЕ ЖЕ СТОИТ ОСОБНЯКОМ.

Штат Раджастхан. Близ Курукшетра.

1 апреля 1929 года.

Бывшая Иванова дивизия, уменьшившаяся за годы непрерывных боев и походов до размеров сотни, томилась в ожидании командирского слова.

Были сумерки, и Новик то опускал бинокль, то вновь прикладывал его к глазам не в состоянии определить — кто же находится на другом краю огромного поля, на котором пять тысяч лет назад сражались между собой боги и люди?

Дивизия — сотня Новикова — скрывалась в кустарнике, и противник, тоже примерно сотня, их не замечая, двигался неторопливым шагом.

— Да англичанка это, Иван Васильевич! — подсказывал нетерпеливо ординарец Государев-внук.

Новик оскалился в улыбке:

— Сперва врежем, потом разберемся. — И, привстав в стременах, повернулся к своим, закричал: — Шашки наголо! Пики к бою! За мной в атаку! Марш-марш!

И, как всегда, поскакал первым, а его дивизия-сотня рассыпалась на просторе лавой.

Противник их наконец заметил, занервничал, кто-то там, кажется, пытался отступить, кто-то спешиться и залечь, чтобы встретить огнем. И все-таки те решили принять бой и тоже рассыпались лавой и понеслись навстречу.

Иван обернулся к своим и крикнул весело:

— Руби до седла, остальное само развалится!

Вечерний густой воздух ответил эхом, и с той стороны донеслось:

— Руби до седла, остальное само развалится!

Лавы катились навстречу друг другу — лоб в лоб. Иван выбрал скачущего у противника первым и, направив на него коня, перекинул трофейную ханскую саблю из правой руки в левую.

Лавы смешались, зазвенела сталь о сталь, Новик привстал в стременах и вдруг услышал испуганное и радостное:

— Иван!

И по всей линии боя звон металла стал стихать, а вместо него послышались удивленные восклицания:

— Федька, ты, что ль? Тю!

— Николай! Чертяка!

— Дедушка! — Это кричал Государев-внук.

Перед Новиком сидел в седле Колобок и улыбался.

И Иван плюнул от досады — он уже настроил себя на бой.

Вокруг огромного костра, на котором зажаривалась целая лесная свинья, лежали кольцом кавалеристы, гомонили, смеялись. То и дело хлопал по плечу смущенного внука Государев-дед.

Командиры лежали чуть в отдаленье и даже на отдыхе выглядели озабоченными.

— Применяем партизанскую тактику... — рассказывал Новик.

— И мы применяем... — кивнул Колобок.

— Поэтому у нас теперь не дивизия, не эскадрон, а партизанский отряд...

— И у нас партизанский...

Иван взглянул на Колобка исподлобья и продолжал со значением:

— У нас... отряд... имени... Афанасия... Никитина...

— И у нас то же самое! — воскликнул Колобок.

Новик смотрел на бывшего соратника изучающе-внимательно. Тот улыбнулся.