Вера и рыцарь ее сердца. Книга первая. Все мы родом из детства
Шрифт:
Володя опять оглянулся на дочь. Его черноглазая любимица стояла посреди комнаты, и Римма крепко держала ее за трясущиеся плечики. Верочка, видя безумие папы, уже не сопротивлялась. Она покорно ждала своей участи, быть им избитой. В ее неестественно широко раскрытых глазах стоял такой ужас, что Володя увидел себя в них чудовищем, убивающим своих детей.
– Боже, что я делаю? – взмолился про себя мужчина, ему вдруг захотелось упасть на колени перед детьми, прижать их к своему сердцу и в порыве отцовской любви извинять за свою жестокость, но этого он сделать не мог. В этот миг он был страшен не только для детей, но и для себя самого. Строгий взгляд Риммы уже потерял над ним силу. Володя бросил окровавленный ремень перед женой и тяжелым шагом ушел
Что-то не так с ним, а, может быть, он еще не вернулся с войны? Ведь приходила к родителям на него похоронка, когда его ранило на Курской Дуге, а он всем смертям назло выжил, но выжил не для того, чтобы звереть в мирное время? Вспоминать о войне он не любил, но теперь эти, травящие душу, воспоминания помогали ему понять, когда он позволил ненависти так глубоко поразить его сердце.
На фронт Володя отправился в звании лейтенанта-артиллериста сразу после учебы в Челябинском военном училище. После марша по Красной площади его, командира батареи, вместе с другими отправили в теплушках под Ростов-на-Дону, где фашисты прорвали фронт. Первый бой навсегда останется у него в памяти.
Был приказ стоять насмерть. Снаряды взрывались через каждый метр, враг бил по позиции русских новобранцев остервенело. Володя еще в начале артподготовки оглох от контузии, горло пересохло от огня и песка, но кричать он мог. Короткая наводка по цели противника и приказ: «Батарея, огонь!» Первая атака была отбита, их батальон устоял, а соседи с флангов сбежали. Потом временное затишье и опять ночь вздрогнула от разрыва ракет, ярко осветивших место дислокации батареи. Немецкая артиллерия била прямой наводкой по батарее со всех сторон. Забыть такое невозможно. Искореженная от взрывов техника, разорванные в клочья тела убитых, истошные крики, надсадное ржание израненных лошадей – всё смешалось в единую картину ада. Нескончаемые шквалы взрывов сотрясали землю, от их грохота болью раскалывалась голова. И не было на это кровавое безумие никакой управы! Тогда впервые в жизни мужчины ум зашел за разум, но наводить огонь батареи Володя продолжал и снаряды его пушки в цель попадали.
Под утро к батарее пробрался посыльный с приказом немедленно отступать, а отступать была поздно, потом они выбирались из окружения. Володя отвечал за вверенные ему орудия, они не должны были достаться врагу, поэтому для их выхода из окружения надо было подобрать надежные пути.
Во время разведки, Володя был поражен, что на природу совсем не действуют законны военного времени, природа и во время войны подчинялась только своим сезонным законам. По дороге ему попалась бесхозная лошадь, она была рада послужить бойцу на задании, Володя умело оседла гнедую и она поскакала рысцой по лесной дороге, уложенной опавшей листвой. В осеннем лесу пахло грибами, и в небе курлыкали журавли, словно войны не было в помине.
Мимо Володи проехали два грузовика, в кузове которых сидели отступающие пехотинцы, он обрадовался, решив, что грузовики едут в нужном направлении, к своим, и пришпорил кобылку, чтобы та ускорила шаг. Володя уже мечтал о грибнице, как тут гул самолета ударил по ушам. Немецкий самолет показался в небе, а вскоре он уже летел над грузовиками, прицеливая бомбовый удар. Сначала первая машина взлетела в воздух, а во время второго захода самолета от разрывала бомбы загорелся и второй грузовик. Когда бомбардировщик развернулся на третий заход, Володя понял, что этот маневр по его душу.
Лошадь это тоже поняла, она вздыбилась, сбросила седока и ускакала. Володя вскочил на ноги. Нет, ему не показалось – самолет явно пикировал прямо на него. Он мог поклясться, что видел довольное выражение фашиста, сидевшего у штурвала самолета. Раздумывать было нечего, надо было удирать. Володя свернул с дороги, и как заяц, сиганул в рощу. Сброшенная
бомба взорвалась рядом, но беглеца не задела. Немец, поупражнявшись в бомбометании, улетел восвояси, а Володя уже пешком продолжил разведку местности, но из головы не выходила наглость фрица, который с самолета гонялся за ним по полю, и его собственная трусость, когда он спрятался в овраге.Тяжкие раздумья так одолели его, что он в сумерках проворонил вражескую батарею, а потом было уже поздно поворачивать назад, так как орудия батареи были направлены на него. Первая мысль была ясная и очень короткая: «Драпать второй раз? Не дождешься этого, нечисть фашистская!» Тут его память подсказала решение, а ум мгновенно просчитал, что если, немцев всего 56 миллионов, а русских 125 миллионов, то ему перед смертью надо непременно убить минимум двух немцев, чтобы погибнуть отомщенным. Володя в кармане шинели взвел пистолет, но его геройский порыв сменился радостью, потому что на солдатских пилотках он заметил красные звездочки.
– Я свой! Свой я!
Володю окружили бойцы красной армии, уже прошедшие боевое крещение. Из окружения батарея вышла без потерь, и участвовала в первом наступлении на врага, тогда он не чувствовал ненависть к врагу, а его сердце переполняла гордость быть защитником своего отечества. Такой сострадательной любви к своей Родине и к своему народу он до того дня не испытывал, и эта любовь помогала ему быть смелым и мужественным в боях с фашистами.
Володя сидел за столом на кухне. Воспоминая войны помогли ему вновь обрести твердую уверенность, что он добрый и любящий своих детей отец, который совершил ужасный поступок. И тут ему до одури захотелось выпить 100 грамм фронтовых, и тут опять перед глазами возникла надменна пленного фрица, как бы говоря, что фронтовик, думал, что победил?
– Против кого я кулак понял? Совсем обезумел! Мой сын насильник? Побойся бога, это бред! – обратился он сам к себе, и край захотелось ему свои фронтовые 100 грамм. Он грубо протер лицо ладонями, чтобы сбросить это наваждение. Не нужна ему водка, фронт остался в прошлом, но фронтовые наказы командира и в мирное время не теряют своей командой силы.
Война близилась к концу, когда Володю вызвали к командиру дивизии. На его груди рядом с двумя орденами Красной звезды блестели медали за оборону Сталинграда, за бои под Курском, за взятие Кенигсберга. Дух скорой победы поднимал настроение артиллеристам, которые в передышках между боями готовились к мирной жизни, обменивались адресами и поминали фронтовыми «ста граммами» своих товарищей, павших на полях сражений.
– Лейтенант Шевченко по вашему приказанию прибыл, – проговорил Володя скороговоркой, еле удерживая равновесие. Командир Куропаткин указал лейтенанту на стул, что стоял посредине комнаты. Володя присел на краешек стула, снял с головы полинявшую фуражку и, положив ее на колено, еще больше выпрямив спину.
– Что ты собираешься делать, лейтенант Шевченко, когда вернешься домой? – вдруг как-то по-домашнему спросил его командир.
– Буду учиться, товарищ подполковник, – без запинки ответил Володя.
– На кого ты хочешь учиться?
– На инженера, товарищ подполковник!
– Хорошо, а что дальше?
– Женюсь, чтобы были… дом… дети. Всё как положено, товарищ подполковник, – немного смущаясь, но твердо ответил Володя командиру.
– Так вот, лейтенант Шевченко, воевал ты хорошо, – начал говорить Куропаткин, медленно поднимаясь со стула, а потом он, опершись кулаками о стол, продолжал говорить уже командным голосом, – Сначала ты, лейтенант Шевченко, постарайтесь вернуться домой живым, выучиться на инженера и женитесь на хорошей девушке, чтоб воспитала детей достойными гражданами советской страны. Работай так, чтобы заслужил к старости почет и уважение. Дом построй такой, чтобы не стыдно было пригласить гостей и меня. Вот, когда вы всего этого добьетесь, лейтенант Шевченко, тогда и выпейте за здоровье свои фронтовые сто грамм. А сейчас прекратите это безобразие! Вы даете плохой пример своим солдатам. Это приказ!