Верни мне любовь. Журналистка
Шрифт:
Я снова кивнула, подумав, что этим «известием» я, скорее всего, обязана Корнету.
— Да, — мне удалось наконец заставить себя заговорить относительно спокойным и ровным голосом. — Гораздо больше…
Последующие минут пять мы с Потехиным потратили, грубо говоря, на уточнение моей биографии в ее московской части, с того момента, как за шесть лет до своей гибели Милка выдернула меня из толпы неудачников. И, наконец, дошли до сути. Улыбка покинула круглое лицо Николая Ильича почти молниеносно, и, откинувшись на спинку своего стула, он внезапно буквально вперил в меня тут же ставший жестким взгляд.
— Марина Петровна, на следующий мой вопрос я прошу вас ответить обязательно: скажите, что вы сами думаете об этой трагедии, кого из присутствующих
Я буквально задохнулась под гипнотизирующим взглядом Потехина, который он и не думал отводить от моего лица во все время своего монолога, обрушив на мою невыспавшуюся голову, надо признать, весьма логичное рассуждение по поводу Милкиного убийцы. И все же у меня хватило сил не выкрикнуть мгновенно свое «Нет!» по поводу наших ребят. Собравшись с силами, я решительно покачала головой и произнесла как можно тверже и убедительнее:
— В том-то и дело, что никто из нас сделать этого не мог, вы же не станете отрицать, что для убийства нужен не столько доступ к яду и крепкие нервы, но прежде всего очень сильный мотив?.. Я за это время перебрала все в голове тысячу раз, и, поверьте, такого мотива ни у кого из нас нет! Не знаю, как это доказать вам, но мы все друг друга знаем не первый год, понимаете? И поэтому можем судить изнутри, а не по внешним признакам, как вы… Простите.
— Ничего, — снова усмехнулся Потехин и перестал наконец изучать мою физиономию. — Ну ладно. Давайте попробуем подойти с другой стороны — попытаемся восстановить ситуацию чисто технически… Насколько нам известно, убитая сидела с торцовой стороны стола, все остальные почему-то сгрудились вокруг остальных трех. Ближе всех слева от нее находились вы, справа — Николай Ильичев. Дальше всех, на противоположном торце, сидела эта ваша молоденькая девочка.
— Мила, — пояснила я, — была заведующей нашим отделом, место как бы во главе стола ребята оставили ей, если так можно выразиться, «по протоколу»… Конечно, у нас царит демократия в этом смысле, но Люда все-таки всегда старалась соблюдать дистанцию между собой и отделом… Пусть коротенькую, но дистанцию… Рядом с ней должна была сидеть тетя Валя, места как раз хватало, но Валентина Петровна ушла из-за семейных обстоятельств раньше…
— Не могли бы вы подробнее припомнить, когда именно был налит роковой бокал? — прищурился в ответ на мои слова Потехин.
Я постаралась сосредоточиться.
— Попытаюсь… — Перед моим мысленным взором нехотя, словно слишком медленно проявляющаяся фотография, возникала шаг за шагом суета, предварявшая трагедию… Почему-то именно суета, другого, более подходящего слова на ум не приходило… Увы, картинка получалась вся в темных пятнах, восстановлению поддавалась с трудом.
— Попробуйте вслух, начав с момента, когда стол был накрыт и все расселись по местам, — посоветовал мне следователь.
— Вообще-то мы не все сразу расселись, все время кто-то вскакивал, а Милу вообще дольше всех ждали…
— Почему?
— Она говорила по телефону из своего кабинета, деловой звонок. Потом… Я помню, что Рудик, наш фотокор, открыл шампанское все же немного раньше, чем Мила кончила говорить, и ему пришлось какое-то время удерживать пробку изо всех сил: шампанское было слишком теплым, прямо
из магазина…— Дальше, — мягко поторопил Потехин, поскольку я умолкла. Легко ему торопить, а вот мне отвечать было нелегко, поскольку всплывшая в памяти в этот момент деталь для Николая Ильича никак не предназначалась!..
Убедившись, что Милка все говорит и говорит, явно испытывая терпение настроившихся на безудержное веселье подчиненных, тетя Валя в какой-то момент покинула свое «именинное место» рядом с пустым стулом, оставленным для заведующей, и тоже пошла к телефону. Разговаривала она, в отличие от Людмилы, недолго. Может, секунд тридцать, и в основном с помощью междометий. После чего вернулась к столу какая-то озабоченная, но сразу нам ничего не сказала. Я вообще запомнила это все исключительно из-за того, что меня, так же как остальных, возникшая из-за всеобщей телефонной болтовни задержка начала раздражать.
Впрочем, как только вернулась к столу тетя Валя, Милка наконец объявилась. Рудик мгновенно хлопнул пробкой, очень ловко не пролив ни капли, и мы дружно сдвинули приготовленные заранее бокалы, выкрикнув хором первое поздравление… Только после этого тетя Валя, допив свою порцию, и сказала насчет сестры — к нашему всеобщему огорчению… Все зашумели, как-то засуетились, несколько человек, не помню кто, но и я в том числе пошли провожать ее. На пороге отдела она остановилась и решительно вернула всех к столу, буквально умоляя не прерывать празднества… А когда все мы расселись вновь, в Милкином бокале уже темнела проклятая «Лидия», бутылку с которой ребята открыли заранее…
— Скажите, — осторожно поинтересовалась я у Потехина, — а в самой бутылке…
— В самой бутылке было обычное вино, без каких-либо смертоносных примесей, — перебил меня он. — Вы что-то вспомнили?
Догадливый, гад! Но если он рассчитывал, что я сейчас начну подетально излагать всю цепочку наших перемещений, то жестоко заблуждался: я не собиралась бросать даже тени подозрения на тетю Валю, намереваясь, вернувшись в контору, предупредить кое о чем и остальных, теперь уже моих сотрудников, а не просто коллег. Хотя вряд ли кто-то из них, озабоченных уходом Валентины Петровны и вскочивших в этой связи со своих мест, мог заметить и тем более запомнить, каким образом «Лидия» попала в Милкин бокал. Что касается меня — я это знала… Видела, поскольку сидела к Людмиле ближе всех. Только попробуй объясни прокурорскому следаку, для которого важны вовсе не люди, а факты, что со стороны тети Вали, обожавшей Людмилу, это было всегдашнее проявление обычной повседневной заботы о своей любимице!.. Попробуй докажи, что никакого цианида она при этом в Милкин бокал не подсыпала — я бы увидела!
Зная, что практически любой алкогольный напиток, от шампанского до водки, Людмила при малейшей возможности запивает этой своей гадостью, тетя Валя, прежде чем уйти, плеснула ей вина: буквально на ходу, после чего чмокнула Людку в щеку и сразу же устремилась к дверям… Именно этой части моих показаний Потехин наверняка не поверит, и тетя Валя, которая и без того сейчас находится в шоке, попадет под подозрение в качестве кандидата номер один… Фиг ему!
— Старалась, как могла, вспомнить, — солгала я вслух, — но почти безрезультатно… Понимаете, когда после своего звонка сестре тетя Валя, выпив с нами шампанское, засобиралась, почти все, кроме Милы, вскочили с мест, поднялась суета, мы огорчились… Несколько человек, не помню кто, пошли провожать ее к дверям отдела, потом вернулись…
— Вы тоже провожали?
— Не до самых дверей, — уже вполне честно сказала я. — Но, пока она не ушла, я стояла спиной к столу и кто из наших продолжал там сидеть, кроме Милы, просто не видела.
Последнее тоже было чистой правдой, и голос мой, едва дрогнувший вначале, окреп.
— А дальше?
— Дальше, — завершила я свое правдивое повествование, — все вернулись к столу и расселись заново. Когда я шла к своему месту, бокал Людмилы стоял на столе уже полный вина почти до краев… Я взглянула на него случайно, а сейчас эта деталь всплыла…