Венера

–  Но почему?
– спросил я дрожащим от нетерпения голосом.

Маргариту это начинало раздражать. Нахмурившись, она спросила:

–  Ты что-нибудь понимаешь в биохимии?

–  Понимаю,- кивнул я.- Биохимия - это… это…

–  Вот именно, что «это»!
– передразнила она. Пожав плечами, я признал:

–  Совсем немного. Я знаю, что это слово состоит из двух частей «био» и «химия». Первое обозначает жизнь…

–  А второе - способы ее поддержания,- перебила Маргарита.- У меня та же ерунда с биохимией… Я так и думала.- Она вздохнула или, возможно, подавила новый зевок.- Я получила формулу Твоего фермента-транквилизатора. Рецепт его изготовления у нас в руках. Есть все аминокислоты.

–  Так в чем проблема?

–  Две проблемы, Ван. Одна - это получить нужные составляющие, причем большую часть реагентов придется брать из чужой крови.

–  Но ведь Фукс разрешил нам пока пользоваться своей кровью,- я говорил об этом так, как будто речь шла о праве пользоваться краном горячей воды в каюте Фукса. Только позже я поймал себя на этом - а тогда мне было не до того.

–  Вторая проблема,- продолжала Маргарет, игнорируя мой комментарий,- состоит в оборудовании. У нас нет надлежащего оборудования для сложного биохимического синтеза.

«Постой, а о чем же ты думала, голубушка, когда просила у Фукса разрешения связаться с "Третьеном"?» - подумал я, но удержался от прямого вопроса. Тут что-то не так.

–  А нельзя как-нибудь,- я растерянно пошевелил пальцами,- собрать его из того, что есть?
– Вопрос показался мне дурацким, но последняя надежда никогда не бывает дурацкой. Напротив, она не оставляет не только дураков.

Маргарита хмуро посмотрела на меня:

–  А чем, ты думаешь, я весь день занималась? Я уж чуть было в лазарете не свалилась, вот, пришла сюда поспать часок.

«Ну, поспи»,- зло подумал я, но вслух сказал только:

–  Понимаю… То есть, я не понимаю, как тогда… и почему…

Маргарита уперлась в меня взором своей вороненой двустволки глаз:

–  Я пыталась, Ван, пойми. Я пробовала, делала попытки, и так и сяк, чего я только не делала… Я и сейчас… делаю все, что могу.

–  Понимаю. Я тебе очень благодарен,- пробормотал я.

–  В самом деле? Ты не шутишь?

–  Я не хочу больше переливаний крови от Фукса. Не хочу быть обязанным ему жизнью.

–  Но ты и так обязан ему жизнью.

–  Я?

–  Ты.

–  Это из-за пары переливаний жидкости, которой у него и так много, так что, того и гляди, может случиться апоплексический удар?

Маргарита покачала головой.

–  Не о том говоришь.

–  Что значит «не о том»?

Она посмотрела на меня, казалось, уже готовая сказать, но в последний момент сменила тему:

–  Да так, пустое. Забудем об этом.

–  Нет, ты все-таки расскажи. Маргарита покачала головой.

–  Я ничем не обязан Фуксу,- заявил я, чувствуя переполняющую меня злобу.- Этот человек настоящее чудовище.

–  Кто он?

–  Чудовище. Прямо у меня на глазах там,- я показал в сторону мостика,- он убил троих. Их смерть была страшной. Такого не забудешь вовеки.

Маргарита проявила неожиданное хладнокровие. Такого я от нее никак не ожидал.

–  Он только наказал троих преступников. Чтоб другим неповадно было.

–  Ах, неповадно?
– Я чуть было не задохнулся.- Ты так это называешь? А ты не подумала о том, что завтра на их месте может оказаться кто-нибудь из нас?

Она с усмешкой покачала головой.

–  Нет,- сказала она.- Я - не окажусь.

Вот как! Она уже отделилась. Забыла, как мы вместе… столько времени… потом дружно прыгали с «Геспероса», забыла слезы по матери, все забыла. Как верно сказал Гамлет: «…и башмаков сносить не успела!» Что ж, может быть, это благодатное свойство девичьей памяти.

–  Он играл с ними как кот с мышками,- твердил я, скорее, чтобы выговориться.

–  Но ведь он спас тебе жизнь. Ты же не будешь отрицать очевидного?

–  Только по твоей указке. Ты его заставила это сделать.

–  Но никто не заставлял его спасать нас с «Геспероса» ,- вспылила Маргарита.

Мы заняли строго противоположные точки зрения, и это начинало раздражать нас обоих. Непримиримая оппозиция.

–  Нет,- возражал я на ее пылкие доводы.- Он пытался спасти твою мать, а не меня.

–  Он любил ее!

–  А теперь любит тебя?
– проорал я.

Маргарита отвесила мне пощечину. Она жарко запылала у меня на щеке. Казалось, в это место прилила вся остававшаяся во мне кровь.

–  Убирайся из моей каюты,- крикнула она.
– Вон отсюда! Я только взглянул на нее исподлобья, как побитый пес.

Указав на ее смятую постель, я сказал:

–  По крайней мере, приятно видеть, что сегодня тебе наконец дали выспаться в одиночестве.

Затем я поспешил выйти, опасаясь второй пощечины.

ПОИСКИ

–  Наконец-то,- такими словами приветствовал меня Фукс на пороге обсерватории, располагавшейся в самом носовом отсеке.

–  Прошу прощения за опоздание, сэр,- извинился я.- Я вынужден был задержаться у…

–  Когда я даю приказ, то не повторяю его дважды, Хамфрис. Тебе понятно?

–  Да, сэр.

В обсерватории было как всегда тесно, аппаратура занимала все пространство до самого потолка. Да прибавить еще к этому кряжистую фигуру Фукса - и места свободного просто не найти. Его оставалось так мало, что не хватило бы даже случайно забежавшему таракану. Здесь имелись такие же кварцевые иллюминаторы, как и на «Гесперосе». Сейчас тепловые заслонки открыли, и передо мной открывался вид на неровную каменистую поверхность Венеры.

Фукс стоял посреди приборов и компьютеров, точно хмурое грозовое облако, сцепив руки за спиной, а в глазах его отражался жаркий ад, лежавший далеко под нами.

–  Она так прекрасна, когда смотришь на нее издалека,- бормотал он,- и так безлюдна вблизи, так заброшена и покинута. Совсем как женщины - те немногие, кого мне довелось знать.

Со стороны Фукса, надо признать, неожиданная шутка.

–  Вы знали мать Маргариты?
– спросил я. Он посмотрел на меня и фыркнул:

–  Джентльмены не обсуждают дам, Хамфрис. На этом разговор на личные темы закончился. Показав на голый каменистый ландшафт, на каменную