Венецианский контракт
Шрифт:
Аннибал смотрел, как остров Мурано проскользнул мимо них, где стеклоплавильные печи теперь стояли безмолвные, потом Бурано – где кружевницы больше не сидели на пороге своих разноцветных домов. На Торчелло колокол собора скорбно гудел, возвещая новые смерти и рассказывая ему, что чума добралась до этих берегов. Но когда лодка доплыла до лазаретов, там было тихо и спокойно. Аннибал приказал лодочнику причалить к острову Винья Мурада – острову, закрытому на карантин.
Когда они приблизились, Аннибал увидел серые пустоши, окаймленные деревьями и стенами. Там была длинная пристань, ведущая к деревянному сараю. То, что они увидели там, заставило гребца поднять весла и прикрыть рот воротом куртки. На сарае был нарисован большой – в человеческий рост – истершийся красный крест.
«Жди здесь, если хочешь», – кинул
В начале пристани находилась сторожка, вделанная прямо в стену, дверь которой казалась накрепко закрытой. Прямо перед ней сидели двое – старый и молодой – и рыбачили в лагуне. Седобородый уже настороженно следил за приближающимся врачом, а молодой уставился в никуда стеклянными глазами, и тонкая серебряная ниточка слюны свисала у него до колен, как леска. Ноги мальчика болтались высоко над водой; руки у него были короткими, а торс усеченным; только голова соответствовала размерам нормального человека и казалась огромной на его приплюснутом теле. Череп у него был необычной формы – видимо, врожденное искривление костей, подумал Аннибал. Ему уже доводилось видеть таких карликов – большинство из них топили сразу же после рождения; некоторых брали в актеры commedia, если они были нормальными, могли говорить и петь. Аннибал видел такое существо в Падуе: герцог, державший его в комнате вместе с другими диковинами, научил его рассказывать похабные истории. Но этот был, очевидно, тупицей. Не обращая внимания на мальчишку, Аннибал поздоровался со стариком.
– Я доктор Аннибал Касон из Совета по здравоохранению, – соврал он. – Вы сторож?
Старик пожал плечами.
– Я был им, доктор, пока не явилась Чумная дева. Тогда все сбежали. Морской совет издал указ, чтобы ни один корабль не приближался к городу и не покидал его, пока мы снова не очистимся. Последний корабль прошел мимо нас во вторник – в жуткий шторм. Галеас под названием “Il Cavaliere”. Мы кричали, махали факелами, но он не остановился.
– Да, да, – сказал Аннибал, прервав бесконечный поток слов старика. – Так, значит, все уехали? Маршалы, начальники? И bastazi со своими семьями?
– Да, доктор. Все уехали, только одна лодка приплывала, кроме вашей, сеньор, с письмами из Совета. Теперь и почту окуривают, конечно, – я получил письмо сегодня утром и едва смог прочесть, так оно пожелтело…
– Ну конечно, – прервал Аннибал. – Значит, все уехали?
– Все, доктор. Собрали вещи и переехали в Трепорти. Все, кроме меня и мальчика. – Седобородый вздернул свой щетинистый подбородок. – Я сторож и, клянусь Богом, буду сторожить эти ворота. Мы живем здесь, доктор, мой мальчик никогда ничего другого не видел.
Бежали на материк. Аннибал кивнул самому себе, и клюв на его маске описал полукруг перед его лицом. Всё понятно. Богатые всегда бегут на свои виллы в Венето, а бедняки в Трепорти. Он взглянул на карлика, который упорно продолжал рыбачить, не обращая никакого внимания на разговор.
– Вы разрешите мне тут осмотреться? – попросил он.
– Конечно, доктор. Сейчас впущу вас. Идем, – крикнул он мальчику. Отец и сын оставили свои прутики и вместе с Аннибалом, составляя весьма необычное трио, направились к сторожке. Седобородый не умолкал ни на минуту, а мальчик семенил, едва поспевая на своих коротких ногах. Возле двери старик достал связку ключей. Главные ворота вели к низкой арке, открывавшей перед Аннибалом заманчивый вид. Но сначала надо было кое-что уладить…
– Вы здесь живете? – указал Аннибал на низкую дверцу в стене слева.
– Именно так, доктор, именно так. – Старик торжественно пригласил его внутрь, словно это был Дворец дожей, однако в сторожке не было ничего, кроме стола, стульев и дымящегося очага. – Я получил должность сторожа Винья Мурада, когда женился, это было в день Святого Матфея, много лет назад. Я приехал сюда с женой, но когда у нас родился мальчик, она взглянула на него –
и уехала. Сбежала – так же быстро, как вышла замуж.Аннибал взглянул на мальчика, но его серые глаза были спокойными, как лагуна.
– Как вас зовут? – спросил он.
– Я Бокка Трапани, а это вот Салве.
Бокка – не христианское имя, но Аннибал решил, что сторожа прозвали так, потому что он болтал не умолкая – за себя и за своего молчаливого сына. Он не хотел, чтобы старик мешал; ему надо было подумать. Салве – такое имя часто давали больным и увечным: оно означало «исцелять» или «спасать»; видимо, сторож – верующий человек. Аннибал придумал.
Он достал чашу и кошель из широкого рукава. Аккуратно положил их на деревянный стол и жестом пригласил хозяев сесть. Он заметил, что мальчик мгновенно спрятался в тени, в углу возле печки, откуда виднелись теперь только его глаза.
– Слушайте меня внимательно, – сказал Аннибал. – Вот мое семейное сокровище, – показал он пальцем на кошель. – Я могу доверить вам, двум честным господам, посторожить его, пока я займусь поручением дожа? А это, – он постучал по ободку старого медного кубка, который глухо пропел в ответ, – это очень древний кубок. Некоторые говорят, – сказал он с благоговением в голосе, – что сам Христос пил из него.
Старик вытаращил глаза на ничего не стоящую чашу.
– Я вернусь через четверть часа, – произнес Аннибал, покидая тесный задымленный дом, чтобы направиться через арку в Винья Мурада.
Он надеялся найти лишь подходящее место для своих замыслов, но увидел зеленую поляну с сочной травой и прекрасную аллею белых тутовых деревьев, чьи листья с золотистой каймой раскачивались на фоне лазурного неба. Местами из земли торчали короткие столбы и огромные развалившиеся камни, которые хранили историю более древних построек, стоявших здесь когда-то. Сразу за подпорной стеной находилась площадь с низкими каменными домами призрения, небольшой церквушкой в одном из её углов и большим зданием с открытыми арками в центре, которое венецианцы называли Тезоном.
Он слышал об этом месте и теперь представил себе мысленно, что будет, когда придет корабль. Сначала команда корабля высадится на берег и пройдет через неглубокую яму с известкой. Затем они перенесут груз с корабля и сложат его в Тезоне, оставив свой отличительный знак на стене, прямо над грузом. Затем команда проведет в домах призрения сорок дней – именно отсюда происходит слово quarantine. Они должны будут следить за своим здоровьем, вести себя благопристойно и посещать мессу в маленькой церквушке, если, конечно, они христиане. Каждый день из сорока вещи будут выноситься из Тезона через открытые арки, окуриваться очищающим дымом, проветриваться, затем складываться под крышей на ночь. Если груз и команда будут объявлены незаразными, им разрешат покинуть остров и войти в Венецию, где они смогут свободно торговать.
Аннибал знал, что Совет издал указ о том, что все товары должны быть отмечены особым знаком, потому что на карантинных островах процветал черный рынок – товары, которые возвращались в ящики после окуривания и проветривания, иногда не совпадали по качеству и количеству с теми, которые доставали оттуда. Аннибал задумался, сколько денег Бокка заработал за эти годы, заменяя роскошные изделия простыми. Что ж, скоро он узнает, чего стоит честность сторожа.
Аннибал прошел через одну из больших арок в сердце Тезона. Когда глаза его привыкли к полумраку, он увидел огромное зияющее пространство – безлюдное и бесцельное, где ничто не говорило о его прежнем назначении, лишь только несколько пустых бочонков и пара сломанных ящиков. Стены, однако, рассказывали свою собственную историю. На каждом свободном уголке были нацарапаны надписи и рисунки – некоторые на венецианском, некоторые на тюркском, а некоторые представляли собой странные иероглифы, которых он не знал. Знаки были красные, и если бы это была тюрьма, он бы подумал, что они нанесены кровью. Подойдя поближе, он потер одну из надписей пальцем и понюхал перчатку – она была сделана окисью железа, тем же веществом, которым отмечали груз. Некоторые моряки, которым явно наскучили сорок дней вынужденного пребывания в лазарете, упражнялись в художестве – вот нарисована гондола, а там прекрасный галеон, здесь рыцарь, а вот здесь, в тюрбане, правитель неверных.