Великое Нигде-1: Побег из Шуршенка

Ещё Броккен думал о Вероне. Наверное, Гербес прав, надо немного развеяться, отвлечься, чтобы забыть о бывшей подруге. Но как же о ней забыть, если они летят прямехонько в Новаском, где сейчас и проживает Верона в компании с Ландри, бывшей подружкой Гербеса.

Броккен посмотрел на Гербеса, уже в открытую свирепо таращившегося на Гума, который потихоньку заботливо напитывал воздух перегаром. Процесс наполнения лёгких живительным газом становился несколько неприятным. Газ уже не казался таким живительным. Броккен старался дышать через рот. А ведь ещё лететь и лететь! Навскидку часа два!

Стоп! Теперь Броккен смотрел на Гербеса с подозрением. А не ради ли Ландри Гербес и затеял всё это путешествие в Новаском? Точно! Он же давить на него начал где-то через пару недель после того как Верона с Ландри слиняли от них. Броккен невольно восхитился хитростью брата. Во даёт! А ему лапшу на уши вешал по поводу того, что мужчина, дескать, должен быть сильным и независимым!

Эх, ему бы немного братовой хитрости... не был бы он таким аутистом. Может, аутисты и отличаются от нормальных именно тем, что максимально честны в своих словах и действиях без расчёта на любые последствия? Слишком уж они сконцентрированы на том, что происходит именно сейчас в их собственном мире, из которого и носа не кажут. Вот как он сам и живёт обычно. Только какая же это честность? Одна глупость только. А как иначе? Иначе Броккен попросту не умеет. Или умеет, только кое-как...

А может все эти догадки всего лишь его фантазии. Броккен посредством опыта давно стал замечать, что почти все его догадки по поводу реального мира с реальным миром не имеют ничего общего, также как и почти все его догадки по поводу внутреннего мира других людей не имеют ничего общего с внутренним миром других людей. Возможно, потому, что он проецирует свои законы бытия на всё остальное, на всё, что не он. И сам не осознаёт этого. А у всех-то законы свои. Тогда уж лучше вообще никаких догадок не строить. А если не строить никаких умозаключений по поводу внешнего, остаётся только внутреннее. Да здравствует аутизм! С возвращением!

А если все нормальные люди немного аутисты, просто выучили, как лучше поступать и что лучше говорить в определённых ситуациях? Вот и живут так всю жизнь: наружу бездумный автоматизм для общения и содействия, а внутри живое и разумное плещет-трепещет, как в клетке, само себя не понимает. Некому его показать, не с кем поделиться сокровенным.

И с годами от невостребования умирает в человеке это живое и разумное. Один автоматизм для внешнего остаётся. Каждый человек - это вселенная. Но вселенные бывают разные, в том числе и недоразвитые… Как я, например.

И никто никому не желает ни плохого, ни хорошего, а поступают все так, как подсказывает им их генная бессознательная природа, которая у всех разная.

Ещё можно сравнить человека с яйцом, в котором скорлупа есть хрупкая граница между внутренним и внешним. Не написать ли трактат по яичной философии в нескольких томах: "Сырые люди-яйца", "Варёные люди-яйца", "Жареные люди-яйца", "Люди-яйца всмятку", “Люди-яйца пашот”? Хм, тогда англичанам, согласно этой философии, давно снесло крышу…

С Вероной Броккен познакомился, когда работал грузчиком в магазине. Он грузчиком, она заведующей. Верона обращала на Броккена своё внимание весьма неприятным способом. Донимала по поводу отсутствия ценников, с утра требовала вынести пласты рыбы. Но искры тогда между ними не прошло. Вернее, искра была, только пламя не вспыхнуло. Трудно разжечь пламя из искры с помощью замороженной рыбы, даже если все ценники изорвать в мелкие клочки и поджечь. Понятно, что хотел Броккен, понятно, чего хотела Верона, но мало кого интересует, а что хотела рыба? Она ведь тоже участвовала в процессе на правах сводницы. Но рыба находилась в глубокой заморозке и уже ничего не хотела. Вот они, цивилизованные издержки гуманизма. Всеядный гуманизм тоже кушать хочет: рыбу, мясо...

– Этот Гум смердит как вдвшник второго августа! – Гербес спрятал нос под куртку и старался дышать как можно реже. – Два сапога пара. Это сколько надо вылакать и при этом остаться в живых? Может, он сдох, потому и воняет?

– Это да, запашок стрёмный, – согласился Броккен.

– Неплохо этот червь устроился под отдельным куполком. – Гербес с откровенной завистью посмотрел на профиль Жим-Жима, физиономия которого выражала некое умиротворённое безумие или безумное умиротворение. Между куполами приглушённо ревели воздушные потоки.

– Тут есть крышка для проветривания? – Гербес привстал и пошарил рукой по куполу. – Заодно этого позеленевшего алкаша за борт выбросим, пока он спит.

– Какой ты жестокий, Гербес.

– Это этот алкаш жестокий! Наверняка многих своим дыханием безжалостно отправил на тот свет. Я слыхал, алкоголизм делает людей равнодушными и чёрствыми.

И тут Гум испустил приятное слуху мягкое и продолжительное шипение. И сладко улыбнулся во сне. У Гербеса сделались зверские глаза, которые тут же покраснели и заслезились. Он и Броккен закашляли.

– Плешивый мудень! – заорал Гербес, плотнее прижимаясь носом к куртке. – Я ему сейчас ногой по лысине настучу! И так хреново дышать, так эта мразь ещё каштанов в огонь подкинула! Да что он такое вонючее ел?! Не удивлюсь, если эта пьянь закусывала тухлой селёдкой. Смердит как из канализации! Или в его мире все источают подобную вонь? И все эти удовольствия всего лишь за семь тысяч золотом! – Гербес гадко рассмеялся. – Семь тысяч! Тебе не кажется, Брокк, что нас слегка наебали?

– Кричи, и кислорода не хватит на троих, – посоветовал Броккен. – Лучше порадуйся.

– Чему радоваться, чему?!

– Хотя бы тому, что тебя никто не насилует. Уже слава богу.

– Ох, боженьки, спасибо этому старому плешивому зелёному тощему алкашу за то, что он не изнасиловал меня своим шестизарядником.

– Ещё не вечер, – подал суровый голос Гум, не просыпаясь. – Капитан зажжёт все свечи…

Гербес испуганно притих. Признаться, он побаивался непонятного старца зелёной кожи. От этих инопланетян всего можно ожидать. Среди них полно психов. Психи, нас окружают психи...

Вдобавок к сказанному жилистая рука Гума непроизвольно стиснула пистолет, заботливо вложенный ему в руку Жим-Жимом. Гербес тихонько постучал по куполу и затравленно окликнул Жим-Жима, но тот и ухом не повёл. Тем более, у него и не было ушей, вместо них - две небольшие дырочки, поэтому Жим не повёл и дырочкой.

– Да брось ты, – сказал Броккен. – Тюбик с ветром соревнуются в крепости своих голосовых связок. И чем поможет Жим-Жим?

– Тем, что совершит вынужденную посадку и откроет купол! – прошипел Гербес. – Точно говорю, я сейчас коньки отброшу!

– Зачастил ты умирать. Не к добру это.

– Не переживай! Всё к лучшему!

Броккен несколько раз сильно ударил ногой по дну. Гербес, изменившись в лице, страшно посмотрел на него.

– Ты что, ирод, творишь, а?!

– Я подумал, может, внизу лючок какой имеется, – объяснил Броккен.

– Я тебе покажу лючок! Хочешь, чтобы мы всей честной компанией ухнули вниз?! – шипел змеёй Гербес.

– Зато свежим воздухом надышишься.

– Перед смертью не надышишься, да будет тебе известно!