Верен до конца

Нас было четверо, а эсэсовцев — больше сотни. Они открыли огонь из винтовок и пулеметов. Принимать бой при таком соотношении сил было невозможно, и мы, отстреливаясь, стали отходить. Позади — небольшие заросли лозняка, я не успел добежать до них — пуля перебила мне левое колено, и я упал. Гитлеровцы усилили огонь. Мои товарищи не заметили моего ранения.

Это было на лугу, до зарослей около сотни шагов. Рядом оказалась небольшая ложбина, наполненная водой. Я соскользнул в нее и пополз по воде. Судьбу решали секунды. Спускался вечер, в зарослях можно было бы спрятаться, а в крайнем случае и принять бой. Важно было одно: ни в коем случае не даться в руки врагу живым.

У самых кустов меня начали окружать, голоса раздавались совсем рядом.

Я собрал последние силы, поднялся, швырнул гранату в ту сторону, откуда слышались голоса, сам добрался до густых зарослей. Свалившись под куст, решил защищаться до последнего вздоха.

Но эсэсовцы в кусты не полезли. Они, должно быть, приняли нас за разведку большого отряда и боялись засады.

Только теперь, когда эсэсовцы отошли, я почувствовал сильную боль в ноге. Сапог наполнился кровью. Я перевязал ногу выше колена ремнем и пополз.

До лагеря не меньше трех километров. Сами знаете, даже здоровому нелегко пробраться по болотам, сквозь кустарники. Ничего лучшего не придумал, как только ждать. Если бойцы живы, они скоро заметят, что меня нет, и начнут искать. Срезав ветку лозняка, я потуже перевязал ногу, чтобы не истекать кровью, и лег.

Прошло около часа, никаких признаков, что меня ищут, не было. «Может быть, убили моих товарищей или в плен захватили?» — уже думал я. Совсем стемнело. Подул холодный осенний ветер, подмораживало. Мокрая одежда на мне задубенела. Надо было ползти дальше, а нога до того разболелась и такая слабость одолевала меня, что, казалось, пошевельнуться было невозможно.

В голове мелькнула мысль: найти бы какую-нибудь лодочку, и поплыл бы я «ездовней» к лагерю. Но где ее найдешь?

И я, напрягая последние силы, пополз. Не знаю, сколько времени прошло, только мне показалось, что очень много. Наконец добрался на четвереньках до стога сена. Полежал с минуту, отдышался и стал понемногу выдергивать клоки сена и подсовывать их под себя.

Так я немного согрелся. Думал, сделаю логово в стожке, залезу в него, полежу, отдохну, отогреюсь, а потом посмотрю, что дальше предпринять. Главное — закурю, если можно будет. Как никогда хотелось закурить! Но табак, спички, бумага — все размокло в кармане.

Вдруг послышалось, будто кто-то зовет меня по имени. Может, мне это только показалось? Прислушался — опять то же самое. Знакомый ли голос? Трудно разобрать: звуки хрипловатые, приглушенные. Неужели свои? Может, стоит отозваться? Но тут я подумал: «Не провокация ли?»

Незадолго перед тем возле деревни Осово слышна была беспорядочная стрельба, а потом кто-то отчаянно кричал: «Браточки, не убивайте меня, не убивайте!» Кто знает, что там происходило? Может быть, наш боец попал в лапы оккупантов, проявил малодушие и теперь вместе с фашистскими прислужниками ищет меня?

Я увидел, как какие-то люди приближались к стожку. Я решил не обнаруживать себя и приготовил гранаты. Я понимал, что сопротивляться не смогу и, если это враги, мне останется только одно: взорвать гранату. Слышу, говорят: «Ванька, погляди-ка в стогу, может, он там?»

Ваня — это один из моих бойцов, голос говорившего тоже знакомый. Какая-то необычная теплота и в то же время слабость разлились по телу.

Затаив дыхание лежу, наблюдаю. Высокий человек, увязая почти по пояс в болоте, подходит к стогу и тихо говорит: «Алексей, отзовись, если ты здесь. Это я, Ваня».

Потом, повернувшись в сторону зарослей, он сказал уже немного громче: «Роман, иди сюда».

Больше Алексей Георгиевич ничего не помнит: от большой потери крови, от усталости и волнения он потерял сознание.

…В лагере мы услышали стрельбу где-то около Осова. Это нас очень встревожило. Мы сразу поняли, что это Бондарь наткнулся на врагов. Когда затрещали станковые пулеметы, стало ясно, что дело серьезное: у нас таких пулеметов не было, значит, стреляют фашисты.

Роман Наумович взял с собой нескольких бойцов и бросился на помощь. По дороге он встретил одного партизана из группы Бондаря. Он бежал в лагерь с тревожным донесением и рассказал Мачульскому, в чем дело.

Роман Наумович принял очень смелое и рискованное решение. В темноте пробрался в Осово, через местных жителей узнал, где разместился на ночлег отряд эсэсовцев, и неожиданно напал на его штаб. Паника была неописуемая. Гитлеровцы открыли беспорядочную стрельбу, а потом рассыпались по огородам и приусадебным участкам. Начальник житковичской полиции попал в плен. Это его крик слышал Бондарь, когда полз к стогу.

Потом Мачульский вместе с партизанами Бондаря начал разыскивать Алексея Георгиевича.

Они обшарили все окрестности и напали на след.

Тяжелое ранение одного из членов обкома было для нас большим несчастьем. Дело осложнялось тем, что мы не могли оказать Алексею Георгиевичу медицинской помощи: медикаментов, бинтов у нас было очень немного. То, что принесли с собой, давно израсходовали. Достать было негде.

Оставалось только одно — как можно скорее вырваться из окружения. Но как прорваться с такими незначительными силами? Меркуль не прислал подкрепления, должно быть, не мог. Даже наш посыльный от него не вернулся. Все известные болотные тропы проходили недалеко от деревень и хуторов: они были под контролем гитлеровцев. Идти же ночью через болото напрямик опасно, можно попасть в трясину и завязнуть.

Решили попробовать проскочить через деревню Рог. Отряд эсэсовцев был там сравнительно небольшой. А наши бойцы хорошо знали деревню и могли действовать более уверенно, чем в других местах. За Рогом дорога была открыта. Можно пойти на Скавшин и оттуда в любанские леса.

Только как подойти к деревне незаметно? Ночью лесом трудно нести раненого, да и у края деревни ходят патрули. Болотными тропами тоже не пройдешь: они пристреляны фашистами. Дельный совет дал нам Яков Бердникович, хорошо знавший местность. Он сказал, что неподалеку от лагеря есть канава, которая подходит к самому Рогу. Если плыть по ней на лодках, пожалуй, можно будет миновать Рог и без боя.

Мы так и сделали — кстати, у нас на озере были четыре лодки. Положили раненого Алексея Георгиевича, погрузились сами и поплыли.

Василий Тимофеевич Меркуль не пришел к нам на помощь: он узнал о блокаде нашей базы слишком поздно. Наш посланец Иван Петренко не дошел до него. Добравшись ночью до Махнавич, Петренко зашел в хату к знакомым крестьянам напиться воды и расспросить о немцах. Он не знал, что эта хата была под надзором. Не успел сержант и слова сказать, как под окном и у дверей появились эсэсовцы и полицейские. Пограничник Петренко не растерялся. Ночь лунная, все хорошо видно. Фашиста, показавшегося в окне, он убил. Воспользовавшись заминкой, спрятал хозяйку в погреб и залез на чердак. Полицейские бросили в окно гранату и ринулись в хату. Петренко угостил их гранатой сверху. Четыре гитлеровца и полицейский были убиты.