Вересковый мед

Викфорд прищурился и медленно положил шляпу на стол.

Значит, не хочет по-хорошему…

Его уже почти лихорадило, боль стягивала половину тела, и сарказм этой ободранной хозяйки ободранного дома был нужен ему сейчас меньше всего. Он давно не чувствовал себя таким больным и разбитым. Да, если честно, он вообще никогда не чувствовал себя так паршиво. Обычно раны на нём заживали как на собаке, и на здоровье он никогда не жаловался. А вот сейчас эта слабость оказалась так некстати. Они в чужом доме – в доме заклятых врагов, и всё это может закончиться чем угодно, а он едва может передвигать ногами. Вместе со слабостью волнами накатывала и злость на этого треклятого стрелка и свою невнимательность. Каким ядом была смазана эта стрела? Теперь он понимал, что это яд, не иначе, а вовсе даже не колдовство. И может, именно поэтому стрелок был один, а настоящая засада поджидает их здесь, в этой дыре.

Он глянул через плечо на Корина Блайта, который только что вошёл внутрь, и бросил коротко:

– Обыщите здесь всё, перетряхните дом от чердака до подвала – не хватало ещё нарваться на какую-нибудь засаду, и выставь караулы. – Он перевёл взгляд на хозяйку и спросил холодно: – Здесь есть какой-нибудь лекарь? Кто-нибудь, кто умеет держать в руках иголку и штопать раны? И ещё… в этом доме найдётся что-то покрепче того пойла, что тут повсюду зовётся элем?

Викфорд открыл сумку в поисках собственной фляги с бьяхой – крепким напитком, который не чета местному элю. Но фляга оказалась почти пуста.

Найрэ Нье'Келин неопределённо пожала плечами.

– Лекаря нет, всех перебили ваши… те, кто были здесь до вас, а из пойла у нас только вода из ручья.

Викфорд вытащил из сумки стрелу с наконечником из балеритской стали и хотел уже бросить её на стол, но увидел, как изменилось лицо хозяйки дома, хоть она и попыталась это скрыть.

– Хм, вижу, что вам, найрэ, знакома эта вещица?

Он повертел стрелу, и в тусклом свете, пробивавшемся из двух не заколоченных окон, её наконечник казался молочно-сизым, как ягода терновника.

– А чего же в ней незнакомого? Стрела это, – снова пожала плечами хозяйка дома, придав своему лицу безразличное выражение. – Война, вот и стрелы повсюду.

– Взять её, – бросил Викфорд своим людям.

Два наёмника с готовностью выкрутили женщине руки и, связав верёвкой, усадили на грубый деревянный стул. Викфорд прислонился плечом к большой стене камина, прижимая к телу раненую руку. В холле было сыро, гуляли сквозняки, и хотя на улице стояли последние дни лета, ему стало холодно.

Сейчас бы погреться у огня…

Озноб колотил его всё сильнее.

– Послушайте, найрэ, – произнёс он, не сводя глаз с хозяйки дома, – мне нужно немного: лекарь, бутылка бьяхи и узнать, кто хозяин этой стрелы. Вижу, что он вам знаком. И если всё это у меня будет, даю слово, я вас не трону, и мои люди здесь тоже никого не тронут. Но всё это мне нужно быстро. Вы меня понимаете?

Но хозяйка дома молчала и упёрто смотрела в тёмный угол. Викфорд подошёл, достал из ножен кинжал и поднёс его к подбородку найрэ Нье'Келин.

– Я вижу, что вы умная женщина. И вы знаете, что я добьюсь того, что мне нужно, так или иначе. Давайте не будем всё усложнять.

Найрэ Нье'Келин скосила глаза на кинжал и произнесла тихо:

– Лекарь есть. И бьяха найдётся, а чья это стрела, я не знаю. Правда не знаю.

– Неправильный ответ, найрэ Нье'Келин. Если уж на то пошло, то я обойдусь и без лекаря, и без бьяхи, но вот хозяина стрелы вам выдать все-таки придётся.

Он не собирался её пытать или бить – такое было не в его правилах. Он сражается с мужчинами, а её достаточно припугнуть, и это самый короткий путь, чтобы получить желаемое. Викфорд по глазам видел – она и так всё расскажет. В этом замке её дети, слуги, хозяйство, а глупое упрямство найрэ Нье'Келин просто дань бессмысленной балеритской гордости. И как бывает в итоге – гордость всегда тащит за собой горы трупов. Но сейчас Викфорд был слишком зол и слишком напуган собственной слабостью и перспективой умереть прямо здесь, на грязной соломе, чтобы вести долгие переговоры. Поэтому он лишь поднёс лезвие кинжала к глазу хозяйки дома и спросил:

– Вы хорошо подумали над ответом, найрэ? Покушение на королевского агата – серьёзное преступление. За пособничество – костёр. Вы хотите, чтобы мы всё тут сожгли? Бирн! Тащи факел.

– Не надо факел! – раздался звонкий голос откуда-то со стороны тёмного провала лестницы. – Это моя стрела.

Викфорд обернулся и опустил кинжал. В сумерках на другой стороне зала стоял юноша – штаны, куртка, в руках шапка с пером. Лица было не разглядеть.

– А ты смелый, – криво усмехнулся Викфорд, – за это, пожалуй, смерть твоя будет быстрой. Иди сюда, если хочешь, чтобы найрэ Нье'Келин осталась жива.

Юноша вышел из темноты, и сначала Викфорд услышал, как кто-то из его псов тихо присвистнул. А следом шепоток:

– Так это девчонка! Командора ранила какая-то балеритская замухрышка!

Вошёл Бирн с факелом, и Викфорд, буквально выдернув его из рук, поднял вверх, чтобы разглядеть смелого стрелка.

«Балеритская замухрышка» шагнула в неровный круг света и, вскинув голову, посмотрела прямо в в лицо Викфорду.

«В глазах фрэйи отражается зелень всех лесов Балейры». Почему-то слова этой песни пришли ему на ум, когда он взглянул в её глаза. Не глаза – изумруды. Сомнений не было, перед ним стояла самая настоящая фрэйя. Очень, очень красивая фрэйя. И даже в мужской одежде, испачканной землёй и травой, даже с волосами, собранными сзади в простой хвост, и грязными руками, она была чудо как хороша. Светлая кожа, тёмные брови изогнуты дугами, а губы… Викфорд почему-то подумал, что целовать такие губы должно быть безумно приятно. И на вкус они как дикая малина. Должны быть такими. Розовые и, кажется, что чуть припухшие, словно от поцелуев, но не капризные, нет, скорее, своенравные, только кривятся в презрительной усмешке.

– Добро пожаловать в замок Кинвайл, отважные тавиррские воины – гроза женщин, детей и дворовых кур, – произнесла девушка, отвесив шутовской поклон шапкой. – Надеюсь, наш петух проявил к гостям должное уважение и сдался сразу, как только увидел ваши шпоры? А если он сильно докучал вам, милорд Адемар, то уж простите его невоспитанность. Он такой же дремучий, как и все балериты, да к тому же ещё и замухрышка. Но вы всегда можете сжечь его на костре за… пособничество.

Сзади раздались смешки его людей, довольно тихие, но Викфорд их услышал.

А вот её глаза не смеялись. Эти глаза, холодные, как изумруды, и такие же острые, как грани этого камня, а в них столько ненависти и злости, что эту ненависть Викфорд ощутил на коже ледяным ужом, совсем как в том лесу, когда она выстрелила в него. Сомнений не осталось – это она. Отравленная стрела принадлежала ей.

И Викфорду показалось, что этот взгляд, полный изумрудного льда ненависти, вошёл второй стрелой ему в самое сердце.

Ведьма! Настоящая ведьма!

А её слова, сказанные с такой издёвкой, прозвучали как пощёчина. Хлёсткая и громкая, и Викфорд никогда не чувствовал себя таким униженным, как в этот момент. И это был момент его слабости, а слабости в себе он не терпел. На него нахлынула злость, такая сильная, что даже лихорадка под её натиском будто отступила.

Он положил стрелу на стол и бросил коротко своим:

– Развяжите хозяйку. А вы, найрэ, тащите всё, что обещали: лекаря, бьяху и свечей побольше, а не то я найду, чем посветить в этом амбаре. Ну? Чего застыли, найрэ? Живо! Или хотите, чтобы мои ребята перевернули всё здесь в поисках выпивки? А мы пока побеседуем с вашей дерзкой лучницей. Садись!