Венки Обимура

Думал Ерема, в ноги ему девка за такой совет кинется, а она, неразумная, побелела вся--да и прочь из избы. Ишь, привередливая! Чтобы не обидеть никого да еще и выгоду свою взять -- такое только в сказках бывает!

А Наталья бежала -- слезы лила. Ведь к Ереме люди не от радости -- от беды идут, а у него, стало быть, про те беды душа не болит, коли он даже сердечную маяту норовит через злодейство исцелить. Нет, не нужна Наталье такая лечьба -- невинной кровью, живой болью! Люди говорят, добр Ерема,-что ж он зло творит? Может статься, тот, кого лиходеем прозвали, про добрые снадобья ведает? Кто их разберет, ворожбитов, злые они или добрые. На то они и знахари, чтоб их никто не понимал!

И вот волховит-зелейщик, колдун лесной, пред Натальей. Смотрит с печалью, да слова его еще печальнее:

– - Мыслимое ли дело, девица, небесную любовь в сердце побороть, на земную ее сменять? Коли стал твой мил-друг на ту стезю, не свернуть его.

Наталья пуще прежнего заплакала:

– - Ох, не надобна ему та стезя! Нет в его сердце небесной любови! Батюшкин обет он исполнил. Тяжко захворал родитель его, а как в глаза смертушка глянула, так посулился, коли жив останется, Богу сына младшего отдать. А младший-то...

– --- Вон что!
– - Колдун погладил девицу по голове.-- Дитятко ты мое горькое, бесталанное! Никакое приворотное зелье тебе не надобно. Такая потребна трава, чтоб клятвы разрешала, обеты снимала. Посуди сама -- кабы твой Иванушка мог, давно бы из монастыря к тебе вырвался. Но как ему такой грех взять на душу? Как батюшку на бесчестье обречь? Доброе сердце у него, доброе -- да чересчур мягкое.

Пала Наталья на колени:

– -. Помилосердствуй, дай тогда отсушки какой ни есть, отврати меня от этой сухоты! Правдиво твое слово, а от него пуще прежнего сердце болит, в Обимур броситься впору!

Поднял ее колдун:

– - Не плачь, милая. Нету у меня нынче такой травы. При-ходи после Иванова дня, помогу твоему горю, освобожу душеньку-страдалицу. Теперь же ступай домой. Не то к Ульяне сходи, ворожейке, что у истока Обимура живет. А меня прости...

Девушка как во сне пошла из избы, и долго, долго бродила меж стен тишина. Уже когда темноту к себе в гости позвала, вымолвил Михаила:

– - Засвети лучинку, Егорушка.

Слабый огонек задрожал в светце. Что-то трещит лучина, дрожит и мечет искры -- не к дождю, не к ненастью ли?

– - Ох, тяжко мне, сынок!
– - простонал колдун.-- В кои-то веки человек с добром ко мне пришел, а я отпустил его горе мыкати.

– - Что ж ты не дал ей какой-нибудь присушки, батюшка?

– - Молод еще ты, Егор, сердце у тебя неученое. Я-то с травами множество лет дружен. Каждой голос слышу, каждой взор ловлю. Верю я в их силу чудодейную, как в свой зрак, однако знаю: никакой травой из сердца не вынешь -- ив сердце не вложишь. Нет таких трав, чтоб изменить чужой нрав! И судьбы не изменишь, Егорушка. Знаешь, как народ судил: кто с дерева убился?
– бортник; кто утонул?
– - рыболов; в поле лежит -- служивый человек... У каждого, стало быть, своя дорога на земле, своя звезда в небе.

– - Звезда!
– - эхом откликнулся Егор, и в это время на крылечке вновь зазвучали осторожные шаги. Не успел он спросить колдуна, кто же такая Ульяна!

– - Что это нынче к нам, словно в храм Божий, народ повалил?
– воскликнул Михаила.

Егор тоже дивился: да уж, сколько живет он здесь, никого, кроме филина, да волков, да Лешего, окрест не видывал, а тут сразу два гостя рода человеческого! Он знал, что люд посельский полагал Михаилу злым колдуном и боялся его так, что лишь самая крайняя беда могла привести к нему. Егор и сам, коли насмелился, попросил бы у Михаилы какого ни на есть зелья, чтобы память свою пробудить. Кикиморка или нет, а растет и впрямь не по дням, а по часам, за месяц вымахал что твой двадцатилетний, и чем больше становится, тем сильнее болит головушка, туманит тоска по чему-то давно и накрепко забытому... Забыто, а крушит сердце!

Между тем колдун зажег еще лучину, в избе посветлело, и Егор замер в своем углу. В дверях показался невысокого роста мужичок, худой, чернявый, с быстрыми, блестящими глазами. Знахарь Ерема! Колдун молча смотрел на него, но Егор чуял, что они испытывают равное отвращение к гостю.

– - Здоров будь, Михаила!
– - заискивающе молвил Ерема и невольно вздрогнул при виде Егора:-- Жилец у тебя?

– - Родня, -- буркнул колдун.-- Ты поди думал, один волк лесной мне сродник, ан нет.

– - Ладный молодец! А где же кикиморка?
– - При этих словах гость быстро перекрестился.

– - Сгинула кикиморка. Нету ее.

– - Как так сгинула?
– - растерялся быстроглазый.-- Почему? Я же сам ее тебе принес!

– - Надо было себе и оставить, коли так надобна. Ну, говори, зачем пришел?

Ерема протянул хозяину узелок:

– - Прими хлебушка свежего, холста беленого.

– - За что платишь? Аль от щедростей душевных решил поддержать живота моего?
– - насмешливо спросил Михаила.

– - За помощью пришел,-- послышался смиренный шепоток.

– - Ну?..

– - Скоро Купала,

– - Поболе месяца еще до того дня.

– - Чья пташка раньше проснулась, та и корму скорее нашла. Нижайшая к тебе просьба: как пойдешь в Иванову ночь травы брать, меня с собой взял бы!

– - Иль сам неучен? Слышал, пользуешь хворости зельями.

– - У всякой пташки свои замашки. Да и не в лечбе дело. Вот скажу тебе, что со мной о прошлый год приключилось, в немногое время после, того, как видение огненное над Семижоновкой пронеслось.

Егор прислушался.

– - В ту ночь, Купальскую, очарованную, пошел я в лес...

– - А, царь-цвет покою не давал?
– - перебил колдун.

– - Пошто насмехаешься? Сам на Купалу по лесу шастаешь! Иль тебе злат-цвет папоротника ни к чему?

– - На Купалу всякий цвет -- злат, надо лишь смотреть да брать умеючи.

– - То-то и оно,-- не поперечился Ерема.-- За наукой и пришел. Однако слушай далее... На того на Купалу взял я Евангелие, взял ряднинку и пришел в лес, на полянку, где раньше кочедыжник приглядел. Три круга очертил возле него, разостлал свою ряднинку -- и ну молитвы читать! Тут и полночь. Гляжу -- из неба луч синь ударил. Все блестит, все гремит, громовой голос на чужом языке вещает... Не до папоротника, страх лютый обуял! Схватился -- да прочь. Бежал, бежал, вдруг слышу: догоняет меня кто-то. Оглянулся: не то мужик, не то баба во всем сером летит прямо на меня, будто огромная сова! Налетело -и повалился я без памяти. Очухался -- нет ничего.

Сердце Егора отчего-то вдруг неистово заколотилось. Словно бы вспомнил он что-то... или зазвучал далеко голос родной... Нет. Почудилось.

– - Иль не знал, Ерема, что нельзя оглядываться в такую ночь?
– - хмыкнул колдун.

– - Знал, да страх одолел! Вот почему и прошу тебя на сей раз подмогу оказать. Тебе былие травяное послушно, тебе зачуранья против нездешней силы ведомы.

– - С чего взял?
– - резко спросил колдун.

– - Не горюй, Михаила, не выдам я тебя. Ни словечка не вымолвлю, что оборотень ты, волкодлак, что дружен с Лешим, что кикиморку, порождение Змея Огненного, ты прикормил-взрастил...-- И он прожег взглядом угол, где таился Егор.