Венецианский контракт
Шрифт:
– Muselmana? – спросила она, стараясь подражать венецианскому произношению.
– Да – они боятся свинины. И именно так мы, венецианцы, смогли вывезти останки благословенного Апостола Марка, – Корона Кучина перекрестила свою пышную грудь указательным пальцем, – из языческой земли, чтобы он покоился здесь, в христианской Венеции, в базилике. Тело Святого положили в большую корзину, покрыв её травами и кусками свинины, а носильщики должны были кричать: «Свинина!» всем, кто собирался обыскать их. Так они перехитрили мусульман и привезли нашего Святого домой.
На лице Фейры читалось недоумение, и Корона Кучина повысила голос, будто девушка была непонятливой.
– Мусульмане! Которые ходят в церковь в желтых туфлях и повязывают голову тюрбаном! Боже, твой дядя говорил, ты немая,
С тех пор Фейра избегала заходить в маленький дворик всякий раз, когда Корона Кучина готовила свинину. Даже вдыхать этот запах было кощунством; хуже, чем носить крест.
Однако в доме преобладал другой запах – запах чернил и бумаги. У её невидимого хозяина были целые стопки этого добра повсюду; бумаги валились со столов, лежали на сундуке для карт и даже на обеденном столе. Пару раз она заглядывала в них. Она не поняла пояснений, но рисунки были ей знакомы. Она много раз видела такие у Мимара Синана.
Это были планы, чертежи.
Этот Палладио, как и Синан, архитектор.
Фейра начала привыкать к венецианскому акценту. Слуги говорили иначе, их речь отличалась от чистого, благородного языка, которому учила её мать. В их диалекте было столько z, что они гудели, словно пчелиный рой, и так размахивали во время разговора руками, что иногда ударялись друг о друга в узких проходах дома или сбивали свечи с подсвечников. Но два раза в день, когда слуги трапезничали вместе на кухне – утром и вечером, Фейра наблюдала за ними, прислушиваясь к их речи, и стала приспосабливаться к ней.
Фейра редко выходила за пределы небольшой площади перед домом, но когда её посылали на рынок, она видела, что днём Венеция отличается от того города, который встретил её ночью. Казалось, чума ещё не затронула этот район; Сабато говорил, она свирепствует в районе Каннареджо, поэтому если Фейра сделает покупки в Риалто и сразу вернётся домой, никакой опасности не будет.
Так что Фейра хорошо изучила свой шестой округ Кастелло. Она заметила вездесущего пророка-пастуха – он присутствовал на каждом углу, над каждой церковной дверью. Её вера запрещала изображать Бога; это считалось не только нечестивым, но и невозможным. А здесь христиане жили со своим божеством так, словно он их сосед, и избежать его было невозможно. Казалось, он имеет только два образа – младенец на руках матери и умирающий, висевший на кресте, словно потроха. Начало и конец его жизни; а в середине – пустота. Даже на рынке, где торговали мясом, подвешенным на деревянных крюках, пророк-пастух висел над ними – выше всех.
Обычно на рынок ходила Корона Кучина, потому что не доверяла никому выбор своих драгоценных ингредиентов, но иногда у неё так болели ноги, что ей приходилось садиться на стул и поднимать их выше. Фейра однажды увидела эти ноги, отёкшие, словно лодка, с искривлёнными пальцами и взбухшими тёмно-синими венами. Фейра видела такие вздутые вены в гареме и подумала, хватит ли у неё смелости предложить кухарке лекарства в благодарность за её доброту.
Она тосковала по медицинской практике не только из-за своего нынешнего положения служанки: девушке хотелось, чтобы её мнением по-прежнему интересовались, а её врачебные навыки применялись на деле. Здесь она была самой неприметной и скромной из слуг, которой вменялось в обязанность чистить, приносить, разжигать огонь в комнатах хозяина.
После первого же трудового дня она перестала носить хрустальное кольцо с четырьмя конями на руке. Работа была тяжелой, требовала физических усилий, поэтому в какой-то момент кольцо могло потрескаться или повредиться. Она оторвала кусок ленты с подола одной из своих многочисленных нижних юбок и повесила кольцо на шею, надежно спрятав его за корсажем. Фейра вспомнила турецкую традицию носить амулеты, чтобы сохранить здоровье, – стих из Священного Корана на небольшом закрученном свитке, имя Бога, написанное на обрывке бумаги, который носили в сумке, или подвеска в виде руки Фатимы с пятью пальцами. Амулеты были тайными и личными; их носили под одеждой, и они много значили для их хозяина. Итак, кольцо станет
её амулетом – единственная связанная с ней вещь, которая прошла вместе с ней весь этот путь из Константинополя. Благодаря ему, она многое узнала о своей матери после её смерти – о жизни изнеженной женщины, которая могла позволить себе десятилетиями носить стеклянное кольцо, не боясь разбить его.В Венеции, как заметила Фейра, вращаясь среди слуг, положение женщин было не самым завидным. Казалось, ни одна из них ничему не училась; когда по вечерам мужчины спускались на кухню поиграть в карты, женщины расходились по своим комнатам. В Венеции, она была уверена, ни одной женщине не разрешили бы стать врачом.
Но кое-что здесь было таким же, как у неё дома. Корона Кучина очень напоминала жен султана, трудившихся на кухне Топкапы: такая же добрая, шумная, дерзкая и непристойная. Она болтала без умолку, и иногда Фейре приходилось закрывать уши, чтобы не слышать историй о том, какие приключения выпали на долю кухарки в дни её молодости, или о том, кто кого обхаживал и кто с кем спал в доме.
И все же Фейра испытывала лишь чувство благодарности к своим врагам. Она никак не могла забыть молодую женщину с ребёнком, которая подала руку Смерти, лодочника, который не взял у неё монету, и Сабато Сабатини, который приютил её. В такие моменты она вспоминала, потрясённая, что она сама наполовину венецианка. Она принадлежала двум народам, каким бы широким ни было море, разделявшее их.
Фейра могла гордиться тем, как чудесно прижилась в доме Палладио, но её присутствие заметили не только молодые лакеи. Весть о новой красивой служанке быстро облетела сестиери, особенно в городе, отрезанном от остального мира. И снова ей пришлось привыкать к мужским взглядам. Её редкие походы на рынок вызвали бурный интерес среди лавочников, и она ужаснулась бы, узнав, что за неё осушили не одну кружку в местных трактирах. Привыкнув к своему венецианскому платью, она теперь воспринимала вуали и закутывающие наряды её родины как часть другой жизни, но однажды, спеша через рынок домой, Фейра окаменела перед ярко-желтым рисунком, прикрепленным к стене.
Она подошла ближе, и сердце её замерло; расправив листок внезапно повлажневшими пальцами, девушка увидела безобразный рисунок, изображавший пожилую турчанку в вуали, огромных шароварах и жёлтых туфлях с загнутыми носами. Из-под покрывала торчали, как проволока, чёрные завитки волос, больше похожие на штопор, а над вуалью свисал крючковатый нос. Фейра читала по-венециански хуже, чем говорила, но она узнала слово muselmana. Это относилось к ней. Она быстро сорвала бумажку со стены, скомкала её и спрятала в корзинке. Оглядевшись по сторонам, чтобы проверить, не видит ли кто это, Фейра не заметила высокую, укутанную в плащ фигуру, наблюдавшую за ней с площади.
Глава 17
Аннибалу выпало всего семь спокойных дней на своем острове. Это Бокка поднял тревогу, примчавшись из сторожки. Фанатично преданный своему хозяину, который подарил ему столь драгоценный кубок, он сообщал Аннибалу о каждой проходящей мимо барке или лодке – достойной внимания или нет.
В тот день Аннибал сразу понял по торопливой шаркающей походке старика и по выражению его лица, когда он крикнул: «Корабль на горизонте, доктор, корабль на горизонте!», что речь идет о чем-то важном, ещё до того, как Бокка рассказал, в чем дело.
«Галера, доктор, на сорок весел, плывут из Сан-Марко».
Аннибал поспешил к воротам, хотя он был не настолько взволнован, чтобы забыть опустить ноги в известку. Он увидел точку на горизонте и удивился острому зрению сторожа, хотя ему самому мешали затуманенные стекла маски.
Баркас подошел поближе, и он различил лопасти весел, блестевшие на солнце, которые опускались и поднимались – все сорок – в едином ритме. Видимо, судно было сделано из светлого дерева, потому что золотилось в солнечных лучах. Пока оно приближалось, Аннибал понял, что не ошибся, – галера действительно была из позолоченной. Увидев же морду льва на носу с гривой в форме солнечных лучей, он понял, что все кончено.