Венец лжи

От одной катастрофы к другой.

В переулке воцарилась тишина.

Они ушли.

Но он все еще здесь.

Мою кожу покалывало от напряжения, исходящего от фигуры в капюшоне, что была так опасно смертоносна и так чертовски близка. Я на него не смотрела. Не хотела встречаться с ним взглядом и давать повод рыцарю превратиться в злодея.

Я уставилась в землю.

— Гм, я должна тебя поблагодарить.

Пнув ногой камешек, парень повернулся ко мне, и у меня похолодело внутри. Его лицо скрывала тень от капюшона, но я почувствовала, как взгляд незнакомца задержался на моем лифчике.

Безрассудная храбрость, овладевшая мной во время пререканий с Бейсболкой и Адидасом, тут же испарилась. Я снова прикрылась обрывками разорванного топа. Ошметки ткани плохо скрывали черное кружево и округлости моей груди.

У меня ёкнуло сердце.

А может, он прогнал их вовсе не потому, что был добрым самаритянином, а потому, что хотел заполучить то же, что и они? Несмотря на его уверения, что он не такой, как эти проходимцы…Откуда мне знать наверняка?

— Послушай, кем бы ты ни был. Спасибо, что спас меня. Но я убедительно прошу меня отпустить.

Я заметила на земле свою кожаную куртку, которую сорвал с меня Адидас, и наклонилась, чтобы ее поднять. Прикрывшись ею, словно щитом, я произнесла:

— Дай мне пройти.

В конце длинного переулка меня манили свободой мерцающие огни цивилизации. Единственное, чего мне хотелось, — это вернуться домой.

Дом.

Такси.

«Мне нужны деньги».

Не поднимая глаз, я протянула руку.

— Могу я забрать свои вещи?

— Твои вещи?

Его низкий голос каким-то образом ускользнул от моих ушей и эхом отозвался у меня в животе. Я потопталась на месте; от прохлады ночного неба и этого голоса по коже пробежали мурашки.

Человек в капюшоне вздернул подбородок и подошел ближе. Я набралась смелости и подняла на него глаза.

Лицо незнакомца окутывал мрак.

— Я не кусаюсь.

Я вздрогнула, изо всех сил стараясь всмотреться в его черты, — на случай, если мне придется подавать заявление в полицию.

«Чего я совершенно не хочу делать, потому что отец не должен об этом узнать».

Его глаза и лоб по-прежнему скрывал капюшон, но губы были мне видны. Крепкий и мужественный подбородок, обрамленный щетиной, плавно переходящей в короткую бородку. Незнакомец был грубым, почти неопрятным.

Он сунул руку в карман джинсов.

— Ты имеешь в виду эти? — парень помахал моими деньгами и пропуском.

Я кивнула.

— Да, эти. Можно мне их взять?

Он пересчитал купюры.

— Восемьдесят баксов?

Я вскинула подбородок.

— Мне столько и нужно.

Почему в этот момент я показалась себе самой большой лгуньей в истории человечества? Мне и в голову не приходило, каково это — иметь всего восемьдесят долларов. Я располагала неограниченными средствами. То, что я не ходила по магазинам или мне некому было делать щедрые подарки, не означало, что я не ценила своей счастливой возможности никогда не смотреть на ценник.

— Нужно для чего? — парень склонил голову набок, но тень от капюшона все еще скрывала его глаза.

— Если тебе так интересно. На такси до дома.

— А-а…

Он произнес это так, словно вопрос был закрыт. Как будто от этого самый бессмысленный вечер на свете, наконец, обрел смысл.

Я пошевелила пальцами.

— Так… ты можешь мне их вернуть?

Человек в капюшоне повертел в пальцах мое удостоверение.

— Давай сначала поговорим вот об этом.

— А что с этим не так?

— Тебя зовут Ноэль Чарлстон?

— И что c того?

— Тебя назвали в честь Рождества. (Имя «Ноэлль» происходит от французского «Noёll», что в переводе означает «Рождество» — Прим. пер.)

Я фыркнула.

— Меня назвали в честь…

«Одной из самых богатых основательниц розничной торговли». Я прикусила язык. Мне совершенно не хотелось, чтобы это спасение превратилось в похищение ради выкупа.

— В честь чего? — он с такой ловкостью крутанул удостоверение костяшками пальцев, что у меня пересохло во рту. На ламинированной фотографии остался кровавый след.

Я шагнула к нему, вопреки отчаянному желанию убежать.

— Меня зовут Элль. Просто Элль, отдай мне мои вещи и отпусти.

— Это вряд ли, Элль. Во всяком случае, пока.

Я замерла.

— Прошу прощения?

— Ты меня заинтриговала.

— И что?

— А то, что меня в этой жизни мало что интригует.

— Почему?

Он подошел ближе. В холодном вечернем воздухе я ощутила тепло его тела.

— Потому что обычно я не трачу время на разговоры. Ты — исключение.

Я не знала, нравится ли мне быть исключением. Означало ли это, что он мог допустить и другие исключения — например, спасти меня, а потом причинить боль?

Я невольно содрогнулась. Взяв себя в руки, я рванулась к незнакомцу и выхватила удостоверение.

— Вот. Я забрала то, что принадлежит мне. У тебя нет причин злиться. Оно никогда не было твоим, — мои глаза остановились на деньгах. — Отдай их, и мы разойдемся в разные стороны.

Он улыбнулся. В темном обрамлении щетины мелькнули его ровные белые зубы

— Я так не думаю, Ноэль Чарлстон.

— Элль.

— Хорошо, Элль.

Незнакомец подошел еще ближе, сократив разделяющую нас дистанцию всего до одного шага. Когда он шаркнул своими черными кроссовками по рыхлому гравию и поднял руки, я невольно затаила дыхание.

Я напряглась, ожидая, что он сделает то, что не успели его сбежавшие приятели. Только пальцы незнакомца потянулись не ко мне, а к черному капюшону. Он медленно его сбросил, открыв свое лицо.

Взглянув на него, я забыла, как дышать.

Суровые брови придавали выразительности и властности проницательным темно-карим глазам. Темные, почти черные волосы волнистыми прядями ниспадали ему на лоб, уши и щеки, говоря скорее о дикости, чем об укрощении. Прямой нос и точеные скулы очень хорошо сочетались со щетиной, обрамлявшей его губы.

Черт, эти губы.

Они были мягкими, влажными и почти добрыми, при том, что все остальное в нем казалось грубым и жестоким.

На работе я общалась со многими мужчинами, но все они были либо полноваты, либо старше, либо геи. Я никогда не оказывалась так близко к привлекательному мужчине, примерно одного со мной возраста и при этом абсолютно безжалостному.