Верная Рука
Шрифт:
— Где? — удивленно спросил немец.
— Здесь. Это ты!
— Я? Почему ты так думаешь?
— Твоя щека! Громовая Стрела однажды получил удар ножом в щеку — это знает каждый, кто слышал о нем. Такие знаки запоминаются. Я правильно угадал?
Хельмерс кивнул.
— Ты прав. Меня действительно зовут Итинти-Ка, Громовая Стрела.
— Будь славен ваконда 74 , который позволил мне говорить с тобой. Ты храбрый мужчина. Дай мне руку и будь моим братом.
74
Ваконда (вакан;
Они пожали друг другу руки, и Хельмерс сказал:
— Пока глаза наши видят друг друга, пусть будет дружба между мной и тобой!
А индеец добавил:
— Моя рука — твоя рука, и моя нога — твоя нога. Горе твоему врагу, потому что он и мой враг. Я — это ты, и ты — это я. Мы с тобой — одно целое!
Они обнялись.
Бизоний Лоб сильно отличался от североамериканских краснокожих. Он был общителен и разговорчив, но при этом не менее грозен, чем любой из его молчаливых собратьев, которые считают постыдным выражать, подобно женщине, словами свои переживания.
— Ты живешь на асиенде? — спросил Хельмерс.
— Нет, — ответил охотник на бизонов, — кто захочет жить и слать в воздухе, который заперт между каменных стен? Я живу здесь.
Он указал перед собой на поросшую травой землю.
— В таком случае у тебя самая лучшая постель здесь, на асиенде. Я и сам не смог усидеть в помещении.
— Твой друг Медвежье Сердце тоже отправился в луга.
— Он здесь?
— Да. Я уже говорил с ним и поблагодарил его. Мы с ним стали братьями, как и с тобой.
— Где он сейчас?
— Он там, среди пастухов, которые рассказывают о нападении команчей.
— Пойдем к нему!
Индеец подхватил свое тяжеленное ружье, легко бросил его на плечо и пошел проводить немца к пастухам.
Далеко в лугах, среди пасущихся полудиких лошадей, собрались вакерос и, сидя на земле, пересказывали друг другу приключения своей молодой госпожи, слух о которых мгновенно разлетелся по округе. Медвежье Сердце молча сидел в компании пастухов. Он не произнес ни слова, хотя, разумеется, знал и мог рассказать обо всем куда лучше и точнее. Подошли Хельмерс и Текальто и присоединились к пастухам, которые, не обращая на них внимания, продолжали свой разговор, хотя среди них появился теперь уже второй участник недавних событий. Хельмерс время от времени вставлял несколько слов, и постепенно завязалась та захватывающая беседа, какие можно часто слышать на привалах на лоне природы.
Внезапно в разговор ворвался гневный лошадиный храп.
— Что это? — спросил Хельмерс, резко обернувшись на этот странный звук.
— Это вороной жеребец, — ответил один из пастухов.
— А что с ним?
— Оставили подыхать с голоду за непослушание.
— С голоду? Но почему?
— Он не поддается приручению.
— Вот еще!
— Не сомневайтесь, сеньор! Мы старались, как могли. Он уже три раза был у нас в загоне, но каждый раз приходилось его отпускать. Это дьявол, а не конь! Мы все здесь неплохие наездники, можете нам поверить, но все-таки не сумели обуздать этого жеребца.
— Не может быть! Тот, кто смог на нем усидеть, должен остаться победителем!
— Вот и мы так думали. Но этот вороной дьявол сначала бросился с седоком в воду, чтобы
утопить его, а когда это не прошло, кинулся в лесную чащу и просто сшиб его со своей спины.— Проклятье! — воскликнул Хельмерс.
— Да, — кивнул индеец. — Это позорно, но это так. А ведь я загнал насмерть не одну лошадь, которая не желала повиноваться.
Вакеро продолжал:
— Здесь, на асиенде, побывало немало знаменитых наездников и охотников, желавших испытать свою силу и ловкость. Но все напрасно! Они все говорят, что есть только один человек, которому под силу усмирить этого жеребца.
— Кто же это такой?
— Один охотник с Ред-Ривер, который на самом дьяволе мог бы въехать в преисподнюю. Говорят, он забегал прямо в табун диких лошадей, чтобы выбрать себе лучшую.
Хельмерс хитро усмехнулся и спросил:
— А имя у него есть?
— Разумеется!
— И какое же?
— Как точно его зовут, я не знаю, но краснокожие называют его Итинти-Ка, Громовая Стрела. Многие охотники, что приходили с севера, рассказывали про него.
Хельмерс не подавал виду, что речь идет о нем самом, на лицах обоих индейцев тоже было написано полное спокойствие. Хельмерс, однако, спросил:
— Где этот конь?
— Лежит вон за тем табуном.
— Связанный?
— Естественно.
— Дьявол, а вот это уже напрасно!
— Не скажите! Сеньор Арбельес очень ценит своих лошадей, но в этот раз он сам поклялся, что вороной либо подчинится, либо сдохнет с голоду.
— Так вы ему и морду перевязали?
— Разумеется!
— Покажите мне его!
— Идемте, сеньор!
В этот момент подъехали верхом старый Арбельес и его дочь с подругой-индеанкой. Это был обычный ежевечерний инспекционный объезд Арбельеса. Пастухи не придали этому особого значения и пошли проводить Хельмерса к строптивому жеребцу.
Тот лежал на земле со связанными ногами и в наморднике. Глаза его от ярости и напряжения налились кровью, жилы вздулись и, казалось, готовы были лопнуть, а сквозь намордник на траву падали крупные хлопья пены.
— Черт побери, это уже ни на что не похоже! — воскликнул немец.
— Попробуйте иначе, сеньор! — ответил один из пастухов, равнодушно пожав плечами.
— Это же просто издевательство над животным! Так можно угробить любую, самую породистую лошадь!
Хельмерс разошелся не на шутку. Тут подоспел Арбельес с девушками.
— В чем дело, сеньор Хельмерс, что вас так взволновало?
— Вы же губите коня! — ответил Хельмерс.
— Туда ему и дорога, раз не хочет повиноваться!
— Он научится послушанию, но не таким же образом!
— Все наши усилия оказались тщетными.
— Так найдите ему приличного седока!
— Бесполезно!
— Позвольте, я попробую, сеньор?
— Нет!
Хельмерс удивленно посмотрел на него.
— Почему?
— Потому что мне слишком дорога ваша жизнь!
— Ах! Мне легче умереть, чем смотреть на все это. Так я попробую усмирить вороного? Прошу вас, сеньор!
Но тут вмешалась Эмма, до сих пор молча слушавшая их разговор.
— Не разрешайте ему, отец! — взволнованно сказала она. — Вороной слишком опасен!
Немец поглядел ей в глаза и спросил очень серьезно:
— Сеньора, вы меня ненавидите?
— Ненавижу? Боже, с чего вы взяли?
— Значит, вы меня презираете?
— Помилуйте!
— Тогда почему вы оскорбляете меня? Только ребенок может взяться за дело, которое ему не по плечу. Повторяю вам, что я нисколько не боюсь этого буяна!