Вернадский: жизнь, мысль, бессмертие

Какой же выход? У Вернадского не было сомнений: научное творчество.

Между прочим, аналогичное признание гораздо позже сделал и А. Эйнштейн. Он написал в 1931 году, что считает наиболее сильным мотивом творчества желание оторваться от серости и монотонности будней и найти убежище в мире, заполненном нами же созданными образами.

В дневниковой записи 1884 года Вернадский отмечает свое желание лично повидать главные страны и моря, о которых читает в книгах; путешествовать, встречаться с разнообразной природой, людьми. «Только тогда приобретается необходимый кругозор, глубина ума, знание, каких не найдешь в книгах».

Очень характерный факт: необычайно эрудированный ученый, читавший массу научной литературы, всегда более всего доверял своим личным впечатлениям и стремился изучать природу непосредственно, лицом к лицу, — не описания, схемы (хотя и это тоже!), но прежде всего живую, изменчивую, неисчерпаемо сложную природу. В начале нашего века он заключил свой доклад о парагенезисе химических элементов словами: «… Даже эти широкие обобщения явно недостаточны перед разнообразием и величием стоящих перед нами природных процессов!»

Но вернемся к дневниковой записи 1884 года. Кроме стремления к путешествиям и знаниям, здесь отмечена мечта, так и не сбывшаяся: подняться вверх, в атмосферу. Для чего все это? Только для удовлетворения личной потребности в знании? Чтобы, как сейчас шутят о некоторых ученых, удовлетворить свое любопытство за счет общества?

Как бы спохватившись, Вернадский уточняет, что время, употребленное им на самообразование, не пропадет: он возвратит его своей работой на пользу людям. Чем больше знаний, тем сильней работник, тем больше можно сделать.

Допустимо усомниться в абсолютной искренности молодого Вернадского (хотя для того нет никаких оснований). Известно, что всякий дневник невольно пишется с расчетом на возможного читателя. Это не только исповедь, но отчасти своеобразное литературное произведение. Однако даже с учетом подобной литературности в дневнике Владимира Вернадского очень показательны слова о необходимости возвратить людям, употребить им на благо свои знания, полученные, безусловно, из общечеловеческой сокровищницы разума; совершенно очевидное убеждение, что заниматься наукой только для личного блага постыдно. Это убеждение как нельзя лучше характеризует его личность.

Вернадский очень рано осознал, что человеческая личность — уникальное, неповторимое явление, особый мир в мире — оценивается не сама по себе, а по степени своей причастности к жизни всего человечества, по той реальной пользе, которую человек приносит окружающим, близким и далеким.

Знаменательно, что именно Вернадский первым заговорил о высокой моральной ответственности ученых за использование их работы во вред людям.

«В вопросе о радии ни одно государство и общество не могут относиться безразлично, как, каким путем, кем и когда будут использованы и изучены находящиеся в его владениях источники лучистой энергии», — писал ученый еще до Октябрьской революции. Позже, в 1922 году, он выразился более определенно, подчеркивая мощь атомной энергии: «Сумеет ли человек воспользоваться этой силой, направить ее на доброе, а не на самоуничтожение? Дорос ли он до умения использовать ту силу, которую неизбежно должна дать ему наука? Ученые не должны закрывать глаза на возможные последствия их научной работы, научного прогресса».

«Задача человека заключается в доставлении наивозможной пользы окружающим» — этот свой принцип Вернадский сформулировал в юности и пронес через всю свою долгую жизнь.

Отношение Вернадского к человеку, к человеческой личности было, можно сказать, свято. Ученый всегда очень высоко оценивал возможности, предоставленные природой каждому из нас, живущих. Нам дарован природой великолепный орган познания — мозг, даны чувства, долгая, очень долгая жизнь, в особенности если мерить ее не годами, не днями, а часами и минутами, — ведь минута для человека может быть насыщена событиями, мыслями, переживаниями.

Даже в коллективном научном творчестве, где ярко проявляется преемственность идей и фактов, где ученые разных стран образуют незримое и не всегда ими сознаваемое сообщество, проторяя одни и те же пути в одних и тех же областях знания, даже в науке роль личности первостепенна. Ведь поиски истины вовсе не напоминают торжественный марш стройных рядов научных работников по широкой дороге, ведущей к сияющим теоретическим высотам.

«Вся история науки на каждом шагу показывает, что отдельные личности были более правы в своих утверждениях, чем целые корпорации ученых или сотни и тысячи исследователей, придерживавшихся господствующих взглядов».

В каждом человеке Вернадский видел прежде всего замечательную по своим возможностям и неповторимую личность. Ведь именно личность — наиболее яркий носитель разума; всякое подавление личности ослабляет прежде всего все общество.

«Нет ничего более ценного в мире и ничего, требующего большего бережения и уважения, как свободная человеческая личность», — считал В. И. Вернадский.

Но если жизнь человека бесценна, то как тогда относиться к смерти?

Вернадский писал о личной гибели вполне спокойно. Вот его запись в дневнике за два года до смерти: «Готовлюсь к уходу из жизни. Никакого страха. Распадение на атомы и молекулы. Если что может оставаться — то переход в другое живое — какие-нибудь не единичные формы „переселения душ“, но распадение на отдельные атомы или даже изотопы».

Да, конкретная человеческая личность, каждый из нас должен готовиться к уходу из жизни. Такова необходимость. Мудрый Сократ некогда усмехнулся, когда ему сообщили, что судьи приговорили его к смерти: «А судей приговорила к смерти природа».

Вернадский, подобно Сократу, воспринимал исчезновение своей личности как естественный процесс. Но не только так. Ведь со смертью личности не разрушается сфера разума и в этом смысле бессмертие ноосферы есть бессмертие человеческой личности.

Вернадский понимал ничтожность личного существования относительно жизни человечества (что уж говорить о геологической истории!). И лишь причастность к чередующимся поколениям, ко всем живущим, ко всему живому оправдывает и наполняет содержанием существование отдельной личности, столь скоротечной и пропадающей навсегда.

Прекрасно сказал об этом Рабиндранат Тагор (перевод Б. Пастернака):

Прекрасен материи тайный состав И участь земного тлена: Распавшись на части и тайною став, Смешаться со всей Вселенной. Я счастлив и рад, что от жизни былой Останется главная истина в силе: Я вечностью стану, я стану землей. Земной драгоценною жизнью.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. БЕССМЕРТИЕ

Погас! но ничто не оставлено им

Под солнцем живых без привета:

На все отозвался он сердцем своим,

Что просит у сердца ответа;

Крылатою мыслью он мир облетел,

В одном беспредельном нашел ей предел.

Все дух в нем питало: труды мудрецов,

Искусств вдохновенных созданье,

Преданья, заветы минувших веков,

Цветущих времен упованья…

С природой одною он жизнью дышал,

Ручья разумел лепетанье,

И говор древесных листов понимал,

И чувствовал трав прозябанье;

Была ему звездная книга ясна,

И с ним говорила морская волна.

Е. Баратынский (На смерть Гёте)

Многое из созданного Вернадским как бы предназначалось для будущего, приобретая острую актуальность не сразу, а через десятки лет. Биографы Вернадского обычно вскользь упоминают, скажем, о его работах по гидрогеохимии или тем более о его интересе к мерзлотоведению. Но именно в этих и в ряде других областях знания Вернадскому суждена была роль сеятеля, вовремя бросившего семена в хорошую почву.

Кроме того, стоит попытаться обобщить опыт его жизни и творчества, постараться понять сущность «феномена Вернадского».