Великолепная семёрка
Шрифт:
Боярин крайне недоверчиво посмотрел на меня, хмыкнул и задал второй вопрос:
— А железо где взяли?
— Так вот он же и сварил железо-то — снова показал на меня Пантелей.
— А кто ему помогал?
— Да никто! Хотя вон Сойка помогала, рыбу ему варила. — Он помолчал пару секунд и продолжил, не смея врать боярину — Ну и мужики ему ковать помогали. Но не за так, за ножи помогали, за косы! — добавил он, видимо считая что за «бесплатную» помощь он может получить порицание.
— Какие ножи?
Пантелей вытащил спрятанный за онучей нож и протянул боярину. Тот посмотрел, пощелкал по лезвию ногтем и сказал:
— Нож —
— Две копейки за такой нож — мало! И десяти мало будет!
— И почему?
Пантелей взял из рук боярина нож, с сильным нажимом провел острием лезвия по лежащему перед боярином топору, оглянувшись, поднял с земли полешко толщиной сантиметров в пять и, поднатужившись, одним резом полешко переполовинил. Боярин осторожно взял нож из его рук и еще раз очень внимательно оглядел его. Проверил пальцем остроту лезвия, подумал немного. Сказал «ждите тут», поднялся и ушел внутрь своего терема. Через минут пять он вышел, протянул Пантелею серебряный талер, сказал одному из стрельцов:
— Проводишь его на торг, пусть поменяют ему на копейки и полушки, да без обману! А ты — он повернулся и показал пальцем на меня — поедешь со мной! Нынче же! Собирайтесь, мальцу тоже коня привести! — крикнул он стрельцам, стоящим в отдалении. — В Москву сейчас же едем!
В Москву мы выехали через час. Меня даже не спросили, умею ли я верхом ездить. И жестоко за это поплатились. Хотя правильнее было бы сказать, что поплатился как раз я: выяснив, что на лошади я держусь не лучше мешка с сеном, меня действительно просто засунули в мешок, который повесил за плечами один из стрельцов. Время от времени стрельцы менялись, я же покидал мешок лишь тогда, когда грозил стрельцам обмочиться прямо в мешке им на спину. И не сказать, что мой трюк удавался часто.
Чего-то мне резко расхотелось становиться боярином. Чувствуется, что подобные скачки — сто верст за пять часов — для бояр входит в обязательную программу и исполняются по меньшей мере дважды в месяц: ни стрельцы, ни сам боярин не выглядели уставшими когда уже в сумерках мы подъехали к Кремлю. Стрельцы вытащили меня из мешка и понесли за боярином, сам я уже передвигаться не мог.
Просты нынче нравы — через пять минут мы оказались перед царем, без никакого специального доклада. Правда стрелец перед дверями комнаты, в которую мы вошли, поинтересовался, по какому делу собственно. И ответ «по государеву» его вполне удовлетворил.
Царь оказался молодым парнишкой лет шестнадцати от роду. Честно говоря, я просто знал, что ему шестнадцать — но хочу лишь отметить, что выглядел он соответственно. Однако был он царем не только «по должности». Когда боярин ему что-то тихонько порассказал на ухо, Иван Васильевич повернулся ко мне и спросил:
— А ты кто будешь?
— Дмитрий Саквояжев меня зовут.
— Так уж и Саквояжев? И какого же ты роду боярин? Не слыхал я про таких…
Да уж, прокололся я. Фамилии-то тут одни бояре и носили. Но отступать-то некуда, позади Москва! И впереди Москва, и по боками. Так что будем позиционно обороняться.
– Саквояжевы из франкских баронов, что в британской колонии Канаде в Новом Свете обосновались. Мать моя — русская, да и сам я православный, а стало
быть , тоже русский. Но волею Господа я один и остался, да и то злыми людьми разорен по малости и незнанию финансов, вот и бедствую.— You say British. Do you?
— Yes, Your majesty, British colony Canada, to be exact.
– Your smalltalk sounds strange… but it’s good enough to understand. Do you have any other proof of your nobility?
— Послушай, Величество, ты хоть в своих землях, хоть где — встречал мальчонку десятилетнего, кто такой нож, или топор, или хоть косу сковать может? Я про качество говорю. У нас такой секрет каждому не доверят, только членам семьи. Не знаю, может на Руси каждому такие секреты рассказывают?
— Да уж, пожалуй что ты и прав. Если боярин правду сказал, а врать он не приучен, клинок твой по цене серебра на вес стоит, а то и поболее. Но ты их просто холопам делал, и не один. То есть тебе их делать и несложно, и недорого. Сколько же ты таких сделать-то можешь? Война у меня грядет, как обычно, оружие хорошее не помешает. Но не помешает, если оно у меня, а не у врагов. Что скажешь?
— А чего говорить-то? Я — тут, говорю, как слышишь, по-русски, православный, хвала матушке. На Руси и делать буду что умею, во славу оную. Могу и сам делать, вон, мужики мне помогают по возможности. А еще помощников дашь — много чего хорошего сделать смогу. Только одно скажу: пока лучше делать все там, где я уже делал. Там я и руду знаю, и прочее иное.
– Это радует. Ладно, езжай обратно в вёску свою. Теперь она тебе на кормление отдана. Людишек — дам, но и охрану дам. А через месяц ты мне такого качества десять бердышей привезешь, поговорим и о боярстве твоем.
— Нет, царь, так дело не пойдет. Мне не веска нужна, а все земли вокруг вески на двадцать верст. Не села, не людишки, которые уже под кем-то ходят, а земли непользованные, копать оттуда что надо и строить что потребуется. Это — раз. Два — приеду я к тебе не через месяц, а через шесть. И не десять бердышей привезу, а сотню, а то и больше. Для производства многое построить нужно, быстрее не успеть. А без того хороший я только нож сделаю, бердыш не получится. Соглашайся, не пожалеешь!
— Ну, как скажешь. Но от охраны не отказывайся, шлю с тобой полдюжины стрельцов. Езжай, встретимся в конце зимы.
В зиму веска ушла с дюжиной коров (половина, правда, стрелецкие были), дюжиной овец, тремя поросятами (редко тут свиней пока держали, да и от диких они мало отличались), двумя дюжинами огромных стогов сена. В каждом доме появилось и по паре-тройке кур — до моего приезда их всего в деревне пяток был.
А сейчас и к прежним семи избам добавилось еще десять. В шести жили стрельцы, с семьями конечно. А в четырех, сильно поменьше и похуже, жили почти двадцать парней, лет по шестнадцать — восемнадцать, заложников царских. И хозяйство при каждой избе было вполне приличным.
Вот что меня всегда удивляло в старых справочниках, так это численность домашней птицы в русско-имперском селе, не превышающая численность крупнорогой скотинки. Но, с другой стороны, курей сеном не покормишь, а на зерно и среди домочадцев претендентов немало.
А еще в моих закромах до снега скопилось тонны две железных криц. Да и для угля было отдельно выстроено четыре сарая-хранилища, заполненные под завязку: топоры односельчанам я делал только в обмен на уголек. Так что зима не прошла впустую.