Верь

— Да как ты смеешь о моей… ик… сестре так говорить? Какое нагуляла?! Как ты можешь о своем ребенке так говорить?! Ну ты и тварь! Что от… ик… ответственности решил сбежать, жалкий трус?

— Дашка, закрой рот, — рычит кудрявый держась за кровоточащий сломанный нос.

— А вот и не подумаю! Как ты вообще мог оказаться таким подонком?

— Я не подонок! Это твоя Кристина… шлю…

— Не смей! — вскрикиваю и резко сажусь, не обращая внимание на то, что уронила лёд. — Не смей так говорить о матери своего ребенка! Ни одна женщина не заслуживает таких слов в свой адрес!

— Ты так говоришь потому что такая же шлюха, как и она? — говорит Говерла, сверкая кровавой улыбкой. — Зачем она тебе нужна брат? На ней все ещё вонь того, кто ее трахал, даже я ее чувствую!

Руки Кая, исчезают с моих плеч и больше не удерживают, потому что сам он с размаху дает ему в челюсть. Они дерутся на полу, как настоящие звери, по-настоящему до крови и хруста костей. Закрываю глаза и судорожно выдыхаю, прежде чем закричать его имя:

— Кай!

Только после этого драка заканчивается, и мой оборотень возвращается ко мне с крестными глазами с вытянутыми зрачками и разбитой скулой. Обнимает одной рукой, то ли что бы меня успокоить, то ли себя.

— Этого ты хотела? — спрашивает Юра плюя кровь прямо на ковер и стирая с лица кровь рукой.

Он сидит под окном с побитым лицом и слегка потерянным видом. Мне становится его жалко, не потому что Кай побил, а потому что отголоски тех чувств, что жили в моем сердце раньше никуда не делись.

— Что за бред ты несешь? Ты себя сам слышал? — стараюсь говорить, как можно спокойней, потому что чувствую быстрое сердцебиение моего оборотня.

— Бред? Серьёзно? Мы же чувствуем запахи, Петрова! И твой я тоже чувствую, хотя раньше не чувствовал. Ты воняешь им, тем кто тебя…

— Заткнись! — приказывает Кай таким страшным голосом, что, вздрагиваю всем телом.

Нет, ну серьёзно, о чем они говорят? Как у Говерлы вообще язык поворачивается говорить такой бред? Как так можно говорить с той, которой когда-то в любви объяснялся? Какое лицемерие.

«Это не твоё дело, ты не знаешь, о чем говоришь», — говорит Кай, отвернувшись от меня и смотря только на друга. Юрка на это высказывание реагирует смешком, и альфа дергается к нему, но я не отпускаю.

— Прекратите! — кричу, даже через боль прижимаясь к оборотню, обнимая его. — О чем ты говоришь? Кристина не изменяла ни одному из своих парней, а с последним, что был до тебя рассталась в рождество, ещё до вашей встречи. Как ты так можешь говорить? Как можешь заставлять плакать беременную женщину?

— Да мы, как встретились она чуть ли не каждому прохожему глазки строила…

— Это я ей посоветовала, — отвечаю, не моргнув и глазом.

— В смысле? — интересуются парни удивленным хором.

— Она попросила меня помочь ей в ваших отношениях, вот я и подсказала ей вашу всеобщую волчью слабость — ревность.

От взгляда Кая чешется лицо, лучше бы сразу спросил, вместо того что бы сверлить. Юра на мгновение закрыл глаза, явно решая задушить меня или разрешить жить.

— А потом она резко стала меня игнорировать…

— Потому что все слышала, — бросаю, как можно более холодно от всей души надеясь, что не придется объяснять Каю, о чём речь.

Говерла замолчал надолго, так что я успела снова сесть и с облегчением вернуть на руку лёд. Кай присел рядом и осторожно потрогал ушибленную руку.

— Снова сломала? — с легким страхом спрашиваю у него.

— Возможно, — соглашается он, но вместо того что бы вызывать скорую начал делать что-то с рукой, отдаленно напоминающее массаж.

— Это не отменяет факта, что она начала пахнуть для меня, — отвлекает снова Юра, — как и ты.

— А что в этом такого? — спрашиваю рассеянно, потому что наблюдаю за Каем. Его руки нежно проходятся по костяшкам, а затем резко как дергают за палец, так что вскрикиваю от боли, упираясь лбом ему в плечо.

— Перелома нет, только вывих я вправил, сейчас повязку наложим и все будет нормально.

Целует меня в лоб, а затем уходит в другую комнату, скорее всего за аптечкой, чтобы перевязать руку. Мы с Говерлой остаемся наедине, и я чувствую некую неловкость, смешанную с неприязнью. После его не лестного сравнения так и хочется дать ему снова в лицо кулаком, даже если что-то сломаю.

— Как он может быть с тобой, зная, что ты была с другим? — спрашивает Юра смотря на меня с таким укором, что мимо воли чувствую себя оплёванной.

— Хватит меня оскорблять! — вскрикиваю, поднимаясь на ноги и роняя пакет со льдом на пол. — У тебя нет никакого права так разговаривать со мной, я тебе ничего не должна!

— Но и я тебе ничего не должен, Петрова! Ни тебе, ни твоей сестре! — говорит этот ублюдок, поднимаясь на ноги и подходя ко мне слишком близко.

— То есть своё получил, а ей теперь всю жизнь прячься от оборотней, потому что ты не можешь взять на себя ответственность за свой поступок? Ну ты и…

— Кто? Рогоносец? Ты такая же, как твоя сестрица, запудрила мозги брату притворившись белой овечкой, а сама…

— Сама что? Ты договаривай, договаривай, чего замолчал? — смотрю на него не скрывая ненависти.

— Брат, — обращается кудрявый к человеку за моей спиной, что слегка бесит.

— Тебе лучше замолчать, — говорит мой оборотень, подходя ко мне и почти силком снова усаживает на диван.

Мастерски перевязывает руку, словно это он на медицинском учится, а не Кирилл. Закончив не отпускает руку, а опустив взгляд смотрит в никуда. Гнетущая тишина давит на нервы, Говерла поднимает с угла уцелевшею бутылку вина и отпивает с горла, а затем подает то ли Каю, то ли мне. Принципиально не беру, а бывший блондин берет и залпов выпивает, словно пытается заглушить алкоголем что-то.

— Значит ты к ней не вернёшься? — спрашиваю у Юры смотря только перед собой.

Говерла мотает головой, забирая у друга бутылку и отпивая с горла и садится рядом с Каем.

— А вам не кажется, что мы уже не в подростковом возрасте что бы решать споры кулаками? — интересуюсь, смотря только на свою перевязанную руку.

— Сказала та, что разрушила всю кухню, — говорит Кай с улыбкой.

— И ударила меня сковородкой, — добавляет Юра после чего мы все смеемся.

Со смехом исчезает напряжение между нами и как-то легче даже дышать становится.

— Разве не глупо бросать того, кого любишь, только из-за запаха? — спрашиваю в Юры, но смотрю почему-то на другого оборотня. — Я вообще не понимаю, что такого в том, что ты чувствуешь ее запах? Может он из-за беременности проявился?

— Ты правда не понимаешь? Запах волчицы меняется только в одном случае.

В каком именно он не уточнил, но как-то слишком выразительно посмотрел на меня с такой только свойственной ему насмешкой. Вздыхаю с легким отвращением, звучит это, как дурацкая отмазка.