Великолепная маркиза
Шрифт:
В помещении собралось очень много народа и стояла страшная духота. За длинным столом восседали десять мужчин отталкивающей наружности – «председатель», восемь «заседателей» и один обвинитель. Перед ними стояли стаканы с вином и тарелки с едой.
Анну-Лауру затошнило от омерзения, но маркизе де Понталек каким-то чудом удавалось стоять прямо и смотреть в лицо этим людям, которые должны были вершить над ней суд. Началось жалкое подобие судебной процедуры. Ее заставили назвать себя, свой возраст, свой титул, адрес, и потом начался собственно допрос:
– Вас назвали особо приближенной подругой Австриячки. Что можете сказать по этому поводу? – спросил
Анна-Лаура хотя и была готова к смерти, но ей было небезразлично, какую этикетку пришпилят к ее трупу.
– Что вы понимаете под словами «особо приближенная»?
Мужчина захохотал, вслед за ним все члены суда.
– Вы молоды, но не настолько же глупы, как я понимаю! И вы не понимаете, что я хотел сказать? Подруга, с которой спят!
– Какая мерзость! Какая ложь!
Эти слова сорвались с губ Анны-Лауры против ее воли. Она побелела как полотно, но ее черные глаза метали молнии. Она с отвращением отвергла гнусное обвинение:
– Что же вы за мужчина, если оскорбляете меня подобным образом! Разве вы не видите, что я в трауре? Это должно было бы вам внушить если не уважение, то хотя бы сочувствие.
– И кто же умер? Ваш муж?
– Нет, мой ребенок. Моя двухлетняя дочка...
Как всегда при упоминании о Селине, в горле Анны-Лауры встал комок. Ее голос дрогнул, и даже самые бесчувственные поняли ее отчаяние. В зале стало совсем тихо. Обвинитель, заключив, что эта женщина вот-вот может получить свободу, ринулся в атаку:
– Это все сказки! Граждане, она просто ломает комедию, чтобы вас разжалобить! Не надо ума, чтобы одеться в черное и принять скорбный вид! Мы должны выяснить одно – является ли эта особа подругой Австриячки или нет. Вот и все!
Людям, охваченным состраданием, давали возможность избавиться от этого ненужного чувства. И они немедленно воспользовались этой возможностью, ведь они явились сюда убивать. Председатель выпрямился в своем кресле и рявкнул:
– Отвечайте!
Понимая, что речь идет о ее жизни и смерти, Анна-Лаура не колебалась ни секунды. С высокомерным презрением она обвела взглядом толпу убийц и бросила:
– Да! Я ее друг, преисполненный уважения и преданности!
– И до какой же степени вы ее уважаете и насколько вы ей преданны?
– Границы моего уважения и преданности определяют мое дворянское происхождение и верность. Я готова пролить за нее кровь или пойти на смерть!
Как беспощадный античный хор, толпа эхом повторила:
– Смерть! Смерть!
В зале кто-то запел «Са ира», и звуки страшной песни заполнили канцелярию тюрьмы, словно пожирая тоненькую женщину в черном языками пламени:
Ах, так пойдет, так пойдет!
Аристократов на фонарь!
Ах, так пойдет, так пойдет!
Аристократов на фонарь!
Пришлось ждать, пока шум уляжется, чтобы председатель смог вынести свой вердикт:
– Отпустить!
Анна-Лаура не знала о том, что эти слова означали смертный приговор. Она догадалась о смысле сказанного по радостным выкрикам в зале. Те, кто привел ее сюда, собрались схватить ее за руки, но маркиза их оттолкнула.
– Я смогу умереть и без вас! – Анна-Лаура повернулась и направилась к палачам, пытаясь сдержать бешеное биение своего сердца. «Селина! Селина! Где ты? – кричало оно. – Я иду к тебе, моя дорогая девочка. Помоги мне! Господи, дай мне сил!»
Она уже почти переступила порог, когда ее остановили два солдата Национальной гвардии. Они приподняли ее под руки и потащили к выходу, крича:
– По приказу гражданина
Манюэля, эта женщина должна предстать перед Коммуной.Анне-Лауре показалось, что ее уносит яростный ветер. Мгновение спустя она оказалась лицом к лицу с теми, кто жаждал ее смерти. И снова один из солдат крикнул:
– Приказ прокурора Манюэля! Мы должны отвезти эту женщину в Коммуну!
Сбитые с толку этим неожиданным заявлением, стоявшие за дверью люди, жаждавшие расправы, в бессильной ярости сшибли своими дубинами треуголку с одного из солдат, а треуголка второго в одно мгновение превратилась в блин. Ее хозяин рассвирепел:
– Уймись, чудовище! Осторожнее размахивай своей дубиной!
– Но мы же слышали крики «Смерть!» и приказ председателя «Отпустить!».
– Ты что-то не расслышал! Во всяком случае, казнить мою треуголку тебе никто не приказывал. Она больше ни на что не годится...
Человек, орудовавший дубиной, засмеялся, конвоир Анны-Лауры пустился в объяснения. Молодая женщина тем временем могла оглядеться по сторонам. Крик ужаса вырвался из ее груди, когда она увидела, во что превратилась узенькая улочка, на которую выходили ворота тюрьмы.
У стен одного из домов на улице Балле была свалена горой одежда, а чуть поодаль – обнаженные и окровавленные тела ее недавних обладателей. Бойня была устроена по всем правилам. «Освобожденный» узник через ворота тюрьмы выходил на улицу, тут его оглушали дубиной, после чего другая команда оттаскивала потерявшего сознание человека к канаве, где с него срывали все ценное, одежду, обувь, а потом, перерезав жертве горло, укладывала труп к остальным.
Но самое страшное случилось с принцессой Ламбаль. Перед зданием тюрьмы какие-то торговки сцепились из-за ее вещей, а обнаженное тело принцессы выставили на всеобщее обозрение, привязав к каменной тумбе на углу улиц Балле и Руа-де-Сисиль. Один негодяй перепиливал ей шею здоровенным кухонным ножом, второй резал грудь, чтобы вырвать сердце, а третий отрезал прядь длинных белокурых волос. Все происходило под непристойные выкрики толпы, в которой запах крови пробудил самые гнусные низменные инстинкты.
Понимая, что выбраться будет непросто, один из гвардейцев потряс перед носом человека с дубиной документом, большая красная печать на котором произвела огромное впечатление – палачи не умели читать. Всех троих наконец пропустили.
Молодая женщина, лишившаяся чувств, не могла сделать ни шагу. Поэтому гвардейцам пришлось волочить Анну-Лауру за собой. Запыхавшись, они добежали до улицы Сент-Антуан и буквально впихнули женщину в фиакр, который ждал их. И как раз вовремя. Еще одно мгновение – и они не смогли бы выехать с улицы Балле. Дорогу им преградил бы кошмарный кортеж – обезумевшие горожане толпой двинулись за высоко поднятыми пиками, на которые были насажены сердце и голова принцессы Ламбаль с развевающимися белокурыми волосами. Следом за ноги, спиной по мостовой волочили изуродованное тело принцессы. Весь этот сброд направлялся в Тампль, чтобы показать Австриячке, как они обошлись с ее «советчицей».
– Гони к ратуше! – крикнул один из гвардейцев кучеру. – Если они увидят, что мы едем в сторону Бастилии, то побегут за нами. И потом, на улицах слишком много народа, чтобы можно было пустить лошадей галопом.
– Так куда же мне ехать?
– Поезжай по улице Монсо-Сен-Жерве, оттуда на Гревскую набережную, потом по набережным Орм, Сен-Поль, набережную Селестинцев и по улице Пти-Мюск. Так мы доберемся до ворот Сент-Антуан. А дальше ты и сам знаешь, куда ехать.
– Хорошо, господин...