Вера

Каждый шорох меня заставляет вздрагивать и нервничать. Видимо мой начальник обладает какой-то особой аурой, когда не можешь ни на секунду расслабиться. Я подхожу к окну, обнимаю себя за плечи и гипнотизирую пустое крыльцо администрации.

За спиной раздаётсяся звук входной двери. Вздрагиваю и поворачиваюсь.

— Верка? Это ты что ли? — изумляется мужчина.

— Васька, — облокачиваюсь от шока о подоконник.

— Что ты здесь делаешь? Вы с Игорьком из Саратова что ли вернулись?

— Только я. И теперь здесь работаю.

— Как же так, Вер, — смотрит на меня с сочувствием наш бывший с Игорем одногруппник. Я просто пожимаю плечами. Любые слова здесь неуместны. И так всё понятно. А вдаваться в подробности я не хочу, ни к чему это. Зачем поливать грязью мужа? Пусть и в ближайшем будущем бывшего.

— А ты здесь какими судьбами? Помню, ты институт закончил на красную корочку. Слышала, что и распределение тебе досталось очень престижное, в столицу.

— Да, назначение было. Но я им не воспользовался. Мама тогда очень сильно заболела. Раком. Пришлось отказаться.

— Сочувствую. Как сейчас мама? — осторожно спрашиваю я.

— Не стало, — с грустью произносит мужчина. — Через два года, после того, когда вы с Игорьком уехали.

— Прости.

— Все нормально. Уже привык.

— Женился?

— Нет. Мне не повезло так, как Игорю. Не встретил свою женщину, — улыбается мне Василий. А я смущаюсь Мы ведь втроем очень тесно в институте дружили. И я знала, что они оба испытывают ко мне симпатию. Но выбрала в итоге Игоря. Глядя на Василия в настоящем, понимаю, что похоже зря. Такая отверженность ради матери достойна уважения. Игорь в своё время, когда я лежала в больнице в Саратове, даже не пришел меня навестить. Спасибо соседке, горячий суп мне каждый день таскала. Тогда я думала, что мужу некогда, он же работает. А сейчас понимаю, что ему просто было наплевать.

— Может как-нибудь посидим? Вспомним молодость? — предлагает мне Василий. А я понимаю, что да. Хочу с ним встретиться. Но ответить не успеваю, с грохотом открывается дверь со стороны Давыдова.

— Вася! Я тебя должен два часа ждать? Какого черта ты здесь стоишь и треплешься? — грозно отчитывает начальник моего одногруппника, как нашкодившего ребенка. Он что, за дверью подслушивал? Откуда такая уверенность, что мы болтали. Василий проскальзывает в кабинет. А начальник переводит на меня всё своё грозное до мурашек внимание.

— А ты, Вера, собери совещание. Через два часа жду у себя профсоюз, — цедит Давыдов и с грохотом закрывает дверь.

Я теряюсь. Что за профсоюз? Какой профсоюз? Бегу к телефону и набираю Катю.

— Профсоюз говоришь. Так-то у нас их много. И на заводах, и в управлениях. Собери тогда всех что ли, — предлагает женщина. — Список я тебе сейчас принесу.

Обзвонив всех начальников профсоюзов, я с чистой совестью принялась за освоение косынки. Люди собрались в назначенный час в кабинете Давыдова.

Через минуту начальник вылетает, покрепче прикрыв за собой межкомнатную дверь. Глаза наливаются кровью, крылья носа порхают, как у раненной птицы, даже загривок встаёт на дыбы. Я чувствую, что под его взглядом становлюсь всё меньше и меньше.

— Вера! Я что просил сделать?

— Собрать профсоюз, — еле шевелю ртом, чувствуя, как горло от страха пересыхает и язык никак не хочет отлипать.

— Достаточно было вызвать председателя профсоюза! Одну Грибанову Екатерину Викторовну. А не всех этих людей!

— Простите, — попискиваю я, покрываясь жаркими багровыми пятнами.

— Впредь, если вы что-то не понимаете, уточняйте у меня. Всё ясно? — успокаивается мой разъяренный начальник.

— Да, — с трудом выдавливаю из себя одно единственное слово, мечтая оказаться на северном полюсе.

Давыдов уходит, а я прирастаю к месту. Чувствую, как моё тело содрогается в мелкой конвульсии, а по щекам текут слёзы.

— Вер, — неожиданно передо мной появляется Вася. — Что с тобой?

— Всё нормально, — мотаю головой, лишь бы сейчас от меня все отстали.

— Так, стой тут, я сейчас.

Василий прибегает через минуту, держа в руке стакан с водой.

— Выпей, — я послушно начинаю пить жидкость с резким запахом валерьянки. Осушив весь бокал залпом, немного прихожу в себя.

— Что случилось?

— Михаил Михайлович отчитал меня. Я не так его поняла.

— Михалыч-то. Да, он бывает излишне резковат. Вер, не обращай на это внимание. Привыкнешь к его характеру со временем.

— Да, просто расстроилась, что в первый день и уже не справилась.

— Всё будет хорошо.

Вася подходит ко мне ближе и обнимает. Мои мокрые щеки грубо вытирает мужской пиджак. Напряжение постепенно сходит на нет. Давно я не чувствовала себя так комфортно и уютно в мужских объятиях.

За спиной открывается дверь, мы с Васей отпрыгиваем друг от друга на добрый метр, будто подростки, которых случайно застукали за интересным занятием. На пороге вновь стоит разъяренный Давыдов…

6.

Михаил Михайлович пролетает мимо нас словно, словно увидел приведение, оставив после себя волну неприкрытого недовольства и злости.

— Не уверена, что привыкну, — бормочу в полголоса.

— Да, он нынче как-то особенно не в духе. Но его можно понять. Сегодня непростая для него дата.

— Да? — загораюсь острым любопытством. — Что за дата?

— Вер, ты извини конечно, — старается съехать с темы Василий, — но я не хотел бы сплетничать про шефа.

— Вась, ты же знаешь, что я не болтушка. А так по крайней мере, смогу его понять и возможно принять.

— Хорошо, только никому.

Мужчина отходит к окну, засовывает руки в карманы брюк и тихим, еле слышным голосом начинает говорить.

— В этот день восемь лет назад его жена попала в автомобильную катастрофу. И скончалась на месте.

Я охаю и закрываю ладонями открытый в ужасе рот.

— Но это ещё не всё, — продолжает Василий, — она была на седьмом месяце беременности.

Я плюхаюсь на стул, чувствуя, как из меня словно вышибло почву. Бедный Михаил! Это же надо пережить такую трагедию! Теперь понятно, почему он такой вечно хмурной.

Через пару минут тишины, Вася снова заговорил.

— Михалыч очень любил свою жену, Вер. Её утрату так и не смог никто восполнить. Он больше ни с кем не заводил отношения. Вот такой вот однолюб. Конечно мужик он здоровый, какие-то интрижки в его жизни присутствовали, ты не подумай, — а я и не думаю, я сочувствую. — Но всё было не всерьёз.