Верите ли Вы в призраков? (сборник)
Шрифт:
Я проводила свечой вдоль стен, освещая каждый предмет, каждый уголок. Всё здесь действительно осталось таким, как прежде, ни одна вещь не тронута со своего места. Только пыль да паутина напоминали мне о том, что прошло уже много лет и ничего не вернуть назад.
Я зашла в свою комнату, поставила свечу на подоконник и присела на кровать. Рядом со мной важно развалился большой мягкий мишка. На столе у старинного зеркала стояла фотография, на которой мы сидим в беседке в саду, все вместе: мои родители, тётя, дедушка с бабушкой, баба Клава с Андреем, Любой и Рыжиком. Мне
Я потушила свечу. Не снимая шубы, забралась под одеяло и по привычке укрылась сверху ещё и старым вязаным пледом. Обнимая мишку, я быстро заснула.
Всю ночь мне снилось лето. Светило солнце. Мы сидели в беседке и о чём-то весело разговаривали. Баба Клава напекла пирогов. Андрей разливал чай. Приехала в гости моя тётя. Дед улыбался. Бабушка принесла варенье. Мама нас всех фотографировала. Потом пришёл старик-хозяин. Я сначала не узнала его, ведь он выглядел абсолютно здоровым и значительно моложе, чем я его запомнила. Он протянул мне букет полевых цветов. Рыжик качалась на качелях, она подросла — ей было лет пять. В какой-то момент присутствующие собрались играть в карты, а я поняла, что мне пора уходить. Они помахали мне руками, а Рыжик подбежала и тихо шепнула:
— Ты обязательно будешь счастливой!
Я проснулась рано утром и сладко потянулась. Наверное, этот сон был одним из самых счастливых в моей жизни. Я мысленно поблагодарила судьбу за то, что электрички вчера отменили, и я смогла вернуться в своё беззаботное детство…
На улице шёл первый снег… Я хотела забрать с собой фотографию, которая стояла на столе. Но потом поставила её обратно. Мишка печально смотрел мне вслед. Я помахала ему рукой. Прощаться с бабой Клавой я не решилась. Возможно, она ещё спит. Зачем её будить?
Стоя на станции, я подумала, что когда-нибудь ещё обязательно сюда вернусь, тем более что у меня остались ключи. Я попыталась нащупать их в кармане, но внезапно вспомнила, что забыла их на столе и не закрыла дверь на замок. Я хотела вернуться, но в этот момент подъехала электричка, и я зашла в вагон.
Меня окружали люди. Живые люди. Они разговаривали, улыбались и даже шутили.
Открывая дверь в квартиру, я услышала, что звонит телефон. Не снимая сапог, я подбежала и взяла трубку. Это была Женька.
— Как добралась до дома? Говорят, вчера после десяти отменили все электрички. Ты успела на последний поезд?
— Нет…
— А где же ты тогда ночевала?
— В нашем доме у станции.
Женька внезапно замолчала, а потом загадочным голосом спросила:
— Ну и… как?
— Нормально… Только почему ты ничего не говорила мне? Ни про Любу, ни про то, что Надя погибла в аварии, а Андрея убили?
— Ты не спрашивала, а я думала, что тебе неинтересно. А кто тебе о них рассказал?
— Баба Клава, кто ж ещё… Мы с ней вчера сидели на кухне до полночи. А потом она дала мне ключи от нашей половины, и я пошла к себе…
Женя снова замолчала и тяжело вздохнула:
— Ась, ты вроде ничего вчера не пила…
Я невольно вздрогнула:
— А
к чему ты это сейчас сказала?— Тот дом идёт под снос… В нём уже давно никто не живёт…
Я замерла… и еле-еле выдавила из себя:
— А как же… баба Клава?
— Она умерла… через год после Андрея… Её могила находится рядом с могилой моего деда…
09 ноября 1994
Чаепитие
Стояла зима. «Мороз и солнце…» Пётр Алексеич шёл по главной аллее своей больницы. Вчерашняя метель замела почти все дорожки, по которым обычно прогуливались «ходячие» пациенты. Снег скрипел под ногами. Всё было хорошо, но какое-то странное предчувствие не давало ему покоя.
Кто-то внезапно догнал его и хлопнул по плечу:
— Пётр Алексеич! С днём рождения тебя!
— А, Миша, спасибо-спасибо. Отметим в обед обязательно!
— Кого звать-то будешь?
— Как обычно: тебя, заведующую, медсестёр и из второго корпуса наших. Часов этак в…
— Придём! И с собой к «чаю» принесём что-нибудь вкусненькое!
— Жду!
Пётр Алексеич подошёл к знакомой двери своего корпуса. Открывая её по утрам, он вздыхал и мысленно думал о том, что открывает дверь в ещё один день своей жизни, которая с каждым днём становилась всё короче. В тот день открывать её совсем не хотелось — он стал старше ещё на один год, чёрт возьми!
Набросав краткий план и пригласив всех зайти к нему в ординаторскую на «чаёк» в обед, он отправился на обход больных.
Старушка из третьей палаты была совсем плоха. «Выписать её, что ли?» — вдруг подумал Пётр Алексеич.
В четвёртой палате у него внезапно снова защемило сердце. Одна из кроватей пустовала. Он собирался спросить медсестру, куда вдруг подевалась больная, но потом вспомнил, что вчера её перевели в другое отделение. «И слава богу!» — мысленно произнёс Пётр Алексеич и даже, наверное, перекрестился бы от счастья и облегчения, если бы не стоящая рядом медсестра.
Он вновь взглянул на пустующую кровать, тщетно пытаясь вспомнить, почему именно она вызывает в нём какие-то странные чувства, аналогичные де жа вю.
— Что-то не так? — взволновалась медсестра, которая очень боялась потерять своё прибыльное место работы в его отделении.
— Нет-нет, Ириша. Я просто задумался.
Когда все собрались «на чай» и заведующая поднялась, чтобы произнести «тронную речь», дверь в ординаторскую внезапно открылась, и на пороге появилась больная из третьей палаты:
— Я очень извиняюсь, простите, пожалуйста, но старушка умерла, кажется…
«Вот чёрт! Не успел выписать!» — ругнулся про себя Пётр Алексеич и снова отчего-то поймал себя на ощущении де жа вю.
Заведующая мгновенно опустошила стакан и сухо прокомментировала:
— Ну, если умерла, то и подождёт немножко. Видите, у нас тут совещание?
Больная из третьей палаты послушно кивнула и закрыла за собой дверь.
Зазвонил телефон. Охрана с проходной доложила, что к Петру Алексеичу пришла некая Вера, и поинтересовалась, что с ней делать? Пустить?