Верен до конца

Вслед за Пашуном на поляне появился Ермакович. Тут Луферов окончательно просиял.

Ермакович доложил, что прошлой ночью он со своей группой устроил засаду на дороге между Любанью и Бобруйском. Результаты хорошие: разгромлен обоз, семь гитлеровцев убито, взято много боеприпасов, продуктов, одежды и винтовок.

Все это напоминало доброе довоенное время: люди приходили на районное партийное собрание и докладывали о конкретных показателях своей работы.

Как хорошо запомнилось мне это первое партизанское партийное собрание! У края полянки под молодым развесистым ольшаником в тесном кружке сидит человек десять партизан. Среди них обращает на себя внимание старик с белой бородой. Это Андрей Трутиков, председатель колхоза деревни Озерное. Они разглядывают слегка покрытый ржавчиной ручной пулемет в руках широкоплечего, крепкого человека лет под сорок, весело покачивающего немного великоватой для его роста головой, крепко посаженной на жилистой шее. Волосы на голове черные, непослушные, одна прядь свесилась на лоб. Это Григорий Плышевский, председатель Загальского колхоза. Плышевский явился на собрание с собственным пулеметом. Это, конечно, не могло не вызвать любопытства. И достать винтовку в то время было нелегким делом, а тут у человека совсем исправный ручной пулемет Дегтярева. Плышевский рассказывает, как он раздобыл его.

— С самого речного дна эта трубочка поднята, — поглаживая широкой ладонью ствол, говорит Плышевский. — Лежать бы ей там и ржаветь весь свой век, если бы не наши ребятки. Пошли ловить раков да и подцепили.

— А это откуда? — спрашивает Трутиков, показывая на раму.

— Это? — повернув голову к Трутикову, переспрашивает Плышевский. — Эту нехитрую вещь нашел наш кузнец и, как человек жадный на всякий кусок железа, принес в кузницу.

— А затвор?

— Затвор, — продолжает объяснять председатель, — нашел я под самым Слуцком. Недавно мы ездили туда. Теперь спросите про ложу? Ну, тут дело простое. С деревом легче, чем с железом. Все деревянные части подогнали сами… Только вот не покрасили еще, а то бы выглядел мой пулемет не хуже фабричного. Даже масленку ввернули, видите? — И Плышевский потрогал почерневшими пальцами винтовую шапочку масленки.

— Небольшая штука, правда? — не без гордости спрашивает председатель, подкидывая пулемет в руках. — А работы было много. С трактором было легче управиться, чем с этой штуковиной. Многих частей совсем не хватало. Дней пять возились в кузнице, пока все сделали. Зато теперь хоть куда, как с завода.

— С колхозного завода, — заметил кто-то из окружающих.

— С Загальского, — откликнулся веселый голос Ермаковича, который тоже подошел к кружку. — Дай мне, Григорий, твою находку, я попробую, как она покажет себя в работе. Может, машинка стрелять не захочет!

Ермакович взял пулемет, точным движением профессионала оттянул пружину, нажал на спуск, потом снова оттянул пружину и, повернув пулемет стволом к себеу посмотрел в канал ствола.

— Пожалуй, не откажет! — одобрительно отметил он. — Можно поставить на вооружение. А тут на ложе надо было написать: «Загальская фабрика-кузница». И марку надо уточнить: писать не ДП, а ДПП, чтобы видно было, что тут не только Дегтярев, а и товарищ Плышевский приложил свое мастерство.

Людей подходило все больше и больше. Часа в три дня Луферов, окинув внимательным взглядом всех собравшихся, решительно сказал:

— Пора, вряд ли кто еще придет.

Ему, как исполняющему обязанности секретаря Любанского райкома, мы и поручили открыть собрание. Андрей Степанович постучал карандашом по импровизированному столу. Товарищи подошли ближе, разместились на траве полукругом, и сразу установилась тишина. Луферов кашлянул в кулак, переступил с ноги на ногу и начал:

— Никто не думал, не гадал, товарищи, что нам придется проводить свое районное партийное собрание на этой глухой поляне… Ну что ж, суровое время настало, суровые условия. Но и в этих условиях и даже во сто крат более тяжелых мы не должны сгибаться.

Здесь у нас присутствуют члены бюро подпольного обкома партии. Собралось, как видите, несколько десятков коммунистов. Я думаю, что в каждом районе соберется не меньше. Значит, мы живем, товарищи, несмотря ни на какие зверства врага, и будем жить! И не только жить, но и бороться до последней капли крови!

Луферов снова кашлянул, на минуту задумался, а потом твердо произнес:

— А теперь, товарищи, прошу показать свои партийные билеты.

Люди задвигались, начали распарывать подкладки, выворачивать шапки.

Андрей Степанович, стоя за столом, долго не отводил внимательного и немного торжественного взгляда с поднятых над головами людей партийных билетов.

— Александр! — вдруг обратился Луферов к одному из присутствующих, и голос его сразу посуровел.

Человек поспешно встал.

— Садись! За тобой других не видно, — сердито сказал Луферов. — Ты почему не показываешь свой партийный билет? Что, потерял или, может, отдал на хранение? Говори правду.

Человек растерянно моргал, краснел, мялся, но некоторое время молчал, должно быть не осмеливаясь сказать правду.

— Нет, товарищ Луферов, — проговорил он наконец, — я не потерял свой партийный документ, я его закопал в землю.

— Подожди, сейчас с тобой разберемся, у меня еще одно дело есть.

И Луферов обратился к молодой темноволосой девушке, которая сидела справа от стола и держала в руке билет.

— Товарищ Кононова, а ты когда успела вступить в партию?

— Это у меня комсомольский билет, — звонко и взволнованно ответила девушка. — Я прошу разрешить мне присутствовать на этом собрании.

Луферов обратился к собранию:

— Как, товарищи, разрешим?

— Конечно, разрешим, — послышались голоса.

— Хорошо, Кононова, оставайся. Прошу, товарищи, спрятать свои партийные билеты. По поводу членских взносов будет особое указание подпольной организации. А с тобой, Александр, мы хотим поговорить серьезно. Где твой партийный документ? Кто знает, закопал ты его или уничтожил? Как ты мог решиться прийти на это партийное собрание без документа?

Луферов заметно волновался. Ему обидно было за этого человека, которого он давно знал, которого сам рекомендовал в партию.

Тот, кого Луферов назвал Александром, должно быть, хорошо чувствовал свою вину. Он только попросил на этот раз простить ему ошибку и разрешить присутствовать на собрании.

— Собрание проси, а не меня! — гневно повышая голос, сказал Луферов. — Если поверят люди, что ты не расстался добровольно со своим партийным билетом, может быть, и разрешат тебе остаться.

— Фашисты в деревню нахлынули, боялся, как бы не поймали да не стали обыскивать, — Александр неуверенно перевел взгляд с Луферова на присутствующих, пробежал взглядом по лицам знакомых коммунистов.

Сколько раз приходилось ему встречаться с этими людьми на районных конференциях и собраниях! Всякое бывало на работе. Были случаи, когда его резко критиковали, но чтобы ему не доверяли, этого еще никогда не случалось. Теперь же он видел в глазах товарищей чуть заметное выражение сомнения. Тяжело было перенести это, минуту назад он даже и не представлял, что допустил такую серьезную ошибку.

— Ты что же думаешь, если закопаешь свой билет, так враги не узнают, что ты коммунист, погладят тебя по головке, приголубят? — не успокаивался Луферов.