Вересковый рай

После торопливого совещания было решено, что Рианнон отправится одна в сопровождении оруженосца и эскорта. Отправлять вместе с ней Джеффри или Адама было бы даже оскорбительно. Иэн вызвался было сам, но хрип, вырывавшийся из его груди, и взгляды, которые метала в его сторону Элинор, помогли Рианнон принять решение. Она была уверена, что король не намерен удерживать ее при себе силой, что было истинной правдой – Генрих даже не задумывался об этом, да и голова ее была больше озабочена желанием насолить Саймону и беспокойством за здоровье Иэна, чем намерениями короля.

Саймон вернулся вскоре после ухода Рианнон. Ему не представилась возможность яростно налететь на отца, который был уже окружен еще одной группой сподвижников, обсуждавших новые неприятные слухи. Лицо Иэна было серым от беспокойства и усталости, а Элинор, изгнавшая из гостиной всю прислугу, чтобы те не слышали больше того, что им положено, сама прислуживала гостям с крепко сжатым от волнения ртом. Было бы лучше, если бы Саймон поддался первому порыву и отправился в дом Джеффри, чтобы там выпустить пар, но его уже поглотила другая идея – отправиться ко двору, пока у него не отняли его бесценное сокровище.

Разумеется, Саймон не мог пойти к королю в грязной, пропыленной, замызганной кровью одежде, в которой он охотился. Поэтому он немного задержался, чтобы вымыть лицо и руки и переодеться в более приличный наряд. Когда он наконец прибыл на место, Рианнон уже заканчивала свою песню. На этот раз она выбрала пьесу покороче, будучи не столь уверенной, как король, что старинные истории о волшебстве и приключениях заинтересуют просвещенных жителей Прованса и Савойи. Однако ей был оказан такой восторженный прием, что Саймон, как человек еще очень молодой и даже не вассал короля, никак не мог пробраться к ней поближе.

Искренние просьбы гостей спеть что-нибудь еще, на которые Рианнон с удовольствием откликнулась, дали Саймону возможность пробиться ближе. Закончив вторую песню, Рианнон скромно попросила разрешения не петь больше, ссылаясь на усталость. Саймон напрягся, но совершенно напрасно. Хотя слушатели опечалились, король не стал настаивать. Однако он снова сошел с трона, чтобы поговорить с Рианнон. Саймон не мог пробиться сквозь толпу, чтобы добраться до них, но он стоял достаточно близко, чтобы увидеть, как Генрих подарил Рианнон прелестное кольцо, сняв его с собственного пальца, и услышать, как он снова уговаривал ее остаться при дворе.

Рианнон медленно покачала головой, отчего ее тяжелые, украшенные драгоценными камнями серьги засверкали и зазвенели.

– Я не смогла бы, милорд, даже если бы очень хотела.

– Вы имеете в виду, что земли Саймона находятся в Уэльсе? Но это ничего. Я мог бы подарить ему…

– Нет, что вы, – перебила его Рианнон. – Дело вовсе не в Саймоне. Я люблю своего отца, но даже при его дворе не могу оставаться долго. Мне необходим свежий воздух, холмы, леса. Вы можете, милорд, поймать жаворонка и посадить его в клетку, и он, возможно, будет жить, но петь он не станет никогда. Если вы оставите меня свободной, я буду возвращаться к вам, часто и с радостью, потому что вы сердцем любите то, что я делаю. Это верная приманка и лужайка, которая влечет меня гораздо сильнее, чем драгоценный перстень, подаренный мне. Умоляю вас, не пытайтесь запереть меня в клетку.

– Но если вы вернетесь на свои холмы, пройдет много времени, прежде чем вы приедете снова, как бы вы того ни желали.

– А это было бы величайшей потерей для всех нас, – мягко поддержал епископ Винчестерский возражения Генриха. – Мы должны найти такие побудительные мотивы, которые заставили бы нашего валлийского жаворонка свить гнездышко на английском лугу. Жаворонки летают высоко, но они не удаляются от своих гнезд. Тогда леди Рианнон будет летать свободно, и мы все-таки сможем слышать ее пение.

Рианнон хотелось отступить на шаг, подальше от этих черных пронизывающих глаз, но твердое тело загородило ей путь, и твердая рука обхватила ее руку. Рианнон испуганно вскрикнула, но, прежде чем она успела освободиться от испугавшего ее препятствия, за ее спиной раздался голос Саймона.

– Как я уже сказал позавчера милорду королю, срочной потребности в каких бы то ни было побудительных мотивах нет. Я и сам пока не намерен покидать двор.

Слова были вежливыми, и они произвели бы куда более благоприятный эффект, если бы не глаза Саймона, в которых горел вызов. Он сумел наконец пробраться к Рианнон, потому что, когда вперед выступил Винчестер, многие из людей, окружавших ее, попятились. В сочетании с паническим отступлением дерзость во взгляде Саймона произвела далеко не благотворный эффект на чувства Винчестера. От вида Саймона во рту Рианнон пересохло, и она инстинктивно шагнула в сторону, хотя далеко отойти не смогла, потому что Саймон сжимал ее руку стальным обручем. Ее движение не ускользнуло от внимания короля, но, к счастью, он неправильно прочитал мелькнувшее на ее лице выражение.

– Мы утомили вас, – произнес он с сожалением. Рианнон ухватилась за эти слова, как тонущий хватается за плывущее мимо бревно.

– Да, мне очень жаль, – прошептала она. – Вы позволите мне уйти, милорд?

– Разумеется, – тут же ответил Генрих и сокрушенно добавил: – Нам не следовало принуждать вас петь второй раз. В будущем я постараюсь не просить так много.

Винчестер открыл уже рот, чтобы высказать какое-то возражение или предложить тихую комнату, где Рианнон могла бы передохнуть, но Саймон был начеку и опередил его.

– Вызывать эскорт нет необходимости. Я здесь со своими людьми. Я сам довезу свою невесту до дому, – с этими словами он потащил Рианнон прочь, едва позволив ей сделать реверанс королю и епископу. Как только они оказались вне досягаемости посторонних ушей, он рявкнул:

– Дура! Идиотка! Пойти в одиночку в самое логово! Ты вообще уже ничего не соображаешь?

Рианнон ничего не ответила, потому что Винчестер напугал ее куда сильнее, чем король. Она находила его внешне мягкие речи насчет английского лужка страшными. Рианнон знала, что епископа ее пение не тронуло нисколько. Ему, возможно, оно даже понравилось, но его предложение означало не более, чем попытку поймать в силки дочь Ллевелина, превратить ее в полезную заложницу. Тем не менее когда страх ее поутих, Рианнон закипела от гнева на Саймона. Он не имел права оскорблять ее, называть ее дурой, не зная всех причин ее поведения.

– Разве я не говорил, что тебе больше нельзя ходить петь для короля? – в ярости спросил Саймон, когда они поднялись в седла и удалились за пределы слышимости стражи у ворот. – Это только по милости Божьей я подоспел вовремя.

– Ты сам дурак, – отрезала Рианнон. – У меня не было другого выбора, кроме как пойти туда. Спроси у своих родителей. Они скажут тебе. И ты сам еще хуже, чем я! Тебе совершенно не нужно было швырять перчатку в лицо Винчестеру.

– А что мне по твоей милости оставалось делать? Я должен был позволить ему увести тебя в какую-нибудь уединенную комнатку замка и заявить потом на весь свет, что она настолько тебе понравилась, что ты решила там остаться навечно?

– Король не допустил бы этого! – воскликнула Рианнон.

– Почему бы нет? О, сперва он бы рассердился, но после того, как ему разъяснили бы, какая прекрасная заложница сама попалась ему в руки, к тому же, заложница поведения не только твоего отца, но и моего, и моего отца, и моих братьев…

– Я не сказала, что ты зря увел меня, – горячо возразила Рианнон. – Я сказала, что ты дурак, потому что таким образом Винчестер увидел насквозь все твои подозрения. И ты вдвойне дурак, потому что я вполне могла уйти сама, не создавая новых проблем, когда их и так хватает.