Вельможная Москва. Из истории политической жизни России ХVIII века

В 36 лет Панин стал генерал-майором, имея за спиной кампанию со Швецией. В годы Семилетней войны он отличился почти во всех крупных сражениях: при Грос-Егерсдорфе, Цорндорфе, Кунерсдорфе и взятии Берлина. При Ландберге его контузило, но жестокий к другим, Панин оказался беспощаден и к себе, и уже через несколько дней он встал в строй. По окончании войны в 1762 г. Петр Иванович был назначен губернатором Восточной Пруссии, отсюда потянутся его связи с прусским масонским братством. Взлет в его карьере начался после переворота 1762 г., в котором одну из руководящих ролей играл его брат — Никита Иванович. Петр Иванович за свои заслуги в минувшую войну был награжден чином генерал-поручика, орденом св. Александра Невского и получил шпагу с бриллиантами. В последующие годы императрица пожаловала Панина в сенаторы, возвела в графское достоинство и сделала членом Государственного Совета.

От брака с первой женой А. А. Татищевой генерал имел 17 детей, которые умирали в младенчестве. Заставляя болезненную женщину снова и снова рожать, он в конце концов свел ее в могилу. В 1767 г. Панин опять женился, теперь на фрейлине М. Р. Вейдель, принесшей ему пятерых малышей, из них выжили только сын Никита, будущий канцлер, и дочь Софья.

После отставки Москва приняла Петра Ивановича как незаслуженно обиженного героя войны, и генерал блестяще воспользовался своим положением. При всяком удобном случае он старался задеть Волконского и выставить московские власти в невыгодном свете. В декабре 1772 г. скончался старый друг Панина — тоже крупный московский масон, фельдмаршал Петр Семенович Салтыков, который будучи московским генерал-губернатором во время Чумного бунта 1771 г., бросил старую столицу на произвол судьбы и уехал в свое имение Марфино. Императрица уволила Салтыкова в отставку. 26 декабря 1772 г. Салтыков умер, но Волконский не распорядился оказать покойному должные воинские почести. Тогда Панин приехал в Марфино и встал у гроба с обнаженным палашом, отказываясь уйти до тех пор, пока не прибыл почетный караул. Этим поступком Петр Иванович снискал большое уважение москвичей, быстро забывших позорное бегство Салтыкова и Старая столица превозносила благородное поведение отставного генерала.

С самого начала семидесятых годов в донесениях иностранных дипломатов при русском дворе мелькали отрывочные сообщения о том, что «низкие люди», — как писал 2 августа 1771 г. английский посланник Каскарт, — «желали свергнуть императрицу с престола под тем предлогом, что ей была вручена корона лишь на время малолетства сына, и возвести на престол великого князя, что они и намеревались исполнить в день св. Петра». Годом позднее новый британский посланник сэр Р. Гуннинг сообщал в Лондон 28 июня 1772 г. о цепи неудачных придворных заговоров, последний из которых был раскрыт буквально накануне его приезда в Петербург. Правительство удовольствовалось наказанием рядовых членов. Среди влиятельных лиц, «руководивших предприятием», назывались братья Панины и княгиня Е. Р. Дашкова, но Екатерина предпочла «не разглашать дела».

Любопытные сведения о политической борьбе того времени сообщил в своих мемуарах декабрист М. А. Фонвизин, племянник Дениса Ивановича. «В 1773 или 1774 г. — писал декабрист, — когда цесаревич Павел достиг совершеннолетия и женился…. граф Н. И. Панин, брат его фельдмаршал П. И. Панин, княгиня Е. Р. Дашкова, князь Н. В. Репнин… митрополит Гавриил и многие из тогдашних вельмож и гвардейских офицеров вступили в заговор с целью свергнуть с престола…Екатерину II. Павел Петрович знал об этом, согласился принять предложенную ему Паниным конституцию, утвердил ее своею подписью и дал присягу… Душою заговора была великая княгиня Наталья Алексеевна, тогда беременная». Один из секретарей Н. И. Панина — П. И. Бакунин — выдал императрице заговорщиков, Екатерина вызвала к себе Павла, который, испугавшись, передал матери список заговорщиков, но она демонстративно бросила бумагу в огонь, заявив, что не желает знать этих людей.

Рассказ М. А. Фонвизина изобилует неточностями и анахронизмами, из-за этого целый ряд исследователей, и среди них такой видный знаток политической истории екатерининского царствования как В. С. Лопатин, склонны не придавать большого значения данному источнику. Известный специалист по русской истории XVIII–XIX вв. Н. Я. Эйдельман, напротив, видел в рассказе декабриста подтверждение реально существовавшего заговора 1773–1774 гг. Длинная полоса враждебных Екатерине II политических акций панинской партии тянулась с начала 70-х гг. Вероятнее всего, племянник Д. И. Фонвизина сливает воедино два разных заговора, в одном из которых принимали участие братья Панины, а другой, более поздний, сложился в среде молодого окружения Павла уже в 1775–1776 гг., его душой была беременная супруга наследника Наталья Алексеевна.

Что же представляла собой конституция Н. И. Панина, подписанная наследником, на основе которой должны были осуществляться перемены в жизни государства, после того, как генерал-аншеф Панин возведет на престол молодого монарха? Предисловие к этому интереснейшему документу эпохи сохранилось и ходило по рукам в списках, его называли также «завещанием Панина», (имея ввиду Никиту Ивановича Панина — О. Е.). Однако, текст будущего «коренного государственного закона» братья Панины подробно обсуждали между собой и через Д. И. Фонвизина, который выступал главным автором проекта. Согласно конституции Панина-Фонвизина, устанавливалась политическая свобода для дворянства, учреждался Верховный Сенат, как законодательный орган, а императору оставлялась исполнительная власть и чисто представительские функции. Часть членов Сената назначалась бессменно из числа наиболее родовитых аристократов, остальные же избирались от дворянства. Ни о каких правах других сословий русского общества того времени — купечества, однодворцев, казачества, государственного крестьянства — недвусмысленно заявивших о себе во время Уложенной Комиссии 1767 г., речи в проекте не шло. Таким образом, перед нами программа установления олигархического правления и ограничения самодержавия в пользу высшего дворянства. За образец, как это не раз происходило в русской политической истории XVIII в., было взято шведское государственное устройство.

В 1772 г. канцлер Никита Иванович сумел ослабить влияние Орловых, он предложил назначить фаворита главой русской делегации на Фокшанском мирном конгрессе для ведения переговоров с турками. Но по опыту Панин знал, что прямой и вспыльчивый Григорий — плохой дипломат. Негибкая позиция Орлова фактически привела к срыву мирных переговоров. Этот роковой удар означал конец карьеры Григория Григорьевича, он помчался в Петербург, но было уже поздно, на дороге его остановил карантин. В эти дни совершился маленький придворный переворот: все заметные места заняли сторонники Паниных, и господствующей силой при дворе стала партия наследника Павла Петровича. Место фаворита занял А. С. Васильчиков — ставленник Никиты Ивановича Панина. Плотная стена сторонников сына замкнулась вокруг императрицы.

Ответный удар Екатерины доказывал, что она многому научилась у своего канцлера. Императрица объявила о желании женить наследника Павла Петровича. На первый взгляд, это был триумф партии цесаревича, ведь по понятиям того времени брак доказывал совершеннолетие человека. Казалось, Екатерина II спешит выполнить все формальности для передачи сыну короны. Именно Никите Ивановичу было поручено подыскать достойную кандидатуру невесты. Группировка Паниных находилась в зените своей силы почти год, за это время многое можно было сделать, по крайней мере вытребовать из Москвы Петра Ивановича. Но канцлера подвела его всегдашняя медлительность и осторожность. Считая дело почти выигранным, он постарался не раздражать императрицу, чтоб не спугнуть так великолепно развивавшуюся интригу.

Первым неладное почувствовал именно Петр Иванович, переписывавшийся с Фонвизиным. Ему, человеку серьезному и семейному, в отличие от влюбчивого ветреного брата, было ясно, что брак надолго может отвлечь внимание цесаревича Павла от политики, а сохранение влияния на него отныне будет в зависимости от отношений с будущей супругой.

С начала 1773 г. императрица предпринимает шаги для возвращения Орловым былого политического могущества. Григорий Григорьевич вновь начинает появляться при дворе, именно он, а не Никита Иванович, сопровождает императрицу и Павла Петровича на встречу с невестой цесаревича — принцессой Вильгельминой Гессен-Дармштадтской, приехавшей в Россию.

Вскоре письма Фонвизина из Петербурга становятся довольно тоскливыми. В канун свадьбы наследника в сентябре 1773 г. он писал в Москву: «Мы очень в плачевном состоянии. Все интриги и все струны настроены, чтоб графа (Н. И. Панина — О. Е.) отдалить от великого князя… даже до того, что под претекстом (предлогом — О. Е.) перестраивать покои во дворце велено ему опорожнить те, где он жил… Бог знает, где граф будет жить и на какой ноге. Только все плохо, а последняя драка будет в сентябре, то есть брак его высочества, где мы судьбу свою узнаем». Данное письмо обращено не к Петру Ивановичу, а к сестре драматурга Е. М. Фонвизиной. Сведения, сосредоточенные в нем, вероятно, предназначались для передачи генералу П. И. Панину. Писать прямо становилось небезопасно, в конце лета, по повелению Екатерины, Волконский усилил надзор за Паниным.

Императрица приказала Волконскому послать к генералу «одного надежного человека выслушать его дерзкие болтанья». Петр Иванович, видимо, почувствовал слежку, прекратил агитацию и замкнулся. По донесениям Волконского, «сей тщеславный самохвал… гораздо утих и в своем болтанье несколько скромнее стал». Однако опытный чиновник сомневался в причине изменения поведения Панина: «от страха или для закрытия каких видов?» — рассуждал он. Волконский предлагал императрице как можно скорее «отлучить от двора и от обеих резиденций» всех сторонников Паниных и тем самым «шайку сию рассыпать». Это легче было сказать, чем сделать, но кое что Екатерине удалось.