Венеция Казановы

Во времена Казановы Венеция была разбита на семьдесят два церковных прихода. Естественно, некоторые из них считались хорошими, некоторые — не очень хорошими. В хороших приходах жили приличные люди, в них проходили главные торговые, культурные и политические события города. В них были сосредоточены лучшие гостиницы и трактиры. Например, в XVIII веке в Венеции было восемнадцать постоялых дворов, так вот из них одиннадцать были расположены возле моста Риальто, а семь — вокруг площади Сан-Марко. Не очень хорошими приходами были те, что находились на периферии Венеции.

Франсуаза Декруазетт («Венеция во времена Гольдони»):

«В каждом квартале насчитывалось разное количество приходов: в Сан-Марко их было шестнадцать, а в Санта-Кроче — всего восемь. Общее же число приходов в Венеции у разных авторов разное: семьдесят согласно Франческо Сансовино, семьдесят два, если верить Монтескье или Казанове, семьдесят три — если принять за основу масштабный план, выполненный Никколо Уг и в 1729 году. Согласно последним данным, верным следует считать число семьдесят один. Приход является структурой, обеспечивающей социальную жизнь общества, он организован вокруг более или менее просторной площади (campo), форма которой может быть самой разнообразной. Площадь окружена лавками и жилыми домами, на ней непременно имеются общественный колодец и церковь. Приходские власти осуществляют непосредственное руководство повседневной жизнью населения, для которого приход значит гораздо больше, чем сестьере».

Сестьере (sestiere — в единственном числе и sestieri — во множественном) — так назывались и называются исторические районы Венеции. Всего их шесть, и о них будет сказано ниже. Приход — это совсем другое дело. Можно сказать, что приход в Венеции — это самостоятельный маленький городок, во многом напоминающий остров. Та же Франсуаза Декруазетт называет приходы «своего рода островами на острове».

Франческо Сансовино («Венеция — город очень благородный и своеобразный»):

«В каждом приходе имеется своя площадь со своими колодцами, общественными пекарням, винными складами, мастерскими портных, фруктовыми лавками, аптекарями, школьными учителями, продавцами дров, сапожниками и прочими ремесленниками; покинув территорию одного прихода и вступив на территорию другого, можно подумать, что ты покинул один город и приехал в другой».

В каждом приходе была и своя винная лавка — своеобразный центр общения, где любили собираться местные жители.

Джакомо Казанова («История моей жизни»):

«В каждом из семидесяти двух приходов города Венеции есть большой трактир, именуемый винной лавкой, где торгуют вином в разлив; эти лавки открыты всю ночь, и каждый пожелавший выпить идет туда, потому что цены там ниже, чем во всех прочих городских трактирах, где обычно к выпивке подают еду. Впрочем, в винной лавке также можно поесть, приказав принести себе еду из колбасной лавочки, каковая имеется в каждом приходе и тоже открыта почти всю ночь».

Франсуаза Декруазетт («Венеция во времена Гольдони»):

«По традиции горожане приходили поболтать друг с другом в крохотные лавчонки, где продавали напитки (в основном вино) не самого лучшего качества, зато дешевые. Даже Казанова находит больше удовольствия в посещении этих лавчонок, нежели модных кофеен…

Аристократы отправлялись в лавки в поисках приключений. Пожелавшему выпить водки приходилось идти в иные места, например в Сан-Проволо, в трактир «Греческий мост», где в 1742 году стояло двенадцать спиртогонных кубов. В кофейнях можно было попробовать марочные вина, а также ароматизированные и иные экзотические напитки: сладковатое кипрское вино, в которое было принято макать бисквиты, крепкий сладкий ликер из цветов роз и апельсинового дерева, ракию, мальвазию. Желающие не только выпить, но и развлечься могли принять участие в игре или беседе. Там же можно было отведать шербетов, и в частности шербетов из ароматизированного молока».

Каждый приход имел свою церковь, свою колокольню и обязательно своего святого. Все дни этих многочисленных святых ежегодно праздновались, так что церковных праздников в Венеции было предостаточно.

Филипп де Коммин («Мемуары»):

«Я был поражен видом этого города со множеством колоколен и монастырей, обилием домов, построенных на воде, где люди иначе и не передвигаются, как на этих лодках, очень маленьких, но способных, думаю, покрывать и тридцать миль. Около города, на островах, в округе по меньшей мере в пол-лье, расположено около 70 монастырей, и все они, как мужские, так и женские, очень богаты и красивы и окружены прекрасными садами; и это не считая того, что расположено в самом городе, где монастыри четырех нищенствующих орденов, 72 прихода и множество братств; удивительное зрелище — столь большие красивые церкви, построенные на море».

При этом, как ни странно, венецианцы не отличались особой религиозностью, и это очень удивляло путешественников того времени, которым порой казалось, что местное население только и делает, что грешит, а потом замаливает грехи. К тому же венецианцы были очень суеверными, и Светлейшая республика всячески поощряла эти проявления, так что между Венецией и Ватиканом отношения были не самыми благоприятными.

По словам многих авторов, писавших о Венеции, ни один город в мире не любил так развлекаться.

Алвизе Баффо («Эротические произведения»):

«В Венеции царит такая веселость, там ведут столь приятную жизнь, что я думаю, во всем мире нет ничего подобного».

Филипп Моннье («Венеция в XVIII веке»):

«Те, кто не жили за десять лет до революции, не познали счастья жизни, утверждал Талейран. В Венеции, родине легкой жизни, создается впечатление, что счастье жизни всегда было гораздо большим, чем где-либо в другом месте».

Франсуаза Декруазетт («Венеция во времена Гольдони»):

«Как и везде, в Венеции любили веселье; однако, на наш взгляд, в XVIII веке там его любили больше, чем везде. Во время карнавала веселье и развлечения «били через край», карнавальные обычаи постепенно утрачивали свою значимость, уступая место бесчисленным развлечениям, не отягощенным традициями».

В самом деле, радость жизни ощущалась чуть ли не в самом венецианском воздухе, и ее мог вдохнуть любой желающий. Весь город пел. Пели гондольеры, пели рыбаки, пели дети и домохозяйки, идущие на рынок.

Карло Гольдони («Мемуары»):

«Поют на улицах, на площадях и на каналах. Торговцы поют, продавая свои товары, рабочие поют, возвращаясь с работы, гондольеры поют в ожидании своих господ. Основой венецианского характера является веселость, а основой венецианского говора — шутливость».

Карнавал в Венеции длился почти полгода (начиная с первого воскресенья октября). В этот период весь город надевал маски и буквально тонул в различных проявлениях пороков и наслаждений. Изо всех уголков Европы в этот развеселый хаос стекались всевозможные авантюристы и любители острых ощущений. И даже им в Венеции начинало казаться, что мир сошел с ума.

Филипп Моннье («Венеция в XVIII веке»):

«В XVIII веке Венеция — зачарованный остров, розовый песок неведомой страны, светлый и безумный город маскарадов, серенад, переодеваний, развлечений, путешествий в золотой мишуре и с бумажными фонариками».

Своего наивысшего расцвета и наибольшего блеска венецианские карнавалы достигли именно в XVIII веке. Танцы на площадях и роскошные, шитые золотом и драгоценными камнями карнавальные костюмы тогда стали настоящими образцами высокой моды. При свете тысяч свечей и под покровом оригинальных масок все целовались друг с другом, изменяли законным мужьям и женам, а не совершить грехопадение в карнавальные дни и ночи, когда падала бдительность даже самой католической церкви, считалось просто неприличным. Чуть ли не на каждом углу здесь ревнивцы настигали своих соперников, и даже смерть во время карнавала считалась особенно почетной и желанной.