Верни мне мои легионы!

На их зов с полей и из деревни поспешили сородичи.

«Должно быть, ублюдки размножаются, как мухи», — подумал Эггий, глядя, сколько к нему валит дикарей.

Будь с ним обычный отряд сборщиков налогов, варвары наверняка получили бы перевес в численности, но префект вел настоящую боевую колонну, которая была послана в этот поход исключительно с целью показать туземцам, что могучая рука Рима способна дотянуться до самых отдаленных и темных уголков Германии.

— Развернуться боевым строем, — приказал Эггий. — Пусть видят, с кем имеют дело. Может, у них поубавится дури.

— А если это не поможет, стоит плюнуть и унести ноги из их убогой дыры.

Кто это сказал, Эггий не расслышал, но, судя по тону, легионер предпочитал бы именно унести ноги.

Напротив, перед хижинами, германцы формировали некое подобие боевого строя. Правда, в отличие от римлян, послушно выполнявших приказы, они делали это с ожесточенными спорами, потрясая кулаками и размахивая копьями. Похоже, далеко не все варвары желали покончить с собой, набросившись на заведомо более сильного противника.

Другие германцы побежали к деревьям у дальней стороны деревни. Обычно в этой стране как мужчины, так и женщины кутались в плащи, поэтому издалека не разобрать было, кто именно бросился бежать. Но Эггий предположил, что женщины поспешили убраться подальше, а то, что многие из них прихватили с собой ребятишек, подтверждало его догадку.

Отобрав пару дюжин легионеров, двое из которых с грехом пополам умели изъясняться на германском, Эггий приказал им сопровождать его и отправился вести переговоры. Остальных воинов он предупредил: если варвары нападут, деревню следует уничтожить, а всех жителей, от мала до велика, перебить. Чувствовалось, что в случае необходимости воины выполнят его приказ с удовольствием.

В сопровождении легионеров, держа пустые ладони на виду и подальше от оружия, Эггий двинулся вперед.

Один из германцев, воин средних лет, вонзил копье в землю и, тоже показывая пустые руки, зашагал навстречу римлянам. Остановившись на расстоянии полета дротика, он спросил с запинками, но на вполне внятной латыни:

— Что вы здесь делаете?

«Переводчики не потребуются, — подумал Эггий. — И на том спасибо».

— Мы совершаем переход через нашу провинцию, — ответил он. — Вы дадите нам еду и пиво?

Здесь не имело смысла спрашивать о вине.

— Вашу провинцию? — холодно повторил германец. После чего еще более ледяным тоном уточнил: — А что будет, если мы вас не накормим?

— Ну, это вы всегда можете выяснить, — ответил Эггий со сладчайшей улыбкой.

Германец что-то пробормотал себе в усы, и один из римлян, понимавший местное наречие, встрепенулся. Но Эггий предпочитал не знать, что сказал варвар. Ему было плевать, любят его туземцы или нет — главное, чтобы слушались.

— Вы получите еду, — промолвил германец.

И снова добавил нечто невразумительное, на что Эггий ответил очередной улыбкой.

А почему бы ему было не улыбаться? Он одержал верх.

XI

Арминий привык спать в палатке, окруженной другими палатками, полными верных Риму воинов. Но Зигимер не привык к этому, точно так же как не привык к римской еде. Хотя за время, проведенное в Минденуме, штаны на нем стали сидеть туже, а значит, кормили здесь неплохо, все равно он был недоволен.

Правда, ему хватило ума не говорить об этом в лагере, где уединиться было невозможно. И все равно чутко улавливавший настроения отца Арминий заметил, что старик нервничает, и пригласил Зигимера прогуляться за ворота.

— Скажи мне, в чем дело, отец. Не то ты лопнешь, как закрытый котел, ненароком оставленный на горячих углях, — сказал Арминий.

Зигимер бросил на Минденум взгляд, полный неприкрытой ненависти. Хорошо еще, они находились так далеко, что никто из часовых не мог разглядеть выражение его лица.

— Мы — проклятые богами римские псы! — выпалил Зигимер. — Его псы, говорю я тебе! Мы едим с его руки, спим в его конуре, лижем его лицо и перекатываемся, чтобы показать ему брюхо. Тьфу!

Он сплюнул в траву.

— Это он считает нас своими псами, — возразил Арминий. — И пусть себе считает. Именно это нам и нужно. В противном случае он, вместо того чтобы гладить нас, прибьет на месте. Пойми, отец, нам нужна победа, а не поражение. Поссорься с наместником — и поражение неизбежно. Тех, кто готов сражаться с римлянами, пока еще мало. Слишком многие отойдут в сторону и будут ждать, чем все закончится, чтобы потом присоединиться к победителю. К тому же среди наших людей много предателей, избравших путь Сегеста.

Такой же путь избрал и Флав, но имени своего брата Арминий не упомянул.

— Вот они, настоящие псы. Те, кто хочет видеть Вара наместником, а Августа — нашим царем.

У некоторых германских народов имелись цари, передававшие титул по наследству, но их реальная власть зависела от их доблести и мудрости. Если они не могли увлечь за собой людей, собрание племени заглушало их слова свистом и улюлюканьем, зато если им удавалось заручиться одобрением, мужчины племени поддерживали их стуком копий — самым приятным для слуха германского вождя звуком.

В глазах Арминия Август был царем римлян, причем весьма энергичным и умным, ибо люди выполняли его приказы, даже находясь далеко от него. Это служило верным признаком того, что его боятся и уважают. Арминию очень хотелось узнать, к каким уловкам прибегает Август, чтобы добиться такого. Узнать его уловки — и перенять их. Ведь если бы германцы последовали за ним так же, как римляне следуют за Августом, — какие чудеса он мог бы тогда сотворить!

Сейчас же ему было трудно убедить в своей правоте даже родного отца.

— Думаю, мы должны убить Вара, а потом сбежать — если удастся, — заявил Зигимер. — А если не удастся, у нашего народа будет пример для подражания.

У германцев, когда человек умирал, все его помыслы умирали вместе с ним. Арминий далеко не сразу понял, что у римлян дело обстоит иначе, и именно это делает их такими опасными.

— Если мы убьем Вара, его место займет Вала Нумоний. А потом Август пришлет сюда из Италии нового губернатора, — сказал Арминий. — И все будет продолжаться точно так же, как было при жизни Вара. В придачу римляне нанесут удар по нашему народу, чтобы отомстить за его смерть.