Вернадский

Если мы будем синтезировать некое вещество в лаборатории, оно и будет образовываться у нас всегда в двух видах — левом и правом. Количество левых и правых изомеров будет в начале синтеза неравное. Но по мере работы результат будет усредняться. И чем больше мы будем выпускать вещества, тем точнее установится соотношение 50 на 50. Это всем известный закон больших чисел. Такое равное соотношение называется рацемичным. В природе поровну левого и правого. Но это в неживой природе.

Как и лаборатория, живой организм тоже занимается синтезом, приготавливая из питательного субстрата вещество своего тела. Но когда стали разбираться, какие именно изомеры производят живые организмы, то стали в тупик.

Первым прикоснулся к загадке Луи Пастер. Изучая асимметричные вещества, он нашел сначала причину поляризации ими света. Молодой химик, работавший в лаборатории своего учителя Био, обратил внимание на то, что некоторые растворы органических кристаллов иногда поляризовали свет, то есть вращали плоскость поляризации и, значит, были асимметричными, а другие нет. Рассматривая кристаллы винно-каменной кислоты, он обратил внимание, что одни кристаллы можно назвать левыми, другие — правыми. Их смесь, если ее растворить, и давала нейтральный раствор, который не вращал плоскость поляризации.

Однажды Пастер пинцетом отделил правые кристаллы от левых, растворил их по отдельности и увидел в микроскопе яркую картину поляризации каждого раствора. Так он открыл причину поляризации. Первооткрыватель, как Архимед, с криком помчался по коридору в кабинет к мэтру. Узнав причину радости, Био со слезами на глазах обнял своего талантливого ученика.

Пастер назвал явление диссимметрией, как бы удвоенной асимметрией.

Но загадка только подстерегала его. Когда Пастер стал работать с продуктами брожения, то увидел, что дрожжевые грибки производят не рацемические продукты, как можно было бы думать, то есть смесь левых и правых изомеров, не вращающих плоскость поляризации, а как раз диссимметрический продукт, всегда вращающий плоскость поляризации.

Бактерии и дрожжевые грибки, которые он изучал, действовали, как он своим пинцетом. В их продуктах куда-то исчезло одно и оставалось только другое вещество. И как бы он ни видоизменял условия опыта, результат всегда был один и тот же. Любой организм синтезировал только диссимметричное вещество, в основном левое.

Далее выяснилось, что не только продукты жизнедеятельности бактерий и грибков, но и сами живые тела состоят из диссимметрических фигур — из изомеров одного вида.

Пастер понял, что открыл мировое явление, имеющее какое-то огромное значение. Его он, кстати, и ценил в своей научной жизни больше, чем все остальные открытия.

Загадка же заключалась в том, что все законы природы, относящиеся к физико-механическим объектам, запрещают такой синтез. Действие равно противодействию, левое должно быть равно правому. По всем законам допускается только рацемический синтез, но не диссимметрический. Выходит, законы природы ограниченны. Всё в мире стремится к усреднению, к равновесию, к равномерному распределению. Сглаживаются горы, нивелируется температура, смеси перемешиваются. Всё в мире, предоставленное само себе, стремится к меньшей затрате энергии, а не к разделению, на которое требуется дополнительная энергия.

И только живое действует строго наоборот. Оно производит левое и правое в разных соотношениях: 60 на 40 или 80 на 20, но в самых жизненно важных веществах, например, зародышевых — 100 процентов одного вида. Все белки в живом организме — только левые, а все сахара, например, правые.

В дальнейшем открытие Пастера математически обобщил Кюри, сформулировав принцип: диссимметрия явления порождается диссимметрией причины того же вида или типа.

Загадочное явление неотступно приковывает умственный взор Вернадского. Ведь путь, открытый Пастером и Кюри, зарастает травою забвения, говорит он. За 80 лет наука ни на шаг не продвинулась в объяснении явления, хотя фактов диссимметрии накапливается все больше и больше.

А между тем, если следовать Кюри и считать диссимметрию состоянием пространства, а не просто химическим или кристаллографическим явлением, то нельзя не прийти к простому умозаключению: диссимметрия пространства есть аналог асимметрии времени. Биологическое время выражается в неравенстве, в асимметрии прошлого и будущего: организм рождается, созревает, дает потомство, умирает и никогда не движется в обратном направлении. Точно так же в пространственном смысле живое никогда не движется от левого к рацемичному, только наоборот — превращает пространственно рацемичные смеси в пространство одного вида — диссимметрическое.

И потому то математическое следствие, к которому пришла новая физика — о связности и зависимости друг от друга пространства и времени, что позволило их объединить в одно понятие — пространство-время, существует сначала и реально в живом мире и более ярко, понятно и измеримо. Чего нельзя сказать о физическом понятии пространства-времени.

Получается, что в явлениях жизни мы можем проникать в изучение пространства и времени так глубоко, как ни в одних других науках.

Уже в своем отчете фонду Розенталя Вернадский пришел к выводу, что наши обычные меры времени, основанные на циклических процессах (маятника, других колебаний и т. п.), неприменимы в изучении явлений жизни, и принял за единицу времени одно поколение. Таким образом, самый главный показатель жизни — размножение — имеет отношение к природе пространства-времени.

* * *

Понятие о живом веществе, все возрастая и возрастая в его собственных глазах, затрагивало теперь такие простые и фундаментальные понятия, как время и пространство, тем самым подтверждая его космический статус. Без живого вещества невозможно понять порядок и гармонию природы. Именно гармония и порядок, красота и есть космос, по древним представлениям. Вернадский ясно понимает, что ему нужно как можно скорее ввести свое главное достижение в научный оборот. В начале октября 1929 года он возвратился домой и решил собрать воедино все свои статьи по теме живого вещества с 1916 года. Получилась солидная по размеру книжка. Назвал ее просто «Живое вещество» и объявил в проспекте академического издательства на 1930 год.

Открывался сборник принципиальной статьей — его лекцией, прочитанной в Питере в мае 1921 года, — «Начало и вечность жизни».

Но идущие как раз в академии проверки и чистка коснулись издательств. Оба заведующих — московским и ленинградским отделениями академического издательства — были арестованы и сосланы. Все планы подлежали пересмотру на предмет соответствия идеологии. И вот под пролетарский нож пошли сразу две книги Вернадского: «Живое вещество» и «Биосфера» на немецком языке, переведенная М. М. Соловьевым.

Так академики впервые за 200 лет существования Академии наук попали под цензуру. Впервые они были лишены своего естественного права печатать то, что сами считали нужным и что подвержено только научной критике.

В результате учиненного в академии розыска был впервые создан специальный орган, по видимости не имевший, а по существу в полной мере обладавший цензурными правами — Редакционно-издательский совет (РИСО).

Сборник же к тому времени был не только набран, но сверстан и даже сброшюрован. И тем не менее не вышел. Он существует в единственном экземпляре. Из типографии автору передали книжку, и Вернадский поставил ее на полку своей библиотеки.